Встречи на перекрестках - Примаков Евгений Максимович. Страница 38

Вулси. По моему анализу, нельзя сказать, что мы приближаемся к «концу игры». Я предполагаю, что если даже соглашение в Боснии и Герцеговине и будет достигнуто, то вряд ли оно будет соблюдаться. Мне кажется, что и сербы, и хорваты, скорее всего, пойдут на объединение со своими государствами. И хотя мусульмане и желают сохранить федеративную систему, вряд ли это удастся. Они будут выступать против сербов и хорватов, таким образом динамика конфликта все-таки сохранится. Вопрос о военном вмешательстве все время будет подниматься, и возможно, что противодействовать этому станет все более и более сложно.

Примаков. Опасения заслуживают внимания. И нам необходимо, очевидно, продолжить обмен мнениями. Вы предлагаете послать несколько наших экспертов в Вашингтон. Я принимаю это приглашение. В практическом плане договоримся, когда это будет сделано».

Переговоры шли по многим другим вопросам.

Одной из тем стала перспектива обмена данными, в частности о финансовых сферах, позволявших различным фирмам и частным лицам незаконно приобретать и «отмывать» крупные финансовые суммы.

Вулси высоко оценил наше сообщение об американских обвинениях, связанных с производством оружия массового уничтожения в Иране. Доклад, который сделал Г.М. Евстафьев, был абсолютно объективным, и, как мне представляется, при продолжении обмена реальной информацией по этому вопросу отпали бы многие спекулятивные оценки и, во всяком случае, некоторым силам в США и вне их пределов было бы труднее использовать так называемый иранский фактор для осложнения российско-американских отношений.

Даже сопоставление дат визитов руководителей разведок – их разделяло всего несколько месяцев – показывает серьезную заинтересованность двух сторон в такой интенсивности.

Американцы стремились использовать этот канал и для получения достоверной информации о том, что происходит в России, – не исключаю, что в Вашингтоне хотели сопоставить свою информацию с эсвээровской интерпретацией той жесткой конфронтации, которая возникла в тот момент между президентом и парламентом. 24 сентября 1993 года я принял Дж. Морриса по его просьбе. Накануне ему позвонил из Вашингтона Вулси (по признанию резидента ЦРУ, сам этот факт достаточно необычен) и поручил обратиться к руководителю российской разведки с просьбой оценить происходящее в России для доклада президенту Клинтону.

Наши деловые беседы во время пребывания делегации ЦРУ во главе с Вулси в Санкт-Петербурге, куда я вылетел для встречи с американцами, перемежались культурными мероприятиями. После посещения Петродворца и Эрмитажа в доме приемов на Каменном острове состоялся ужин, на который был приглашен и директор Эрмитажа – он сам показывал нам экспонаты музея, – мой бывший коллега по Институту востоковедения, Михаил Борисович Пиотровский. Позже он мне сказал: «Ведь не поверят, что я сидел за столом между директорами СВР и ЦРУ».

В целом все складывалось неплохо. Настолько неплохо, что некоторые заговорили: а не пришло ли время отказаться от разведки, действующей традиционными методами, и не заменить ли все это сотрудничеством спецслужб?

Такая постановка прозвучала во время зондирующих контактов СВР с канадской разведкой (Королевской конной полицией). Нам сказали прямо: мы готовы на сотрудничество, если подпишем с вами соглашение о взаимном отказе от разведывательной деятельности.

«А как другие?» – спросили мы. Разведдеятельность может быть прекращена при абсолютно несбыточной ситуации: если соответствующее соглашение подпишут и, главное, будут соблюдать все страны. Нереальность этого показывает хотя бы то, что разведку в тех или иных формах и по тем или иным направлениям ведут в отношении друг друга даже отдельные страны – члены НАТО. А что касается «выборочного» прекращения согласно, например, канадскому предложению, то оно невозможно без всеобщего решения вопроса – развединформация будет в любом случае поступать через другие страны, например из соседних с Канадой Соединенных Штатов.

