Мировая революция и мировая война - Роговин Вадим Захарович. Страница 40

Троцкий подчёркивал, что испанский пролетариат проявил в гражданской войне высокую степень политической зрелости и превосходные боевые качества. По своему удельному весу в населении, по своему политическому и культурному уровню он был не ниже, а выше русского пролетариата в начале 1917 года. Главным препятствием к его победе были его собственные политические организации, оказавшиеся неспособными сплотить массы и противопоставить их не только франкистским мятежникам, но и оппортунистическому руководству Народного фронта. «Ни в героизме масс, ни в мужестве отдельных революционеров недостатка не было. Но массы были предоставлены самим себе, а революционеры оставались разобщены, без программы, без плана действий. „Республиканские“ военачальники больше заботились о подавлении социальной революции, чем о военных победах. Солдаты теряли доверие к командирам, массы — к правительству, крестьяне отходили в сторону, рабочие уставали, поражение следовало за поражением, деморализация росла» [353].

Главную ошибку ПОУМа и других оппозиционных партий Троцкий видел в том, что они не решились встать на путь решительной борьбы с правительством Народного фронта из-за боязни возникновения гражданской войны в тылу республиканских армий. «Как будто в республиканской Испании и без того не идёт гражданская война, притом самая подлая и бесчестная, война собственников и эксплуататоров против рабочих и крестьян. Эта непрерывная война выражается в арестах и убийствах революционеров, подавлении массового движения, разоружении рабочих, вооружении буржуазной полиции, оставлении на фронте без оружия и помощи рабочих отрядов, наконец, в искусственной задержке развития военной промышленности. Каждый из этих актов представляет жестокий удар по фронту, прямую военную измену, продиктованную классовыми интересами буржуазии. Однако „демократический“ филистёр — включая сталинцев, социалистов и анархистов — считает гражданскую войну буржуазии против пролетариата, хотя бы и в непосредственном тылу фронта естественной и неизбежной войной, имеющей своей задачей обеспечить „единство Народного фронта“. Зато гражданская война пролетариата против „республиканской“ контрреволюции есть в глазах того же филистёра преступная, „фашистская“, троцкистская война, нарушающая… „единство антифашистских сил“» [354]. За постоянными призывами к «антифашистскому единству» не скрывалось ничего, кроме претензий на монополию коммунистической партии и её правых союзников.

«Вторая» гражданская война имела своим неизбежным следствием ослабление республиканских сил, создание благоприятных условий для победы мятежников и падение притягательной силы испанской революции в глазах трудящихся всего мира. «Если бы республиканцы одержали по крайней мере победу, многие склонны были бы смотреть на преступления Сталина снисходительно: „победителей не судят“. Но сейчас стало совершенно ясно, что подлые убийства революционеров имели только одно последствие, именно облегчение победы Франко. У многих слепцов падет повязка с глаз» [355].

Троцкий считал законом каждой революции развитие силы её международного притяжения и международной поддержки в соответствии с той революционной программой, которую осуществляют восставшие массы. Так происходило на первых этапах испанской революции, когда революционные рабочие были хозяевами положения в тылу и на фронте, в народной милиции и на фабриках. «Весь международный пролетариат с затаенным дыханием следил за испанской революцией, пока она была подлинным движением масс к социализму. Сочувствие трудящихся превратилось в изумление, негодование, ещё хуже, индифферентизм, когда Сталин, Негрин и К° стали душить испанскую революцию» [356].

Не лучше складывалось положение и с точки зрения внутренних условий испанской революции, социальная база которой непрерывно сужалась. Испанская буржуазия с самого начала поняла, что революционное движение направлено против частной собственности и что справиться с этим движением демократическими методами совершенно невозможно. Если Сталину и удастся довести до конца свою работу могильщика испанской революции, отмечал Троцкий, это не приведёт к его победе на испанской земле. «Испанская буржуазия нуждалась в нём как в палаче, но он вовсе не нужен ей как покровитель и наставник… Возможно, что Сталин и сам хочет унести из Испании ноги до окончательной катастрофы: он надеется, таким образом, переложить ответственность за поражение революции на своих ближайших союзников» [357].

