Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно - Мухин Юрий Игнатьевич. Страница 56
Из недр русской крестьянской общины выходила и развивалась демократия высшей пробы, настоящая демократия. Но буржуазия с бюрократией при царе, а затем уже одна, победившая бюрократия при коммунистах основательно подрезали ей крылья.
ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ В РОССИИ
Наэту тему написано столько, что много о ней говорить не придется. Кроме того, неоправданно большое внимание уделяется самому бунту, мятежу, а не собственно войне. Ищут интересы кучки бунтовщиков, а не солдат многомиллионных армий.
Кто-то точно подметил, а С.Маршак перевел, что: «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе». В противном случае его зовут революцией.
Действительно, представим, что Великая Октябрьская социалистическая революция закончилась неудачей и к декабрю 1917 большевиков и левых эсеров выловили и расстреляли. Предположим, что какая-то другая сила восстановила Российское государство. Как писали бы об этом учебники истории, созданные при новой власти?
Наверное, так: «К октябрю 1917 года в России радикальные газеты окончательно дискредитировали исполнительную власть. Они убедили население, что эта власть не служит интересам России и, следовательно, ей нельзя подчиняться. К несчастью, Петроград был перенасыщен госпиталями, и в нем было расквартировано до 40 тысяч солдат запасных батальонов – солдат, которых готовили к отправке на фронт. Но отправить их на фронт должны были чиновники исполнительной власти – офицеры и генералы, то есть те, кто, по утверждениям газетных писак, не служил России и кому, в связи с этим, нельзя было подчиняться. (Ведь если генерал служит России, то он поведет солдата на защиту России, а если нет – то на убой.)
Не учитывая этого обстоятельства, правительство Керенского решило отправить солдат на фронт, что вызвало среди них открытое неповиновение, вылившееся в мятеж.
Но каждый солдат, решившись на открытое неповиновение, понимал, что заслуживает расстрела, что он уголовный преступник. Единственным способом оправдать свои действия было подчинение любому органу, взявшему на себя функции правительства и одобряющему эти действия. Таким органом оказался Съезд рабочих и солдатских депутатов – новоявленное политическое образование в тогдашнем Петрограде.
Заправлявшие в нем большевики и левые эсеры, благодаря своим энергичным лидерам, не растерялись и объявили себя высшей властью России, берущей под свою опеку и защиту мятежников. Заручившись признанием законности своих действий, солдаты с небольшой частью рабочих города и, по-видимому, при участии всех уголовных элементов Петрограда арестовали правительство Керенского, лишив Россию, к тому времени уже безголовую, даже видимости главы. Большевики и левые эсеры стали нечаянно для себя «правителями» огромной державы. На самом деле они были не более чем главарями мятежного гарнизона Петрограда, да и с тем не справлялись. Не в силах, например, предотвратить грабежи винных складов (первым начинал грабеж приставленный к ним большевиками караул), они вынуждены были просто уничтожить все спиртное в городе...»
И так далее, и тому подобное.
Люди, слабо понимающие природу власти, пишут, что 25 октября 1917 года «большевики взяли власть». Это неправильно, потому что невозможно. Никакую власть взять, даже силой, нельзя. Можно просто попасть на то место, где обычно находится власть, руководящие органы страны, и только. Ведь власть утверждается не тогда, когда кто-то указы пишет и законы принимает, а тогда, когда люди начинают ей подчиняться, начинают исполнять эти законы. Большевики брали власть все три года гражданской войны да и потом еще, когда подавляли мятежи и восстания. И брали эту власть не они сами, ее взяла воюющая под их началом армия русских крестьян (и дворян, кстати) численностью более 5 миллионов человек.
Сейчас принято не верить Ленину, хотя его современники, причем, даже политические противники, отмечали его искренность. Большевистское правительство среди прочих эпитетов получило и определение самого простодушного правительства в мире. Так вот, Ленин утверждал, что в октябре 17-го большевики власть не взяли, а подобрали. Причем прежде других дивились тому они сами.
