Почему он выбрал Путина? - Мороз Олег Павлович. Страница 129

Правда, еще за два дня до второго, решающего, тура выборов в Красноярске Лебедь заявил, что не будет участвовать в президентских выборах 2000 года, однако никто, разумеется, не воспринял это заявление всерьез: в общем-то, это обычная манера политиков «не засвечиваться» раньше времени. Собственно говоря, сразу же после победы на губернаторских выборах и сам генерал в эфире НТВ уточнил свои президентские планы сказал, что не будет баллотироваться в президенты в 2000 году, ЕСЛИ НЕ БУДЕТ «ВОСТРЕБОВАН НАРОДОМ».

Вряд ли те три процента, до которых к осени 1999-го опустился рейтинг Лебедя, свидетельствовали о его высокой востребованности…

Произошло то самое, многими предрекавшееся: рутинная, малоудачная работа в далекой провинции проглотила большую часть былой генеральской популярности…

Еще раз скажу: не думаю, чтобы Лебедь был подходящим вариантом для российского президентского кресла. Полагаю, наилучшим вариантом для Лебедя было бы возглавить Министерство внутренних дел или какую-то другую силовую структуру, нацеленную на противостояние преступности. Уверен, с его железной хваткой и непримиримостью к уголовщине он в короткий срок поприжал бы всякого рода, извините, воровскую сволочь, в том числе чиновничье ворье, неимоверно расплодившееся в последние десятилетия в нашем отечестве.

Другое дело, что министр не самостоятельная фигура. Над ним еще кое-кто стоит, повыше, кто его может осадить, если он будет проявлять «чрезмерное» служебное рвение. Думаю, это хорошо понимал и сам Лебедь. Потому-то, наверное, и стремился в 1996-м попасть сразу в самое высокое, президентское кресло, минуя министерские…

В августе 1998 года, после дефолта, когда стало ясно, что Сергей Кириенко должен уйти в отставку, Ельцин вновь решил сделать премьером своего «старого боевого товарища» Виктора Черномырдина (с этого поста он уволил его совсем недавно, минувшей весной, но очень скоро пожалел об этом).

При этом, по замыслу Ельцина, речь шла не только о премьерстве, но и о будущем президентстве Виктора Степановича.

В общем-то, большинство влиятельных деятелей, с кем велись предварительные консультации по поводу назначения Черномырдина, его кандидатуру одобрило. Анатолий Чубайс, который долго работал с ЧВС и у которого отношения с ним не всегда были безоблачными, тем не менее, сказал, что если Черномырдин станет президентом и к нему «приставят» нормального премьера, демократа и рыночника, никаких проблем вообще не возникнет: начатое Ельциным движение страны к демократии, свободе, рынку продолжится.

В обращении к россиянам 24 августа Ельцин заявил вполне определенно: «главное соображение» при назначении Виктора Черномырдина исполняющим обязанности главы правительства «обеспечить преемственность власти в 2000 году».

Главные достоинства Виктора Степановича, сказал Ельцин, порядочность, честность, основательность. Думаю, эти качества будут решающим аргументом на предстоящих президентских выборах. Его не испортили ни власть, ни отставка…

Однако вскоре стало ясно, что контролируемая коммунистами Дума может не утвердить Черномырдина: красные не собирались ему прощать, что в течение пяти с лишним лет своего прежнего премьерства Виктор Степанович в общем-то, хотя и не очень уверенно, продолжал либеральный курс, намеченный Гайдаром. Этот курс по-прежнему был неприемлем для наследников Ленина Сталина. Угроза, что президент распустит нижнюю палату в случае троекратного неутверждения Черномырдина, на этот раз не очень испугала думцев: левые были убеждены, что в обстановке тяжелого кризиса, начавшегося 17 августа, на новых выборах они получат гораздо больше голосов, чем имеют сейчас.

