Украинский шанс для России - Бжезинский Збигнев Казимеж. Страница 11

К сожалению, в плане обоих вышеназванных ключевых вопросов – ценностей и процедур – упор на персональную дипломатию имеет тенденцию заслонять то, что должно оставаться ясно видимым. Если хотят, чтобы Россия была тесно ассоциирована с (евро)атлантическим сообществом, она должна себя вести в соответствии с европейскими стандартами даже в трудных обстоятельствах. Великобритания многие годы ведет борьбу с терроризмом в Ольстере, от которого страдают Лондон и даже королевское семейство, однако Белфаст не разрушен до основания, а примерно 30 тысяч ирландских мирных граждан не стали жертвами массовой резни. После нескольких лет кровопролитной войны Франция в конце концов признала, что алжирцы – не французские подданные. Разве эти уроки не имеют касательства к войне г-на Путина в Чечне?..

* * *

Недавняя инициатива Великобритании, которая, надо полагать, с молчаливого одобрения Соединенных Штатов Америки предложила создать новый механизм принятия решений для укрепления сотрудничества между НАТО и Россией, тоже таит в себе опасность запутывания в процедурном плане того, что должно оставаться ясным. Разногласия в НАТО решаются путем консенсуса, тогда как членство в этой организации строится на основе общего обязательства способствовать совместным интересам национальной безопасности. Однако англичане предлагают создать новый орган «Совет Россия-НАТО», в котором Россия и сегодняшние 19 государств – членов НАТО будут рассматривать возможные меры по укреплению совместной безопасности. Этот орган будет заседать на регулярной основе, тем самым дублируя ныне действующий в структуре НАТО высший руководящий орган – Североатлантический совет. В отличие от ранее созданного консультативного совместного совета НАТО-Россия, в котором НАТО и Россия фактически встречаются один на один (формула 19 + 1), английское предложение предусматривает обсуждения на равноправной основе среди всех 20 членов совета.

Нетрудно вообразить себе политические последствия английского предложения. Российская сторона, надо полагать, будет приходить на каждое заседание с четкой собственной позицией, а вот остальные 19 участников совета не успеют выработать единую позицию государств – членов НАТО. Россия де-факто станет участвовать в обсуждениях политики НАТО и сможет играть на расхождениях во взглядах союзников по НАТО еще прежде, чем ими будет сформирован консенсус. Это формула для внутренних раздоров, а не для укрепления сотрудничества с государством, не являющимся членом НАТО. Она может свести НАТО к чему-то вроде Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) (которая не способна ни к каким действиям) или же расколоть НАТО на соперничающие блоки, где государство, не являющееся членом НАТО, будет иметь возможность использовать в своих интересах традиционные трансатлантические или (внутри)европейские распри.

Странно, что предложение такой важности премьер-министр Блэр сделал как своим союзникам, так и России. Было бы более правильно тщательно изучить эту идею на предстоящей встрече государств – членов НАТО на министерском уровне, а не внезапно и – для некоторых членов НАТО – тревожно-подозрительно генеральному секретарю НАТО торопиться в Москву, чтобы положить английское предложение перед российским президентом, который ему обрадовался, что не очень-то удивительно.

По меньшей мере, на декабрьской встрече НАТО на министерском уровне следует отложить принятие решения по этому вопросу до тех пор, пока он не будет тщательно изучен. На кон, в дополнение к общим ценностям, поставлена сама сущность военно-политической интеграции альянса. Следует исходить в первую очередь из того, что любой совместный механизм НАТО-Россия, рассматривающий совместные шаги по укреплению безопасности, не должен стать заменой для прежних решений НАТО, касающихся желательности подобных совместных акций.

По-прежнему актуальный урок нескольких последних десятилетий заключается в том, что вовлечение России в западные структуры следует проводить на основе долгосрочной стратегии, а не ради зрелищных личных отношений или кратковременных тактических выгод. В следующем ноябре НАТО проводит встречу на высшем уровне в Праге, которую предполагается отметить принятием в состав этой организации новых членов из числа государств Центральной Европы. Это событие должно явиться исторически подходящим моментом – на котором, как хочется надеяться, будут присутствовать президенты России и Украины – для соединения расширения НАТО с последовательным вовлечением в него расположенных дальше к востоку государств, что может указывать даже на появление когда-нибудь в будущем панъевразийской системы коллективной безопасности, ядром которой станет НАТО. Держа курс на этот ориентир, Соединенные Штаты и их союзники должны иметь в виду коренные различия между Ялтой и Мальтой.

(«The Wall Street Journal». 28 ноября 2001 г.)

Польско-российское примирение изменит Европу?

(из интервью З. Бжезинского газете «Rzeczpospolita»,

Польша, 24 мая 2010 г.)

– Со дня катастрофы под Смоленском прошло больше месяца. Вы до сих пор верите в историческое примирение поляков и россиян?

– Катастрофа дала шанс на то, что оно произойдет. Однако примирение требует времени и взаимных усилий. Они сейчас предпринимаются: главным образом с российской стороны происходит отчетливая переоценка истории отношений с Польшей. Это важно, так как большая ответственность за процесс примирения лежит на более сильном государстве. Чтобы оно стало возможным, необходимо также сказать всю болезненную правду о Катыни. Такая переоценка со стороны России облегчит полякам изменение собственного подхода к взаимоотношениям.

– Чем вызвана такая резкая смена тона россиян? У них вдруг проснулась совесть?

– Я не считаю, что изменение было резким. Катастрофа под Смоленском стала настоящим потрясением, она вызвала в российском обществе сильные эмоции и множество спонтанных действий. Люди, которые приносили свечи к польскому посольству, делали это не из-за политического расчета. Катастрофа президентского самолета также способствовала широкому распространению понимания того, кто в действительности несет ответственность за катынское преступление. Ведь среди россиян до сих пор есть люди, которые считают, что за ним стояли немцы. Однако возможность улучшения польско-российских отношений рассматривалась в верхах власти, скорее всего, еще до катастрофы. С точки зрения национальных интересов России конфликт, который затрудняет россиянам доступ к Европейскому Союзу, невыгоден. В свою очередь для Польши важно, чтобы улучшение взаимных отношений потянуло за собой пересмотр основных принципов, исповедуемых Россией в отношениях между Москвой и странами бывшего Советского Союза.

– Какие жесты должна совершить Польша?

– Я не специалист по жестам. Но я, например, считаю конструктивным зажжение свечей на могилах советских солдат в годовщину окончания войны. В конце концов, россияне, которые погибли, изгоняя немцев из Польши, гибли в основном не за то, чтобы навязать полякам сталинский режим.

– Как вы оцениваете выступление Ярослава Качиньского, который в своем специальном обращении к россиянам поблагодарил их за «помощь и сердечность, оказанную полякам после катастрофы под Смоленском»?

– Положительно. Это было не единственное выступление, подобным образом высказывались и другие выдающиеся политики. Я считаю, что очень хорошо, что в этой сфере в Польше наблюдается определенное единодушие.

– Не испарится ли атмосфера сотрудничества, когда начнутся конкретные проблемы, а поляки вместе с дипломатами из ЕС предпримут, например, попытку перетянуть Украину на сторону Запада?

– Примирение не предполагает полного единомыслия и отсутствия различий. Что касается Украины, ее не будут перетягивать на Запад. Эта страна с почти 50-миллионным населением должна сама выбрать направление на Запад. Чтобы это стало возможным, нужно проводить политику, которая облегчит Украине принятие такого решения, но оно должно исходить изнутри.