Мировая революция и мировая война - Роговин Вадим Захарович. Страница 44

Характеризуя поведение Сталина в связи с кампанией по поводу «Великой Украины», Троцкий делал вывод, что Сталин относится к народам зарубежной Украины так же, как «ко всем угнетённым народам, ко всем колониям и полуколониям, т. е. как к разменной монете в своих международных комбинациях с империалистскими правительствами» [396].

XXIX

Начало политических маневров

В самый разгар кампании по поводу «Великой Украины» правительства СССР и Германии сделали первые шаги в сторону улучшения своих политических отношений.

В октябре 1938 года Литвинов и Шуленбург достигли договорённости о том, что пресса и радио обеих стран будут воздерживаться от прямых взаимных нападок [397]. С этого времени немецкая пропаганда перестала акцентировать внимание на том, что врагом № 1 является Советский Союз, и усилила нападки на «западные плутократии».

5 января 1939 года советский посол в Германии Мерекалов сообщил в Москву о желании немцев возобновить прерванные в марте 1938 года переговоры о предоставлении Германией кредита в 200 млн марок и пойти при этом на серьёзные уступки Советскому Союзу. Спустя три дня Микоян направил Мерекалову телеграмму о согласии советского правительства на возобновление переговоров «на базе улучшения ранее выставленных германской стороной условий» [398].

12 января 1939 года на приёме дипломатического корпуса сам Гитлер сделал демонстративный жест по отношению к советскому полпреду. Как записал в своём дневнике его адъютант Видеман, «Гитлер особенно дружественно приветствовал русского посла и подчёркнуто долго беседовал с ним… Действительно дружественная атмосфера, в которой он вёл беседу, ясно показывала, что в его установках что-то изменилось. И Гитлер это ясно продемонстрировал русским» [399]. Вслед за Гитлером к Мерекалову подошли Риббентроп, Кейтель и другие деятели третьего рейха, тепло приветствовавшие его.

Однако здесь советская дипломатия дала явный сбой. Мерекалов, принадлежавший к новой генерации дипломатов, выдвинувшейся на гребне репрессий 1937—1938 годов, не обладал большим дипломатическим опытом и плохо владел немецким языком. Он не всё разобрал из слов Гитлера, беседовавшего с ним без переводчика, и не придал особого значения демаршу, замеченному всем дипломатическим корпусом. Как видно из его записи в дневнике, он даже не догадывался, что поведение Гитлера на приёме имело далеко идущий смысл [400].

События, последовавшие за мюнхенским соглашением, показали, что Гитлер не отказывается от попыток дальнейшего давления на сопредельные страны и западные «демократии». В конце 1938 года в столицах западных государств появились сообщения о том, что после «закрепления на Востоке» (в Польше и Прибалтике) Гитлер нанесёт следующий удар по Франции и Англии.

28 января 1939 года министр иностранных дел Великобритании Галифакс сообщал английским послам: «Сначала казалось — и это подтверждалось лицами, близкими к Гитлеру,— что он замышлял экспансию на Востоке, а в декабре в Германии открыто заговорили о перспективе создания независимой Украины, имеющей вассальные отношения с Германией… С тех пор есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер, подбадриваемый Риббентропом, Гиммлером и другими, рассматривает вопрос о нападении на западные державы в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке» [401].

8 марта Гитлер произнёс речь на совещании высших военных, экономических и партийных кругов Германии. В этой речи он говорил о предстоящей в ближайшие дни оккупации Чехословакии, вслед за которой настанет очередь Польши. Вторую акцию необходимо провести до осенней распутицы, пока польские дороги пригодны для передвижения механизированных войск. Разгром Польши, продолжал Гитлер, сделает сговорчивыми Венгрию, Румынию и Югославию, которые «безусловно, относятся к жизненно необходимому пространству Германии». В 1940 и 1941 году, по словам Гитлера, Германия раз и навсегда сведёт счёты со своим извечным врагом — Францией, которая будет стёрта с карты Европы. Вслед за Францией придёт черед Англии, которую фюрер охарактеризовал как «старую и хилую страну, ослабленную демократией». Когда Франция будет побеждена, Германия легко установит господство над Англией и получит в своё распоряжение её богатства и владения во всём мире. Объединив под своим владычеством европейский континент, Германия предпримет величайшую за всю историю военную операцию: используя в качестве базы британские и французские владения на американском континенте, она сведёт счёты с «еврейскими королями доллара» в Соединённых Штатах; «мы уничтожим эту еврейскую демократию, и еврейская кровь смешается с долларами» [402].