Троцкий подчёркивал, что в Испании могла победить либо социалистическая революция, либо фашизм. Выдвинутое Народным фронтом требование не выходить за пределы буржуазной демократии означало на деле отказ не только от социалистической, но и от демократической революции. Даже чисто демократические задачи, такие, как экспроприация крупных землевладельцев, могли быть решены не методами буржуазной демократии, а методами социалистической революции. Попытки Сталина вкупе с вождями Народного фронта выбрать третий путь, путь сохранения капиталистического режима на «демократической» основе не только обрекли испанскую революцию на поражение, но и скомпрометировали официальный коммунизм в глазах трудящихся всего мира.

Такая оценка международной перспективы в связи с исходом испанских событий принадлежала не одному Троцкому. К аналогичным выводам приближался Эрнст Тельман, который в письме от 1 марта 1939 года, направленном советскому руководству, писал: «Мировое мнение будет расценивать победу Франко как новую победу фашизма, так же, как в обратном случае победа красной Испании над Франко — расценивалась бы как победа большевизма. Поэтому дело идёт сейчас не только о спасении красной Испании, как будущего большевистского государства, но речь идёт о возможности спасения престижа коммунизма, что связано с поражением красной Испании. Эта потеря престижа для коммунизма будет значительно больше, чем, например, поражение коммунизма в Германии в 1933 году из-за победы национал-социализма, так как в Испании идёт ожесточённая борьба с оружием в руках и созданы и используются все возможности для международной поддержки» [358].

Тельман не знал и не мог представить себе того, что ко времени написания его письма судьба Испании, равно как и престиж международного коммунизма стали абсолютно безразличны для Сталина. Сталин затевал в это время новую политическую игру, направленную на достижение сговора с Гитлером.

Определённые отклики на изменение сталинской политики в Испании можно обнаружить в фашистской печати. Так, главный редактор немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг» в конце 1939 года опубликовал статью «Итальянцы — реалисты», в которой подчёркивал, что «Италия никогда не была врагом национального советского большевизма… Пока Москва вела политику, приносящую вред интересам фашизма и Италии, это побуждало Италию к вмешательству в испанскую войну, чтобы помочь победе Франко — победе над политикой Коминтерна… Чем больше Советский Союз отстранялся от Испании, тем больше интереса проявляла итальянская политика к установлению нормальных отношений между Римом и Москвой» [359].

Троцкий неоднократно указывал на то, что победа испанской революции открыла бы путь распространению социалистической революции на другие страны, тогда как её поражение стало бы неминуемым прологом к мировой войне. Если бы испанская революция одержала победу, она дала бы мощный толчок революционному движению во Франции и других странах Европы. Победоносное революционное движение предупредило бы мировую войну, сделало бы её ненужной и невозможной. Но социалистический пролетариат Испании оказался задушен коалицией Сталина и лидеров Народного фронта ещё раньше, чем он был окончательно разгромлен бандами Франко. «Поражение испанской революции отдаляет революционную перспективу в Европе и приближает перспективу империалистической войны. Не видеть этого могут только слепцы!» [360]

Троцкий писал, что в Испании Сталин потерпел менее непосредственное, но не менее глубокое поражение, чем республиканское правительство. «Дело идёт при этом о чём-то неизмеримо большем, чем чисто военное поражение или даже проигранная война. Вся политика испанских „республиканцев“ определялась Москвой. Те отношения, которые установились у республиканского правительства с рабочими и крестьянами, представляли только перевод на язык войны тех отношений, какие установились между кремлёвской олигархией и народами Советского Союза… Основная тенденция политики состояла в замене народа бюрократией, а бюрократии — политической полицией. Благодаря условиям войны тенденции московского бонапартизма не только получили в Испании крайнее выражение, но и подверглись очень быстрой проверке. В этом важность испанских событий с точки зрения международной и прежде всего советской. Сталин не способен воевать; а когда он оказывается вынужден воевать, он не способен дать ничего, кроме поражений» [361].