Но вернемся к отношениям между СВР и ЦРУ. Они развивались, я бы сказал, более чем нормально. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт. После очередной поездки на Ближний Восток я направил 11 ноября 1993 года устное послание Дж. Вулси, в котором отмечал, что серьезные негативные последствия для всего ближневосточного урегулирования может иметь отсутствие прогресса на сирийском направлении, которое, как мне представляется, явно недооценивается США, особенно после некоторого успеха в переговорах израильтян и палестинцев. 19 ноября я получил ответное послание Вулси: «Я Вам очень благодарен за соображения по результатам Вашей поездки по Ближнему Востоку. Ваши комментарии очень интересны и заслуживают дальнейших обсуждений. Просил бы Вас лично принять в Москве Дж. Макгаффина и начальника ближневосточного управления Ф. Андерсона и обсудить с ними проблемы ближневосточного урегулирования, рассматривая это в качестве важного и первого шага во взаимодействии наших служб на этом новом для нас направлении. После этой встречи можно было бы организовать консультации на уровне экспертов».

Прилетев в Москву, Макгаффин сообщил, что мои соображения по Сирии были доведены до президента Клинтона, который ознакомился с ними «с большим интересом» и сказал, что «учтет их при формулировании подходов администрации к мирному процессу на Ближнем Востоке».

Перелом в отношениях между СВР и ЦРУ произошел в связи с «делом Эймса». Конечно, арест Эймса был пренеприятнейшим событием для нас – мы потеряли ценный источник в ЦРУ, но и для США тоже – выяснилось, что в течение многих лет он мог передавать нам важнейшую информацию. Хотя даже при всем при этом можно было «спустить эмоции на тормозах» – ведь никто не застрахован от подобных провалов в то время, когда никто не отказывается от разведдеятельности.

Но по-видимому, как это часто бывает, возобладали внутриполитические интересы в США, и ЦРУ их вольно или невольно учитывало.

Фигура Эймса очень интересна. Прежде всего, я не принадлежу к тем, кто считает, что Эймс работал на Советы, а затем на Россию только ради материальной выгоды. Конечно, получаемые им средства были немалыми, но есть доказательства совершенно иного рода. Известно, например, что Эймс под чужой фамилией пытался найти подход к корреспонденту «Правды» в США Т.А. Колесниченко. Кстати, когда Эймса арестовали и его портрет опубликовали в американских газетах, семья Колесниченко была шокирована: ведь он в течение нескольких лет бывал у них в доме. Томас Анатольевич и его супруга Светлана Яковлевна тогда и не подозревали об истинных целях такого внимания к себе. Но, вспоминает Колесниченко, Эймс мало-помалу стал проявлять все больше симпатий к происходящему в Советском Союзе, и это, по-видимому, уже не укладывалось в контекст его чисто разведывательной задачи. И Эймс, я это говорю со слов Т. Колесниченко, искренне радовался переменам в нашей стране, а ведь он, судя по всему, пришел вербовать ее гражданина. Не по этой ли причине Эймс резко оборвал свои отношения с семьей Колесниченко… [21]

Вместе с тем Эймса характеризует и то, что он не передавал никакой информации, кроме той, которая касалась американских агентов, завербованных во властных структурах или спецслужбах СССР, а затем России. Как наивно выглядят на этом фоне утверждения, будто Эймс подорвал безопасность Соединенных Штатов. В действительности он помог укрепить безопасность нашей страны, лишив американскую разведку агентуры в наиболее чувствительных государственных областях.

Я мог бы к этому добавить, и это к чести нашей разведки, что Эймса ни разу не удалось «взять с поличным». Он, например, выезжал для встречи с нашим связником в одну из латиноамериканских стран. Позже в США даже уверяли, что знали об этом, плотно опекали его, но так и не смогли зафиксировать факт встречи Эймса с нашим представителем. А встреча состоялась.

Российская разведка оказалась настолько высокопрофессиональной, что ФБР не удалось засечь ни одной тайниковой операции Эймса, а их было немало. Кстати, одна из них должна была состояться буквально за несколько дней до ареста Эймса. Но об этом тоже не знали, иначе ФБР предпочло бы взять его с вещественными доказательствами – это совершенно ясно.