Гении и прохиндеи - Бушин Владимир Сергеевич. Страница 56

Ну, а Америка? В романе есть такой эпизод. Некий Иосиф Га-мель, академик, добивается через "американский департамент" министерства иностранных дел (такого, департамента, конечно, не существовало) разрешения на поездку в Англию и США, Царь наложил на прошение резолюцию: "Согласен, но обязать его секретным предписанием не сметь в Америке употреблять в пищу человеческое мясо, в чем взять с него расписку и мне представить". Понимаем-с, гротеск. Но царь, если исходить из всего контекста темы, представляет здесь не столько предметом насмешки, сколько олицетворением ясного намерения автора дать нам понять, что в России вообще господствовали дикие представления об Америке, от которых она (Америка) была далека, как небо от земли.

Что же на самом деле являла собой Америка в ту пору? Была ли она действительно "другим миром", где процветали "иные нравы"? Людоедству американцы, конечно, не предавались. Но США вели тогда беспощадные захватнические войны. Так, в 1848 г. они оттяпали у нищей и беспомощной Мексики почти половину ее территории, а через пять лет - еще 140 тыс. кв. километров. Они стремились подчинить себе страны Центральной Америки, пытались купить, а потом захватить Кубу. В 1844 г. США навязали унизительный договор Китаю, где через несколько лет приняли участие в кровавом подавлении народного тайнинского восстания; затем принялись закабалять Японию... В таком облике США представали перед лицом мира. А во внутренней жизни одним из главных определяющих факторов было рабство, гораздо "более жесткое и дикое, чем крепостное право в России, ибо негры, оторванные от родной земли, проданные на чужбину за океан, "страдали не только от полного общего бесправия, но и от тоски по родине, 01 расовой ненависти белых хозяев. Недавно в СЩА вышел роман Артура Хейли "Корни", рассказавший горькую правду о рабстве американских негров. Объясняя причины, пробудившие его написать роман, А. Хейли сказал: "Долгое время в Америке пытались скрыть или затушевать историю рабства, как будто его никогда не было". Но, как видим, охотники затушевать эту историю, есть не только в США.

Не желая считаться с историческими фактами, как и с законами русского языка, Б. Окуджава идет дальше. Ему мало сопоставления в общем плане, его не вполне удовлетворяют слова-символы "другой мир" или "иной берег". Он хочет быть конкретным Именно с этой целью он обращается, например, к занимающей его и в других произведениях проблеме шпионажа.

Вокруг главного героя, несмотря на всю его заурядность и полную аполитичность, автор напустил столько шпионов, что они кишмя кишат, как блохи в шерсти дворовой собаки: не только следуют за ним всюду по городу, не только все время бродят под окнами, но и живут у него в доме, и даже висят вниз головой в его печной трубе.

Однако сравнительное сопоставление шпионского дела в России и на Западе проводит не главный герой, а некий князь Андрей Приимков, имевший возможность изучить вопрос и там, и здесь Судя по несуразной фамилии, можно было ожидать, что это персонаж комический, но нет, где там! Он аттестуется вначале как человек "незаурядных способностей", потом - как "высокий ум" и наконец - как "молодой гений".

Занимаясь изучением русских дворянских родов, "молодой гений" в России печатал о данном предмете нечто такое, что здесь одобрялось, а во Франции, под псевдонимом, о том же предмете публиковал нечто прямо противоположное, например, "проехался но адресу безнравственности Петра Великого". Современному читателю схема подобного поведения знакома. Кто же не помнит другого Андрея под именем Синявский он писал в советской прессе одно, а под именем Абрам Терц публиковал в той же Франции нечто прямо противоположное, на чем и был схвачен.

Приимков тоже был уличен в двурушничестве и понес наказание. Предавшись на досуге размышлениям, он пришел к такому выводу. "Шпионаж в России - явлений крайне своеобразное. Европейский шпион - это, если хотите, чиновник известного ведомства. Вот и все. У нас же, кроме шпионов подобного типа, главную массу составляют шпионы по любительству, шпионы-бессребреники, совмещающие основную благородную службу с доносительством и слежкой Шпионство у нас - не служба, а форма существования, внушенная в детстве, и не людьми, а воздухом империи Конечно, ежели им за это ко всему же дают деньги, они не отказываются, хотя в большинстве своем, закладывая чужие души, делают это безвозмездно, из патриотизма ..."

