Почему он выбрал Путина? - Мороз Олег Павлович. Страница 83
Для юриста Володи все было предельно ясно. А я впервые в жизни услышал об уравновешивании противовесов в государственном механизме, или о балансе ветвей власти».
Ну, действительно, все понимал юрист Володя. Абсолютно все! Остается лишь удивляться, что при таком вот глубоком понимании, как должна быть устроена «правильная» власть, он, став президентом, в одночасье вроде бы все позабыл, сделал все наоборот: отказался от принципа разделения властей фактически ликвидировал парламент, подмял под себя судебную систему, губернаторов; пошел и дальше придушил прессу, стреножил оппозицию… Взамен всего построил пресловутую «вертикаль власти», то есть авторитарную систему управления, когда все решает ну, может быть, при подсказке ближайшего узкого круга доверенных советников один человек. Один! Он сам, Володя Путин! А как же «сбалансированная система противовесов, защищающая от самодура во власти»? Наверное, тут, как всегда, действовала уверенность: самодуры это где-то там, в иных далеких землях; я-то ведь не самодур, это же все знают и все понимают, не стану им ни при каких обстоятельствах, так что все могут быть спокойны.
А что если случился бы тот самый инфаркт? Ну да, понятно: президентом у нас был спортсмен и все такое прочее. Но ведь инфаркты случаются и у спортсменов. Или еще: что если у него произошло бы что-нибудь с головкой, то самое если бы он «сошел с ума» и захотелось бы ему этак играючи нажать на ядерную кнопку? Кто бы его остановил? Кто его «сбалансировал»?
Кстати, тогдашнюю схему володиных рассуждений вполне можно было бы применить и для объяснения многих позднейших действий американцев, укреплявших уже в пору его президентства свою и своих союзников обороноспособность: «Это же они нас боятся. У них есть механизм предотвращения безумия, а у нас?»
Но он словно бы забыл о тех своих давних рассуждениях, не уставал толковать об агрессивности США и НАТО, об их стремлении к мировому господству. Помните: «Товарищ волк слушает и кушает»?
Но речь здесь даже не о самодуре, не о каких-то крайних клинических случаях. Как же это Володе-президенту не приходило в голову, что одному человеку без парламента, без оппозиции вообще невозможно принимать правильные решения, касающиеся управления огромной, слабо реагирующей на управленческие сигналы (за исключением самых глупых и вредных) страной? Это при том, что, если верить Усольцеву, Володя-кагэбэшник дрезденской поры все это как дважды два понимал.
Из литературных пристрастий Володи Путина Усольцев отмечает его любовь к произведениям Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Будущий президент, например, часто к месту, в каком-нибудь разговоре вставлял полюбившуюся ему реплику гоголевского Собакевича: «Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья». Что касается другого бичевателя российского жизнеустройства Салтыкова-Щедрина, − Путин с Усольцевым в задушевных беседах «часто отмечали, насколько злободневной была сатира этого писателя в век брежневского застоя».
Неужто после, став президентом, Володя не видел, как злободневна эта сатира в дни его собственного правления? И неужто он не видел ослеп? какими христопродавцами, «порядочными свиньями» он насытил все властные структуры, начиная с собственного президентского окружения?
В Дрездене в беседах с приятелем Володя Путин проявил себя как непоколебимый приверженец принципа частной собственности, четко видящий ее неоспоримые преимущества перед собственностью «общественной», которую всегда навязывали людям коммунисты. Эти преимущества советские «бойцы невидимого фронта», дислоцированные в ГДР, могли лицезреть воочию: в отличие от того же СССР, у восточных немцев хватило ума не ликвидировать частников под корень, сохранить в их владении автомастерские, парикмахерские, пекарни, мелкие строительные фирмы, которые пользовались у людей несопоставимо большей популярностью, нежели государственные, поскольку гарантировали качество.