В этой речи, намечавшей глобальную военную стратегию Германии, Гитлер, к удивлению присутствующих, ни словом не упомянул об СССР.

Хотя совещание было секретным, уже вечером 8 марта сообщение о речи Гитлера было передано в Москву членами антифашистской группы Шульце Бойзена — Харнака, действовавшей в министерстве авиации. С учётом основных положений этой речи Сталин, по-видимому, придал окончательный вид международному разделу своего доклада на XVIII съезде ВКП(б).

Этот раздел Сталин открыл утверждением о том, что «уже второй год идёт новая империалистическая война, разыгравшаяся на громадной территории от Шанхая до Гибралтара». Перечислив акты агрессии, осуществлённые Германией, Японией и Италией, он сделал акцент на том, что «фашистские заправилы» обманывают мировое общественное мнение формулами об антикоммунистической «оси» и «треугольнике», маскирующими блок этих держав, направленный против интересов Англии, США и Франции в Европе и на Дальнем Востоке. Далее Сталин обрушился на «неагрессивные государства» за их систематические уступки «господам агрессорам». Одной из причин этих уступок он назвал боязнь революции, которая может разыграться, если война примет глобальный характер. Но главная причина, по его словам, заключалась в отказе неагрессивных стран от политики коллективной безопасности, коллективного отпора агрессорам и переходе их на позиции попустительства, невмешательства и «нейтралитета» ради того, чтобы подтолкнуть агрессоров к войне с СССР.

Любой опытный и проницательный политик не мог не видеть, что критика Сталиным «так называемых демократий» была более резкой, чем критика фашистских держав. Более того, в докладе содержалась прямая угроза «сторонникам политики невмешательства», что начатая ими «большая и опасная политическая игра может закончиться для них серьёзным провалом».

Формулируя задачи советской внешней политики, Сталин упомянул о курсе на «мирные, близкие и добрососедские отношения» и установление деловых связей «со всеми странами» (курсив мой.— В. Р.) и в этой связи подчеркнул необходимость «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками» [403].

В высших политических кругах Германии доклад Сталина сразу же был расценен как признак его готовности к коренному повороту в советской внешней политике. Риббентроп впоследствии вспоминал, что он усмотрел в речи Сталина «желание улучшить советско-германские отношения… Я ознакомил с этой речью фюрера и настоятельно просил его дать мне полномочия для требующихся шагов, дабы установить, действительно ли за этой речью скрывается серьёзное желание Сталина. Сначала Адольф Гитлер занял выжидательную позицию и колебался…» [404]

16 апреля Геринг на встрече с Муссолини обратил внимание последнего на доклад Сталина и заявил, что поставит перед Гитлером вопрос относительно возможности осторожного зондажа России на предмет сближения с ней. В свою очередь Муссолини приветствовал эту идею и высказал мнение, что такого сближения можно будет «достигнуть сравнительно легко» [405].

Подлинный смысл сталинской речи был уловлен и некоторыми органами буржуазной прессы. В передовой статье газеты «Нью Чайна дейли ньюс», издававшейся в Шанхае, говорилось: «Необоснованно обвинив демократии в намерении толкнуть Германию на войну против СССР, чтобы извлечь из этого выгоду для себя, Сталин воздержался в то же время от всяких нападок на [Германскую] империю, которые занимали видное место в его прежних речах. Это можно объяснить… тем фактом, что Гитлер в последних выступлениях не только не нападал на Советскую Россию, но даже и не упоминал о ней… Не исключена возможность, что германские планы против Украины будут перенесены теперь на Польшу и что последняя будет разделена между Германией и Россией».