В общем, охотнорядцы провалили ельцинского кандидата и раз, и другой…

Следовало ли выдвигать его в третий раз? Ельцин заколебался. Возможно, стоило снова пойти ва-банк, как он не однажды это делал, продемонстрировать свою решительность и непреклонность. Однако на этот раз Ельцин дрогнул, отступил, − решил уступить оппозиции, заменить Черномырдина на вполне проходного Примакова…

Черномырдин выступил с «прощальной» речью по телевидению, где, в частности, сказал:

Хотел бы сказать всем, кто в эти дни с пеной у рта нападал на президента, на меня, на само государственное устройство России. Та система власти в стране, которую мы с таким трудом создавали все эти годы, не просто абстрактные демократические институты. Сегодня это, по сути, то, что позволяет удержать страну над пропастью, вытащить экономику из кризиса. Крушить государство, действовать по принципу «чем хуже, тем лучше» может только тот, кто желает для России беды! Поэтому я еще раз обращаюсь к своим оппонентам. Не тешьте себя иллюзией! Ни красных, ни розовых не будет. Эти цвета закрасят черным и коричневым.

Это было, пожалуй, самое лучшее выступление Черномырдина за все годы его пребывания в публичной политике. Поднявшись в ее высшие эшелоны в качестве «красного директора», «крепкого хозяйственника», он совершил значительный дрейф в сторону демократии и реформ, хотя и не стал тут фигурой номер один.

Если вспомнить, как «на ура» Черномырдин был утвержден премьером 14 декабря 1992 года, и сопоставить это с тем, как теперь оппозиционеры, можно сказать, костьми ложились, чтобы не допустить его в Белый дом, контраст разительный. В системе «свой чужой» левое большинство перестало определять Черномырдина как своего, стало четко относить его к чужим.

Между тем, совершенно очевидно, что если бы Черномырдин вновь стал председателем правительства, а затем поднялся бы еще выше по ступеням карьерной лестницы, он был бы не худшим президентом России. Остановив его продвижение к президентскому креслу, коммунисты оказали очередную «великую услугу» стране. В связке с ними уже в который раз выступили «яблочники». Что ж, скажем и тем, и другим за это великое спасибо. Размахивая своими красными и розовыми флагами, они, как и предупреждал Виктор Степанович, проложили дорогу другим, еще более зловещим знаменам.

Примаков, которому предложили заменить Черномырдина, поначалу, довольно упорно, отказывался идти в премьеры, уверял, что пост министра иностранных дел, который он в то время занимал (с припиской «и.о.»), его вполне устраивает. Однако, в конце концов, согласился.

Вряд ли Ельцин и его окружение всерьез надеялись, что Примаков и подобранные им министры действительно способны решить те задачи, которые было необходимо решить, однако ситуация в стране после дефолта 17 августа была настолько тяжелая, что самым важным в тот момент представлялось несколько успокоить народ, в котором по-прежнему преобладали «левые», прокоммунистические настроения, добиться этого с помощью соответствующей риторики, на которую Примаков и его единомышленники были большие мастера.

Впрочем, и Ельцин, и его приближенные считали, что правительство Примакова вполне может просуществовать до выборов 2000 года: по-видимому, в Кремле искренне поверили, что Евгений Максимович в самом деле, с ним об этом заранее договорились, не будет претендовать на роль главы государства и, соответственно, не станет помехой для того, на кого поставит власть.

Большинство россиян встретило назначение академика с одобрением. Это назначение действительно в какой-то степени успокоило людей. Имидж сугубо положительного, рассудительного, мудрого, доброго дядюшки, который всегда являл собой этот деятель, в самом деле, вселял в простых людей надежду, что новый премьер сумеет выправить положение, выровнять накренившуюся и изрядно уже зачерпнувшую воды государственную лодку. После семи неспокойных лет реформ многие, наверное, даже большинство жаждали примаковской положительности и надежности.

В общем, правительство Примакова сразу же окрестили «красным», или, по-другому, левым, левоцентристским. Оно и было таковым и по своему составу (экономический блок, например, в нем возглавил бывший председатель советского Госплана Юрий Маслюков), и по тяготению (впрочем, не слишком афишируемому) к старым советским методам управления экономикой, основанным на госрегулировании.