Коммунизм и фашизм: братья или враги - Кара-Мурза Сергей Георгиевич. Страница 55

Кроме того, успехи НСДАП не везде были одинаково велики. Они были крайне малы в сельских местностях с католическим населением, между тем как в сельских областях протестантского севера и северо-востока они были особенно велики. Различное поведение избирателей в областях со сходной социально-экономической структурой следует объяснить, прежде всего, позицией обеих церквей по отношению к национал-социализму. Католическая церковь, по крайней мере, до 1933 года, резко критиковала НСДАП по поводу религиозных представлений, высказанных некоторыми ее представителями, особенно Альфредом Розенбергом, не без успеха побуждая верующих голосовать за Партию центра. Между тем представители евангелической церкви, расколотой на 28 церквей отдельных земель, хотя и отвергали неоязыческие взгляды людей вроде Розенберга, в то же время более или менее открыто сочувствовали националистическим, антисоциалистическим, антикапиталистическим, а также антисемитским целям национал-социализма.

Наконец, тот факт, что успехи НСДАП были особенно велики в пограничных восточных областях, прежде всего объясняется особенно ядовитым в этих местах национализмом, усиленным к тому же экономическими и религиозными факторами.

В целом можно прийти к выводу, что члены НСДАП и ее электорат состояли преимущественно, но вовсе не исключительно, из представителей среднего класса, то есть мелкой буржуазии.

И все же по разным основаниям НСДАП нельзя рассматривать как мелкобуржуазную партию. НСДАП никогда не считала себя преимущественно, и тем более, исключительно, партией мелкобуржуазной ориентации; более того, она никогда не отказывалась от притязаний привлечь к себе и представлять все слои населения, в том числе рабочих, вначале мало податливых на ее пропаганду. Избирательными успехами она была обязана не только социальным требованиям и намеренно туманным экономическим целям своей программы. Столь же привлекательными оказались националистические и антисемитские пункты этой программы, а также стиль ее политики, отвечавший эмоциям людей из всех социальных слоев. Многих привлекала к НСДАП не ее программа, а внешний образ этой партии, отождествляемый с силой, сплоченностью и специфической мужественностью. В особенности это касается молодежи мужского пола. В самом деле, часто упускают из виду что НСДАП, подобно НФП (Национальной фашистской партии Италии) и другим фашистским движениям, была в своем активном ядре чисто мужским союзом, представлявшим привлекательные в то время добродетели — товарищество, юность и подчеркнуто солдатское, агрессивное поведение.

Столь же односторонним и столь же неверным, как тезис мелкобуржуазности, был другой взгляд, распространенный в то время и даже в наши дни, согласно которому НСДАП представляла собой не что иное, как орудие, оплачиваемое и направляемое ведущими промышленниками. В этом утверждении, высказанном некоторыми марксистскими теоретиками фашизма, есть и доля правды, поскольку НСДАП, как и другие партии, получала от отдельных промышленников пожертвования, отчасти покрывавшие весьма значительную стоимость ее пропагандистских и избирательных кампаний. Но о размерах этих пожертвований до сих пор нет надежных и достаточно полных данных. Впрочем, многое говорит за то, что «самофинансирование» НСДАП, т. е. поступления от членских взносов и входных билетов на различные национал-социалистические мероприятия, было значительнее, чем пожертвования. Напротив, твердо установлено, что вклады промышленности были скорее следствием, чем причиной избирательных успехов национал-социалистов.

Для подъема национал-социализма решающее значение имели не кризисные явления в экономике и в общественной жизни, не восприимчивость значительной части мелкой буржуазии и не готовность отдельных ведущих промышленников оказывать НСДАП материальную поддержку — гораздо важнее были ошибки нефашистских и антифашистских общественных сил и партий Германии.

Коммунистическая партия Германии (КПГ) и Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) оказались неспособны извлечь уроки из ошибок братских итальянских партий, безуспешно пытавшихся помешать подъему и приходу к власти фашизма. И хотя они могли и должны были знать по итальянскому опыту, что ждет их в случае победы фашизма, обе немецкие рабочие партии, глубоко враждебные друг другу, не сумели преодолеть разделявшие их программные различия и построить единый оборонительный фронт против фашизма.

