Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами - Тэлботт Строуб. Страница 5

Скоукрофт поручил устроить такой семинар своему тридцатичетырехлетнему эксперту по Советскому Союзу Кондолизе Райс, профессору-политологу из Стэнфорда. Она родилась в Бирмингеме, штат Алабама, известном своей сегрегацией, и училась вместе с одной из четырех девочек, погибших при взрыве бомбы в церкви для черных в 1963 году. Ребенком Кондолиза ездила со своими родителями в Вашингтон и помнит, как их не пускали во многие мотели и рестораны по пути. В Вашингтоне отец сфотографировал ее на фоне Белого дома. И она сказала: «Когда-нибудь я там буду».

Вначале Райс хотела стать концертирующей пианисткой, но потом поступила в университет Денвера, переключилась на политические науки и получила докторскую степень, написав диссертацию о вооруженных силах Чехословакии; затем стала специализироваться по секретной деятельности Генерального штаба Советского Союза. Выступая с лекциями в Советском Союзе, она поражала слушателей своей осведомленностью: эта черная американка рассказывала русским об их собственном военном командовании то, чего они не знали сами,– причем на превосходном русском языке.

Итак, Райс составила список ученых – экспертов по советским делам и наметила семинар на март. В пятницу, 10 февраля, Буш прилетел в Кеннебанкпорт, штат Мэн, из Оттавы после своего первого визита за границу в качестве президента и, решив не откладывать семинар надолго, попросил Скоукрофта назначить его на конец недели. Райс села за телефон.

Каждое лето в своей жизни, кроме одного, Буш проводил в доме, построенном в 1903 году в Уокерс Пойнт его дедом по материнской линии Джорджем Гербертом Уокером. Буш называл этот дом «силой, цементирующей нашу семью», «священным местом».

В воскресенье, 12 февраля, Буш в бейсбольном кепи, свитере, поношенных бумажных брюках и туфлях для бега провел шестерых специалистов по Советскому Союзу в свою спальню – одну из немногих комнат в доме, которая отапливалась зимой. Помимо Райс, здесь были Адам Улам из Гарварда, Маршалл Голдмен из Уэлсли и Центра русских исследований Гарварда, Стивен Мейер из Массачусетского технологического института, Роберт Пфальцграфф из университета Тафта и Эд Хьюэтт, работавший тогда в институте Брукингса. Поскольку большинство ученых преподавали в университетах, расположенных в Кембридже, штат Массачусетс, и вокруг него, им нетрудно было быстро приехать в Мэн.

Президент, стоя на фоне холодных античных вод и белесого, серого неба за запотевшими окнами, сказал: «Мы должны внимательно рассмотреть нашу политику в отношении Советского Союза. Я хочу услышать ваше мнение о том, что там происходит. Меня не слишком интересуют рекомендации относительно политики как таковой. Это может подождать. Для начала надо знать, что там происходит, с чем мы имеем дело».

Эксперты согласились, что Горбачев взялся за проведение коренных реформ; он начал процесс более значительный, чем он сам,– такой процесс, который сторонникам жесткой линии трудно будет повернуть вспять. Критикуя культ личности Сталина, он создал свой собственный «культ власти», сделав себя олицетворением перестройки, и теперь, пользуясь той силой, какую дает ему этот культ, он урезает власть партии и московского аппарата. Райс сказала: «Любому, кто придет на смену Горбачеву, трудно будет спрятать джинна назад в бутылку».

«Никогда не говорите «никогда»!» – с легкой усмешкой посоветовал Скоукрофт. Ученые согласились с тем, что перестройка может дать рикошет – государственный переворот, осуществленный против Горбачева сторонниками жесткой линии в партии, армии и КГБ. Вполне может оказаться, что советская система не поддастся реформации.

Райс сказала, что экономические эксперименты и прочие формы независимости, которые Горбачев поощряет в Восточной Европе, могут подогреть антикоммунистические и антисоветские настроения до такой степени, что страны-сателлиты выйдут из-под его контроля.

