Сущность режима Путина - Белковский Станислав. Страница 6
Элита девяностых сегодня премного говорит о свободе и демократии. И яростно мусолит какую-то очередную резолюцию полубезумных геронтократов из Конгресса / Сената США, осуждающую Путина за «отступление от демократической линии». На самом же деле, нет для этой элиты ничего ужаснее демократии. Потому что, если б у народа России был настоящий выбор, к власти в стране пришли бы носители совсем других ценностей, других идеологий. Элита, правда, о своей сохранности своевременно позаботилась, и давно скупила верхушку «системной оппозиции», а также наплодила политических фантомов, выдающих себя за оппозицию. Но при чем же здесь демократия?! Это компьютерная игра под названием «Политическая экзистенция», а никакая не демократия (по В. И. Далю – народное правленье, народодержавие, мироуправство).
Свобода? Эта элита признает одну свободу – свободу купить все что угодно за деньги. Свободу денег, а не свободу личности. Ты имеешь право говорить, если твое выступление согласовано с держателями денег и/ или мотивировано деньгами. Если же нет – ты прямой враг, которого надо на первой стадии заблокировать, а на второй – замочить. Когда олигарх покупает средство массовой информации и вводит в нем жесткую цензуру (попробуйте сегодня покритиковать Ходорковского в любом из принадлежащих ему СМИ) – это нормально. Зато если кто-то выступает против олигарха – это ужасно и преступно. Иными словами, если ты не по части денег, забудь про права – они не для тебя. Деньги не допустят, чтобы ты открыто вещал, перемещался, молился своим (отличным от нео-Молоха) богам. Да и вообще, убеждения у всех должны быть одинаковые, только пиар разный: если ты врешь про счастье трудящихся, будем считать тебя коммунистом, а если про малый бизнес – союзником правых сил. В крайнем случае, легким манием руки переместим тебя с одного политического фланга на прямо противоположный, ничего ведь существенно не изменится. Воистину, нет ни левых, ни правых перед властью денег, есть лишь покорные рабы их. Классические одномерные люди (Г. Маркузе), статус и потребности которых определяются только одним параметром – степенью удаления от трансцендентного источника всемилостивейшего бабла.
Их свобода не имеет ничего общего ни с «цивилизованными западными» представлениями, ни с нашей пушкинской свободой, священной и тайной. Олигархическая теория свободы так или иначе восходит к культовому чукотскому анекдоту (все во имя человека, все для блага человека, и человека этого я видел) – освобождение небольшой группы людей от всех форм известной созданиям Божиим ответственности при полном закрепощении 99.9 % народа, который свободы, конечно же, не достоин. Оазис сладостной вседозволенности в идеальном концлагере.
Основой своей публичной философии элита девяностых объявила прагматизм. Поскольку этот класс живет в кислотной реальности Матрицы и культивирует постмодернистский принцип «называть все вещи чужими именами», то и прагматизм у них есть нечто совсем иное. Этот их «прагматизм» 80 лет назад блестяще охарактеризовал тот же Г.-К. Честертон («Вечный человек»):
«Почему прагматичные люди убеждены, что зло всегда побеждает? Что умен тот, кто жесток, и даже дурак лучше умного, если он достаточно подл? Почему им кажется, что честь – это чувствительность, а чувствительность – это слабость? Потому что они, как и все люди, руководствуются своей верой. Для них, как и для всех, в основе основ лежит их собственное представление о природе вещей, о природе мира, в котором они живут; они считают, что миром движет страх и потому сердце мира – зло. Они верят, что смерть сильней жизни и потому мертвое сильнее живого. Вас удивит, если я скажу, что люди, которых мы встречаем на приемах и за чайным столом, – тайные почитатели Молоха и Ваала. Но именно эти умные, прагматичные люди видят мир так, как видел его Карфаген».
