Конец означает начало - Роговин Вадим Захарович. Страница 48

Гибельной ошибкой, по мнению Троцкого, было бы и фетишизировать Гитлера, преувеличивать его могущество, не видеть объективных пределов его успехов и дальнейших завоеваний. «Правда, сам Гитлер хвастливо обещает установить господство немецкого народа за счёт всей Европы, даже всего мира, „на тысячу лет“. Но весьма возможно, что всего этого великолепия не хватит и на десять лет» [616]. Однако пока, в особенности после победы над Францией и захвата ещё нескольких европейских стран, «гигантский военный перевес Гитлера налагает… свою печать на политическую физиономию всего мира» [617].

Ещё в декабре 1939 г. Троцкий дал поразительно точный прогноз ближайших исторических событий, в котором указывалось на возможность новых крупных военных успехов Гитлера. «Величайшим легкомыслием,— писал он,— отличается та международная пропаганда, которая торопится изображать Гитлера как загнанного в тупик маньяка. До этого ещё очень далеко. Динамическая индустрия, технический гений, дух дисциплины — всё это налицо; чудовищная военная машина Германии ещё себя покажет. Дело идёт о судьбе страны и режима. Польское правительство и чехословацкое полуправительство находятся сейчас во Франции. Кто знает, не придётся ли французскому правительству вместе с бельгийским, голландским, польским и чехословацким искать убежища в Великобритании?.. Я ни на минуту не верю… в осуществление замыслов Гитлера относительно Pax germanica (Германского мира) и мирового господства. Новые государства, и не только европейские, встанут на его пути. Германский империализм пришёл слишком поздно. Его милитаристические беснования закончатся величайшей катастрофой. Но прежде чем пробьёт его час, многое и многие будут сметены в Европе» [618].

Пока продолжалась «странная война», Троцкий утверждал, что «на мировой арене мы не поддерживаем ни лагерь союзников, ни лагерь Германии» [619]. Это объяснялось тем, что он считал одной из главных целей Англии и Франции в войне сохранение принадлежащих им колоний. Бесспорно справедливый характер он признавал лишь за войнами, которые ведутся или будут вестись народами колониальных стран. «Создавая великие затруднения и опасности для империалистических метрополий,— провидчески писал он,— война открывает тем самым широкие возможности для угнетённых народов. Пушечный грохот в Европе возвещает близящийся час их освобождения» [620].

Указывая, что новая мировая война даст новый грандиозный толчок движению за независимость угнетённых народов, Троцкий одновременно замечал, что без международной социалистической революции в передовых капиталистических странах эта независимость, даже будучи формально достигнутой, окажется неизбежно полуфиктивной. «Четвёртый Интернационал заранее знает и открыто предупреждает отсталые народы,— писал он,— что их запоздалые национальные государства не могут больше рассчитывать на самостоятельное демократическое развитие» [621].

По мере всё новых успехов гитлеровской экспансии в Европе оценка Троцким характера происходящей войны претерпевала заметные изменения. Капитуляцию Франции он расценил не как простой военный эпизод, а как «катастрофу Европы» [622], превращение Франции, вслед за рядом других, более мелких европейских государств, в угнетённую страну. В записи, сделанной за несколько дней до своей гибели, он отмечал, что Гитлер воплощает не просто империалистические устремления господствующих классов своей страны, а «последнее, самое опасное и самое варварское выражение империализма, ведущее цивилизацию к гибели» [623].

После поражения Франции «германский империализм поднимается на небывалую военную высоту с вытекающими отсюда возможностями международного грабежа. Что же дальше?» Отвечая на этот вопрос, Троцкий указывал, что «в побеждённых странах положение народных масс сразу чрезвычайно ухудшится. К социальному гнёту присоединяется национальный, который главной своей тяжестью также ляжет на рабочих. Тоталитарная диктатура чужеземного завоевателя есть самая невыносимая из всех форм диктатуры… У национал-социализма нет никаких рецептов, чтобы превратить покорённые им народы из врагов в друзей» [624]. Из этих положений явственно следует, что Троцкий теперь поддерживал не только народное сопротивление в оккупированных фашизмом странах, но и правительства, направляющие и координирующие это сопротивление либо воюющие с Германией за свободу и независимость своих народов.