(Кстати, в интервью лондонской «Санди Таймс» 11 марта 2001 года один из бывших агентов, которого «курировал» Володя Путин, утверждает, что его «куратор», когда пришло время расставаться, это был январь 1990-го, признался ему, что не хочет возвращаться в Россию: «Его беспокоила сложившаяся там политическая ситуация, и он привык жить в ГДР»).
«…Частная собственность, говорил, по свидетельству Усольцева, его приятель-сослуживец, является естественным элементом сути человеческой личности. Каждый из нас ведь стремится иметь в собственности самые ценные для себя вещи. Самые праведные коммунисты никогда не забывали и не забывают свои личные потребности, и они бывают у них очень даже не слабые. И ЧАСТНЫЕ ФИРМЫ РАБОТАЮТ ВСЕГДА ЛУЧШЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ (выделено мной. — О.М.) Если пытаться создать право без учета этого естественного человеческого свойства, толку не будет, и мы это видим воочию».
По словам Володи, стремление работать на себя и на своих потомков, а не на абстрактное «общество» это закон природы. Если он нарушается, если человека заставляют трудиться ради «общественных» интересов, он будет «тянуть лямку для видимости да пьянствовать, что мы и видим вокруг».
Все понимал Володя Путин (хотя, разумеется, эти свои взгляды нигде публично не афишировал). Интересно, куда делось это понимание, когда при Путине-президенте началась широкая кампания деприватизации, огосударствления предприятий, когда право собственности стало повсюду попираться прожорливыми чиновниками, когда вместо частных компаний везде, как грибы после дождя, стали возникать неэффективные, неповоротливые монстры − госкорпорации-монополии?
Еще одна забавная вещь: дрезденский Володя Путин не забудем, сотрудник КГБ, сочувственно относился к диссидентам и правозащитникам, по крайней мере, наиболее известным, о которых, среди прочего, они с Усольцевым вели свои вечерние разговоры. Так, Сахаров, которого в то время, в начале перестройки, все еще всячески поносили, особенно его «друзья» из КГБ, был для Володи Путина «абсолютно понятен». По мнению будущего президента, «академик был просто последовательным до конца, отстаивая основы цивилизованной жизни права человека и демократию». Так же было и с Солженицыным: он пользовался у Путина «особым почтением».
Куда это все девалось (если было в действительности, если Усольцев ничего тут не приукрашивает), когда Путин въехал в Кремль? При нем преследования правозащитников и диссидентов, постепенно нарастая, почти достигли уровня брежневских и андроповских времен. А утверждение, будто российский президент считает права человека и демократию «основами цивилизованной жизни», опять-таки можно было воспринимать разве лишь как шутку.
Борис Немцов однажды точно заметил: если слову «демократия» предшествует некий эпитет, значит, это не демократия. Так вот при Путине перед этим словом снова появился эпитет: прежде, при коммунистах, был «социалистическая», теперь «суверенная». То есть какая-то особенная, не такая, как на Западе и повсюду в нормальных странах, «учитывающая российскую историю и российские традиции». Какие же это традиции Ивана Грозного и Малюты Скуратова, что ли? Да, были на Руси такие «демократы». И еще много подобных им было. А вот подлинных демократических традиций что-то я не припомню. Отсутствовали они в российских пределах.
Правда, с Солженицыным Путин-президент подружился − время от времени встречался, доверительно беседовал, награждал, − но к тому моменту сам Солженицын был уже совсем не тот, что во времена «Архипелага ГУЛАГа» и советской опалы.
Как уже говорилось, к моменту, когда Усольцев заканчивал свою книгу, в путинской России уже появилось бессчетное число признаков тотального свертывания и удушения демократии. Но Усольцев уверен: нет, не может быть, чтобы это была целенаправленная политика «хорошего парня», «демократа», «юриста до мозга костей»! В таких случаях стандартное объяснение происходящего: во всем виноваты высокопоставленные подхалимы и ж…лизы, желающие угодить начальнику. В общем, как говорится, «царь хороший, бояре плохие». В этом все дело.