Наконец, элита 90-х годов – это антиинтеллигенция. Русская интеллигенция, трижды проклятая и четырежды прославленная, бремя и знак отличия русской нации, на протяжении двух столетий пыталась установить связь между элитой и отчужденным, глухим, дремучим народом. Profession de foi русской интеллигенции сформулировал, как известно, великий путешественник Радищев: я взглянул окрест себя, и душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Худо ли, бедно ли, – в XX веке именно эта интеллигенция устроила две революции – февральскую 1917-го и августовскую 1991-го. Но поле битвы после победы никогда организаторам революций не принадлежало. В начале XX века к власти пришел профессиональный юрист, возвестивший миру, что интеллигенция не мозг нации, а говно. В конце века – власть в крупнейшем субъекте бывшего СССР захватили олигархические мародеры, полностью, по сути, разделяющие ленинские представления об интеллигенции. Страшно далеки эти мародеры от народа – но это уже не беда их, а сознательная позиция, центральное правило жизни. В гробу они видали страдания человечества, даже близлежащего его сегмента. Центральный комитет русской интеллигенции, поддержавший распад СССР, уже в первой половине девяностых объявил о самороспуске, ибо никаких Радищевых не может быть в стране с победившим культом Молоха. Как-то недавно выступал я на лучшей в России (говорю без малейшей иронии) радиостанции и начал лепетать что-то про трагические аварии на шахтах в Ростовской области. И тогда ведущий, кстати, один из кумиров моей юности, вальяжно прервал меня: ну, ты бы еще про взрывы на Солнце вспомнил! Умри, мой кумир, лучше не скажешь! В этой немудреной метафоре – вся идеология девяностых годов. Россия – это где-то там, на Солнце, где нас нет и не будет. Во всяком случае, в этой жизни. Мы – это «Мерседес», японский ресторан и абсент-парти в бутике Gucci. Шахты могут взрываться, поезда – сходить с рельс, учителя и врачи – голодать, крестьяне – подыхать, но наш строй не меняется, и хвала всесильным деньгам, которые хранят нас на таком сияющем, на таком правильном и ровном, как кремлевский дворцовый паркет, пути нашей жизни!
Благодаря Борису Ельцину, элита 90-х годов взяла под контроль огромные ресурсы – политические, экономические, медийные. У Путина, который дрожащими пальцами нежного дзюдоиста нащупывает контуры альтернативного курса, ничего сравнимого нет. Есть у него только остаточный, не уничтоженный жрецами Молоха авторитет верховной власти. Мистическое наследие тысячелетней российской истории. Не случайно служители Денег так яростно поносят эту треклятую историю, в которой, по их уверениям, нет ничего, кроме унылого рабства (великая Империя от Балтики до Тихого океана, Пушкин и Достоевский, Маяковский и Ахматова, Бродский и Солженицын, Леонтьев и Ильин, Бердяев и Федотов, победа во II мировой войне и полет Гагарина – не в счет). Но Путину не суждено уцелеть, тем более – победить, если он не использует хотя бы опыт своего непосредственного предшественника (о практике великих исторических фигур прошлого предпочту не напоминать, ибо все они не учились в спецшколе имени А. Б. Чубайса и были потому сплошь национально ориентированными тиранами). Лидеру, который намерен выйти за пределы логики и философии 90-х, нужна новая элита. Путин должен открыть шлюзы вертикальной социальной мобильности. Тихо и мирно, но решительно и недвусмысленно, как прежде – Ельцин. Альтернатива – триумф сегодняшне-вчерашней элиты и распад России. Третьего – не дано.
Начало ужасной эпохи
Знаменосцем элиты девяностых был и остается Анатолий Чубайс. В последнее время он вновь, как в разгар прошлого десятилетия, громко и отчетливо заговорил.
Теперь он утверждает, что стране грозит национал-социализм. И главное орудие национал-социализма – Генпрокуратура. Вернее, рвущиеся к власти Устинов, Патрушев, Сечин и обширная популяция Ивановых (С. Б., В. П. и т. п.).