Более того, Троцкий косвенно обращался к правительству США с призывом к скорейшему вступлению в антифашистскую войну. «Если война развернётся до конца,— писал он,— если германская армия будет иметь успехи — а она будет иметь очень большие успехи,— и призрак германского господства над Европой встанет, как реальная опасность, правительству Соединённых Штатов придётся решать: оставаться ли в стороне, предоставляя Гитлеру ассимилировать новые приобретения, помножать германскую технику на сырьё захваченных колоний и подготовлять господство Германии над всей нашей планетой, либо вмешаться в самом ходе войны, чтобы помочь обрезать крылья германскому империализму» [625].

В последний день своей жизни Троцкий в продиктованных им заметках комментировал опрос общественного мнения США, показавший, что 70 процентов американских рабочих выступили за введение в стране воинской повинности, что должно было представлять необходимый шаг на пути вступления Соединённых Штатов в антифашистскую войну. «Мы занимаем такую же позицию, как 70 процентов рабочих,— подчёркивал он.— Мы говорим вам, рабочие, вы хотите защищать… демократию. Мы… хотим идти дальше, однако мы готовы защищать демократию с вами только при условии, что это будет действительная защита, а не предательство в стиле Петэна» [626].

XXI

Первые трения между СССР и Германией

Внешне отношения между СССР и Германией сохраняли дружественный характер. 1 августа 1940 года Молотов говорил на сессии Верховного Совета СССР: «Наши отношения с Германией, поворот в которых произошёл почти год тому назад, продолжают полностью сохраняться, как это обусловлено советско-германским соглашением. Это соглашение, которого строго придерживается наше Правительство, устранило возможность трений в советско-германских отношениях при проведении советских мероприятий вдоль нашей западной границы (так Молотов именовал действия по захвату чужих земель.— В. Р.) и, вместе с тем, обеспечило Германии спокойную уверенность на Востоке» [627].

Однако за подобными словами, в которых не было недостатка и в германской пропаганде, крылись нарастающие советско-германские противоречия. Нацистские вожди не хотели мириться с положением, при котором они осуществляют свои аннексии, будучи втянуты в войну с серьёзным противником — Англией, пользующейся всё более значительной помощью со стороны США, тогда как Советский Союз присоединяет к себе обширные территории «мирным» путём, претендуя на всё новые «сферы своих интересов». Стремление противодействовать дальнейшим аннексионистским замыслам Сталина нашло отражение в дневниковых записях Геббельса: «5 сентября 1940 г. Трения с Москвой из-за Румынии и Мемеля (Клайпеда.— В. Р.), частично нашедшие отражение в русских протестах, которые мы отклоняем… 19 сентября. Фюрер решил не предоставлять России больше ни одной европейской области» [628].

С августа-сентября проявились первые политические противоречия между СССР и Германией. Советское правительство выражало свою заинтересованность в ситуации на Балканах, в решении вопросов международно-правового статуса Дуная и т. д. В свою очередь Германия совместно с Италией без консультаций с Советским Союзом провела 30 августа 1940 г. второй венский арбитраж, на котором Северная Трансильвания, входившая в Румынию, была передана Венгрии, а неприкосновенность остальной части Румынии, включая Южную Буковину, на которую советское руководство по-прежнему претендовало, гарантировалась Германией и Италией. По этому поводу Молотов 31 августа заявил Шуленбургу, что германское правительство нарушило статью 3 советско-германского пакта о ненападении, где говорилось о консультациях по вопросам, интересующим обе стороны [629]. В ответ на это германское правительство заявило, что правительство СССР не консультировалось с ним при осуществлении аннексии Прибалтийских государств, Бессарабии и Северной Буковины [630].