Исходя из чисто функционального определения фашизма, лидеры КПГ считали «фашистскими» не только все буржуазные партии и правительства, но даже СДПГ и боролись против них под этим лозунгом. Они оправдывали такую линию авантюристическим, хотя и формально логичным доводом, будто буржуазные и социал-демократические политики, защищая парламентско-демократическую систему, по меньшей мере, косвенно поддерживают капитализм. «Социал-фашизм» СДПГ отличается от «национал-фашизма» НСДАП, говорили они, лишь применяемыми методами. Если «национал-фашизм» выступает как прямая агентура капитала, то «социал-фашисты» своей приверженностью к парламентской демократии поддерживают капитализм косвенным образом, поскольку демократия — всего лишь замаскированная по необходимости форма капиталистического господства.

Несмотря на некоторые призывы к единому фронту, адресованные почти исключительно не к руководству, а к рядовым членам СДПГ и Всеобщего объединения германских профсоюзов (ВОГП) и имевшие целью, в конечном счете, лишь побудить их перейти в КПГ и подчиненные ей организации, КПГ не могла решиться ни на защиту демократии, ни на совместные действия с СДПГ. КПГ чувствовала себя достаточно сильной, чтобы бороться и с СДПГ, и с НСДАП. При этом она колебалась между чисто насильственной тактикой под лозунгом «Бей фашиста, когда его увидишь!» и стремлением, переняв националистические требования, побудить сторонников НСДАП к переходу в КПГ. Эта тактика, названная по имени перешедшего из НСДАП в КПГ лейтенанта рейхсвера «курсом Шерингера», увенчалась провозглашенной в 1930 году коммунистической «Программой национального и социального освобождения германского народа». Эта националистическая «стратегия объятий» и тезис «социал-фашизма» привели даже к тому, что КПГ заключала некоторые частичные и кратковременные соглашения с НСДАП. Так обстояло дело в случае референдума, совместно организованного обеими партиями летом 1931 года, который привел к роспуску прусского ландтага и к падению социал-демократического правительства земли Пруссия; и точно так же — при забастовке рабочих Берлинского транспортного общества осенью 1932 года.

Социал-демократы видели в таких явлениях дополнительное оправдание своих сомнений, следует ли начинать серьезные переговоры о союзе с коммунистами, поскольку и национал-социалисты, и коммунисты одинаково стремились разрушить созданную и защищаемую ими демократию. Они полагались в своей защите на убедительность своих аргументов, которые они пытались — без особого успеха — противопоставить национал-социалистской пропаганде, а также на завоеванные и укрепленные ими политические позиции. К их числу относился, прежде всего, руководимый социал-демократами союз «Имперское черно-красно-золотое знамя» («Reichsbanner Schwarz-Rot-Gold»), насчитывавший 2 миллиона членов и составлявший противовес СА. Если бы национал-социалисты попытались насильственно захватить власть, по примеру итальянских фашистов, этот союз должен был прийти на помощь полиции, которая — по крайней мере, в Пруссии — находилась под влиянием СДПГ. Но когда рейхсканцлер фон Папен 20 июля 1932 года, явно нарушив закон, сместил руководимое социал-демократами правительство земли Пруссия, не встретив при этом сопротивления, антифашистская концепция СДПГ потеряла свою опору.

«Союз государственного флага» ни разу — ни 20 июля 1932 года, ни 30 января 1933 года — не был приведен в действие. Это отступление без борьбы указывает на фундаментальную ошибку в антифашистской стратегии СДПГ. При защите демократии она применяла только демократические методы и ошибочно рассчитывала, что и противники демократии в правых партиях, в чиновничестве, в экономике и в армии, несмотря на свою открытую враждебность республике, будут придерживаться демократических правил игры. Она слишком поздно и слишком слабо реагировала на тот факт, что и другие демократические партии Веймарской республики шаг за шагом разоружались и покидали демократию. Чтобы «избежать худшего», то есть захвата власти фашистами, который они боязливо представляли себе лишь в насильственной форме путча по итальянскому образцу, социал-демократические лидеры допустили в конечной фазе Веймарской республики посягательства на социальные завоевания 1918 года и даже терпели выхолащивание основных демократических прав и свобод. Так и возник тот «вакуум власти», который национал-социалисты смогли использовать для своего захвата власти».