В другом месте и сам главный герой включится в разработку данной темы, заявив, что в России "каждый третий - переодетый полицейский" И это будет дополнено авторским утверждением о том, что и за границей русских "лазутчиков и тайных агентов видимо-невидимо" Вот до чего доходит усердие и на западе-то засилье не своих, а русских шпионов!

Итак, наша родина рисуется в романе страной массового добровольного доносительства, страсть к шпионству подается как неотъемлемая особенность русской жизни, как национальная черта На Западе же шпионство строго регламентировано и благопристойно, там шпион всего лишь корректный чиновник, знающий правила хорошего тона Никто, конечно, не станет утверждать, что в николаевской России не было шпионажа Но, во-первых, тут до "формы существования" с детских лет, до основополагающей черты далековато Во-вторых, шпионы, осведомители, как свидетельствуют факты, имелись и во всех других царствах-государствах

14 июля 1850 года, то есть именно в ту пору, когда герои Окуджавы возмущались шпионажем и осведомительством в России, радуясь, как замечательно чисто обстоит дело на сей счет в Европе, два немецких политических эмигранта писали в Лондоне, на Дин-стрит, 64: "Мы никогда бы не подумали, что в Англии вообще существует столько полицейских шпионов Мало того, что у дверей домов, в которых мы проживаем, постоянно сторожат какие-то личности более чем сомнительного вида, прехладнокровно записывающие приход и уход всякого нашего посетителя, - мы не можем сделать ни шагу, чтобы они всюду не следовали за нами по пятам Садимся ли мы в омнибус или входим в кафе, нас уже непременно сопровождает, по крайней мере, один из этих неизвестных друзей Мы не знаем, состоят ли господа, занимающиеся этим приятным делом, "на службе ее величества" Тут же авторы иронизировали по поводу сердечного согласия, которое установилось в отношении их "между прусскими шпионами и английскими осведомителями".

Из всего того, что они написали - а это была статья "Прусские шпионы в Лондоне" - в сущности, следовало, что "та система шпионажа, от которой не свободна ни одна из континентальных стран", существует и в Англии, всегда кичащейся своими демократическими установлениями И нетрудно заметить, что одна из особенностей этой всеохватывающей системы как раз и состоит в сочетании профессионального шпионажа с "внеслужебным" осведомительством. Вот тебе и "другой мир"! Вот тебе и "иной берег"!

Читатель, очевидно, уже догадался, что мы цитировали Маркса и Энгельса, эмигрировавших в 1849 году в Англию. Автору "Капитала" и "Автору диалектики природы" у нас несколько больше оснований доверять, чем автору "Путешествия дилетантов не отличающему вишни от клюквы. А между тем, именно такого рода садоводы постоянно стремятся внушить нам, что все мыслимые безобразия и мерзости были и есть только в России, только у русского народа, и нигде в остальном мире просто немыслимы. Так внушается русским чувство их извечной и неизбывной вины перед человечеством, их неполноценности, порочной исключительности. Мы, дескать, можем лишь мечтать, о приобщении к цивилизации, лишь просить о вхождении в "мировое сообщество".

К разработке темы "Россия-Запад" романист снова привлекает героя-повествователя, грузина Амнлахвари. Тот взялся за проблему перлюстраций и изобразил дело опять же так, будто она - чисто русское изобретение, будто именно Россия - ее родина и зачинательница. Он утверждает, что именно у нас это дело поставили "на широкую ногу" и "придали ему "научный": "родились Черные кабинеты, в которых тайные служители читали мысли наших отцов... Перлюстраторов было мало, но они успевали читать горы писем, аккуратно и добропорядочно заклеивая конверты и не оставляя на них следов своих изысканных щупалец".