Буш спросил, могут ли Советы в какой-то момент использовать войска для утверждения своего контроля в Восточной Европе. Несколько экспертов ответили, что в плане политическом Горбачеву придется тогда заплатить «астрономическую» цену. Голдмен сказал, что, даже если не произойдет полного раскола, но перемены в Восточной Европе произойдут слишком быстро, это может «отозваться» в Советском Союзе. Советские республики могут потребовать либерализации и автономии.

А могут ли Соединенные Штаты использовать свои рычаги, чтобы добиться уступок по правам человека, спросил президент? Голдмен и Хьюэтт предупредили против каких-либо явных попыток эксплуатировать слабость Советского Союза: это может явиться подарком сторонникам жесткой линии в СССР.

Они привели в качестве примера поправку Джексона – Вэника. Эта мера, принятая конгрессом в середине семидесятых годов и все еще действующая, ставит предоставление СССР в экономике режима «наибольшего благоприятствования» в зависимость от ослабления Кремлем ограничений на эмиграцию советских евреев. Разъярившись на этот «шантаж» со стороны США, Леонид Брежнев в ответ резко сократил выезд евреев.

Хьюэтт заявил, что, поскольку советские евреи снова выезжают сейчас в больших количествах, Соединенные Штаты должны вознаградить Советский Союз за это движение в направлении реформ, прекратив действие поправки Джексона – Вэника. И добавил: «Мы не должны привязывать нашу политику к Горбачеву-человеку. Это может разжечь надежды общественности на Западе, и, если у Горбачева произойдет остановка сердца, США окажутся в сложном положении». Скоукрофт согласился с этим.

Во время передышки, устроенной на кухне, президент отложил рассмотрение вопросов высокой политики и поделился своими впечатлениями о советских людях, с которыми ему удалось познакомиться. Он рассказал гостям о своих встречах с жесткой, волевой женой Горбачева Раисой, которую он нашел «отнюдь не обаятельной». А через несколько дней, когда Буш вернулся в свой Овальный кабинет, он сказал помощникам, что воскресный семинар оказался одним из лучших на его памяти: «Если я могу узнать столько полезного за выходной день, вы только подумайте, сколько мы можем совершить за то время, когда предполагается, что мы работаем!»

В понедельник, 13 февраля, Буш сел за стол, сделанный из досок английского корабля «Резолют»,– стол этот служил Джону Кеннеди и был возвращен в Овальный кабинет Рональдом Рейганом,– и, надев свои авиационные очки со стеклами без оправы, стал просматривать четырехстраничную секретную директиву, которую ему принесли на подпись.

В директиве говорилось, что политика сдерживания, которую Америка проводила в течение сорока лет, «оправдала себя». Однако СССР продолжает оставаться «противником с устрашающей военной мощью». И было бы «безрассудно отказаться от политики, которая позволила нам пройти столь большой путь». Директива была подготовлена Скоукрофтом и его аппаратом, в ней Госдепартаменту предлагалось «проанализировать с точки зрения национальной безопасности» политику США по отношению к Советскому Союзу и предложить те изменения, которые Буш мог бы осуществить в последующие четыре или восемь лет. Рекомендации под условным названием «Анализ национальной безопасности-3» должен лежать у президента на столе к середине марта.

Ни одному президенту не приходилось еще иметь дело с таким Советским Союзом, чье будущее, как и руководство страной, были бы столь неопределенны. Буш надеялся, что «Анализ национальной безопасности-3» даст ему время обдумать отношения с СССР и защитит его в начале пребывания на посту президента от нажима общественного мнения. Он хотел быть уверенным, что его политика выживет при любых случайностях.

Скоукрофт сказал своим коллегам: «Марксистско-ленинской угрозы в идеологии и в экономике больше не существует. Тут мы одержали победу. Осталась еще значительная военная угроза, но даже и тут дело меняется. Поэтому для коренного изменения унаследованного нами подхода к этим проблемам недостаточно четырех лет. Там возникает новый мир. И нам надо задаться вопросом, где мы хотели бы быть в конце века и какой политический курс приведет нас туда».