Почему он выбрал Путина? - Мороз Олег Павлович. Страница 60
И ОПЯТЬ БОЙНЯ В ЧЕЧНЕ
Главные события в Дагестане, послужившие запалом второй чеченской войны, как уже говорилось, начались в конце июля − начале августа. 2 августа ближе к вечеру появились сообщения, что в Цумадинском районе вблизи чеченской границы «более часа» идет бой между правоохранительными органами и «ваххабитами».
Впрочем, уже через полчаса пришла успокаивающая информация: «ситуация с вооруженным столкновением нормализуется». Она сопровождалась безапелляционным утверждением: «инцидент был спровоцирован с сопредельной стороны, из Чечни».
Этому скоротечному инциденту подозрительно скоро, уже на следующий день, по всем признакам, без особого разбирательства была дана предельно широкая интерпретация: некий «высокопоставленный руководитель спецслужб Дагестана» расценил его как попытку свержения конституционного строя в республике, предпринятую «религиозными экстремистами, которыми руководят определенные силы из Чечни и зарубежья». По словам этого «высокопоставленного руководителя», «в течение месяца, к концу первой декады сентября», экстремисты, начав с Цумадинского района, собирались «утвердить исламскую республику» на всей территории Дагестана.
Правда, уже 5 августа министр внутренних дел республики Адильгерей Магомедтагиров категорически опроверг сообщение о якобы готовящемся в Дагестане и подготовленном в Чечне вооруженном мятеже. «Распространение в СМИ непроверенных сообщений направлено на то, чтобы сеять страх и панику среди населения, рассерженно заявил министр. При этом делается попытка изобразить ситуацию в республике как крайне неустойчивую и неуправляемую».
Что-то там у них не заладилось. Не состыковалось. То ли министру забыли сообщить, что у него под боком созрел такой мощный заговор, то ли он проявил упрямство не согласился подтвердить, что на подведомственной ему территории такое вообще возможно. Оно и понятно: подтвердить это — согласиться, что ситуация в Дагестане «крайне неустойчивая и неуправляемая» означало бы расписаться в собственной некомпетентности и профнепригодности.
Следующий шаг к войне был сделан 7 августа. В этот день утром появилась информация, что из Чечни в Ботлихский район Дагестана проникла группа примерно из пятисот боевиков, которая захватила два высокогорных села. Руководит этой группой все тот же Шамиль Басаев.
Опять-таки подозрительно быстро, несмотря на то, что все происходило в отдаленной высокогорной местности, было установлено, что в составе группы не только чеченцы и дагестанцы, но также украинцы, узбеки, таджики, арабы, афганцы, турки (позже «появятся» еще и негры). В общем «международный терроризм», что и следовало доказать.
В этот же день последовало заявление генерального представителя Чечни в Москве, что «официальный Грозный не имеет никакого отношения к боевикам, захватившим сегодня два населенных пункта в высокогорном районе Дагестана». Но кого же это интересовало? Для московской «партии войны» было вполне достаточно, что боевики пришли из Чечни и во главе их стоит один из ближайших сподвижников чеченского президента Аслана Масхадова.
И началось… Дело уже не ограничилось перестрелкой, наподобие той, что случилась 2 августа. С российской стороны против шестисот пятидесяти боевиков (это была уточненная цифра; позже, правда, называлась еще и другая «до 1200») началась настоящая широкомасштабная операция. В Дагестан в огромном количестве начали перебрасываться дополнительные войска. Ежедневно в Махачкале приземлялись десятки военно-транспортных самолетов. Подразделения ВДВ и спецназа, готовясь к решительному удару, захватили ряд господствующих высот. Штурмовые вертолеты («черные акулы») непрерывно наносили по боевикам огневые удары, «активно работала» артиллерия…
И вот результат: как сообщалось, за сутки были уничтожены четыре миномета, четыре зенитные установки, пять автомобилей, склад с боеприпасами. И даже… два танка.
Откуда там, в высокогорье, у боевиков взялись танки, не очень понятно. Ну да ладно, на войне, в информационных сводках, много непонятного. Может, у федералов успели отнять, спустившись с гор.