Герберт Уэллс, человек, достаточно близко видевший руководителей большевиков, отмечает их наивное удивление по поводу того, что в Англии никак не произойдет революция. И первым, кто удивлялся, был Ленин. Ведь по теории Маркса социалистическая революция прежде всего должна была свершиться в наиболее индустриально развитой стране, а в России – в последнюю очередь. Когда «революция» победила в России, это еще как-то можно было объяснить накладками, вызванными мировой войной. Но проходили годы, а она никак не желала свершиться в Англии, Франции и т.д. Вот в чем загвоздка! Уэллс отмечал, что те большевики, кто хоть как-то был знаком с учением Маркса, мучились вопросом: «А что это они такое сделали в октябре 17-го? Как это назвать?» Возможно, это было причиной того, что, как писал Горький, даже Ленин был не вполне уверен, смогут ли большевики эту власть удержать.
Они попали в положение жениха, который приехал на свадьбу, начал уже целовать невесту и вдруг понял, что и свадьба, и невеста – чужие. Но к чести Ленина и его соратников, начав дело, нужное России, они довели его до конца. Довели, поскольку видели, что больше – некому.
Уэллс это очень точно подметил и выразил фразой, которая на 100 процентов подходит для характеристики состояния России в период и горбачевской перестройки, и ельцинских реформ: «У правителей России не хватило ни ума, ни совести прекратить войну, перестать разорять страну и захватывать самые лакомые куски, вызывая у всех остальных опасное недовольство, пока не пробил их час. Они правили, и расточали, и грызлись между собой, и были так слепы, что до самой последней минуты не видели надвигающейся катастрофы. И затем, как я расскажу в следующих главах, пришли коммунисты...» («Россия во мгле», 1920 год).
Коммунисты пришли и... обуздали Россию. И Россия им подчинилась. Почему?
Ведь большевики были далеко не ангелы и поступали с населением весьма круто. На одном из заседаний Конституционного суда России, рассматривавшего «дело КПСС», бывший главный идеолог ее ЦК Яковлев, стремясь облить грязью историю организации, которая его всю жизнь содержала, приводил строчку из постановления СНК под председательством Ленина, в котором предписывалось взять из числа крестьян заложников и расстрелять. Яковлев не привел постановление в целом, а в нем требовалось, чтобы крестьяне деревень, расположенных в 20 верстах вдоль железной дороги, срочно очистили пути от снега. В противном случае Ленин действительно предписывал из тех деревень, которые уклоняются от работ, взять заложников и расстрелять их, если пути к установленному сроку не будут расчищены. Понятно, что Петроград тогда умирал без хлеба, его нужно было срочно завезти, а занесенные снегом пути не позволяли этого сделать. Ситуация была крайней, но все-таки от таких приказов мороз по коже...
Последним актом гражданской войны стал сокрушительный удар Красной Армии, состоящей почти сплошь из крестьян, по остаткам Белой Армии под командованием Врангеля. А ведь, пожалуй, никто не дал столько разных привилегий крестьянам, как Врангель. Достаточно сказать, что в его армии расстреливали офицера-добровольца за кусок отнятой у крестьянина колбасы.
Тем не менее, белые войска сидели в Крыму голодные, глядя, как крымские крестьяне нагло перепродают зерно в Турцию. И добили Врангеля крестьяне, ставшие красноармейцами, крестьяне, отцов и братьев которых большевики в это время жестоко давили продразверсткой. Получается, что российские крестьяне, которых большевики и грабили и расстреливали, шли в бой и умирали именно за власть большевиков. Почему?
Чем трусливее и подлее человек, тем охотнее он утверждает, будто крестьяне шли воевать за большевиков только потому, что в противном случае в ЧК их бы расстреляли. Кстати, он же усердно доказывает, что и Советская Армия выиграла войну с Гитлером только потому, что ее солдаты боялись: за новые поражения Сталин их не пощадит. Хотя эта версия и подлая, так как представляет народ сборищем трусливых негодяев, но ее усиленно муссируют некоторые органы формирования общественного мнения.