Сообщалось также, что среди захваченных в плен боевиков оказался переводчик известного полевого командира иорданца Хаттаба. Он подтвердил, что на стороне «сепаратистов» воюют арабы. Опять свидетельство, что терроризм тут международный.
Лично мне да, наверное, и не мне одному, с самого начала показалось странным, что в той напряженной, на грани взрыва, обстановке, при тех накаленных отношениях между Москвой и Грозным Басаев с несколькими сотнями боевиков полез в Дагестан. Устанавливать там «исламскую республику». Зачем ему это? Неужели он не понимал, что его поход неизбежно станет искрой для нового пожара на Северном Кавказе, прежде всего в Чечне?
В одном из интервью Басаев признался, что понимал это. И все-таки предпринял этот поход.
По его версии, дело обстояло таким образом. Ключевой фигурой во всей этой заварухе оказался некто Багауддин, дагестанец, известный исламский лидер, живший в то время в Чечне, в Урус-Мартане, на положении беженца.
Весной и летом 1999-го к нему зачастили посланцы из родной республики, настойчиво призывавшие его вернуться в Дагестан. Аргументация была такова: зачем тебе тут маяться в качестве беженца? − на родине тебе ничто не угрожает, ты сможешь продолжать жить, следуя предписаниям шариата, единственное условие признавать власть Москвы. В доказательство, что за шариат людей в Дагестане не преследуют, приводили селения Карамахи и Чабанмахи: тамошним жителям в этом смысле предоставлена полная свобода.
В конце концов, Багауддин поддался на уговоры, перешел со своим отрядом примерно в двести человек в родной ему Цумадинский район Дагестана и… попал в западню. Те первые бои, происходившие в этом районе 2–3 августа, как раз и шли между отрядом Багауддина и поджидавшей его милицией и военными.
Багауддин попал в окружение и запросил у Басаева помощь. Тот собрал на совещание полевых командиров. Решили, что их долг помочь…
После того, как Багауддина вызволили из окружения, все боевики покинули Дагестан. Однако через короткое время опять вернулись. Теперь откликаясь на еще один зов о помощи: теперь он исходил от жителей того самого «вольнодумного» села Карамахи, которых войска и милиция силой оружия принялись-таки отучать от «ваххабизма»…
В принципе, наверное, достаточно было и одного басаевского вторжения, чтобы говорить о наглом нападении чеченских боевиков на соседний субъект Российской Федерации. Но второе вторжение еще более усилило эту версию.
Если все было действительно так, как излагал Басаев, у авторов той спецоперации в российских спецслужбах, по-видимому, была двойная цель ликвидировать «ваххабизм» в дагестанских селах Карамахи и Чабанмахи и, главное, получить предлог для возобновления чеченской войны.
Надо сказать, спецоперация полностью удалась. И в той, и в другой части.
Впрочем, главное не в том, кто кого спровоцировал. Факт остается фактом: Басаев действительно попался на удочку вторгся в Дагестан с вооруженным отрядом и вступил в бой с федеральными силами, вполне сознавая, что это открывает дорогу к новой войне.
С политической точки зрения, это было безрассудство, но горец последовал «закону гор»: не оставляй товарища в беде.
Поставил ли он в известность Масхадова о своих намерениях? Возможно, и поставил, сохраняя при этом сугубую секретность. Но что не вызывает сомнений, благословения на поход от чеченского президента не получил. Более того, позднее Масхадов не раз говорил, что осуждает ту басаевскую акцию, нанесшую Чечне такой вред, грозил отдать под суд ее главных участников…
Однако Басаев не нуждался в благословении Масхадова и не боялся наказания. Они, Басаев и Масхадов, придерживались совершенно разных взглядов на то, как надо вести себя с Россией. Масхадов верил, что, несмотря ни на что, с Кремлем можно договариваться: в этой вере его укрепляли Хасавюртовские соглашения 1996 года, Московский договор 1997-го, три относительно мирных года, минувшие с момента подписания этих документов. Басаев же был убежден, что русские понимают только силу оружия, и считал Масхадова «чеченским Донкихотом».