Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб - Дюков Александр. Страница 29

Врачи и журналисты пробыли в захваченном здании около часа; на прощание Бараев еще раз повторил, что, если пленку покажут, он отпустит двенадцать заложников.

В оперативном штабе отснятую пленку внимательно изучили. Было совершенно очевидно, что заявление Бараева пускать в эфир нельзя; дело было даже не столько в том, что эта была вражеская пропаганда; существовало подозрение, что интервью Бараева содержит сигнал другим террористам вне здания. В этом случае показ пленки мог обернуться новыми крупными терактами, и, как ни мала была такая возможность, ее следовало учитывать. С другой стороны, сильные сомнения вызывало согласие Бараева отпустить за показ интервью заложников; террористы однажды уже обещали отпустить заложников-иностранцев — и обещание свое демонстративно нарушили. Не поступят ли они так и в этом случае?

В конце концов, на показ интервью с Бараевым было наложено вето. Мотивировка была проста и с юридической точки зрения безупречна: показ интервью нарушил бы российское законодательство о пропаганде экстремизма. В результате в три часа ночи на НТВ показали лишь интервью с заложницами и отдельные кадры бараевского интервью.

Когда террористы увидели, что отснятая пленка продемонстрирована не полностью, они впали в ярость. Как вспоминала Татьяна Попова, «в очередной раз вылетев на сцену, Бараев, явно выйдя из себя и разбив что-то, заорал в зал:

— Все! Надоело! Козлы! Все отсняли, но в эфир не пустили! Всех будем расстреливать! Никаких переговоров!

Стало страшно: нервы у главаря начинают сдавать, и следствием этого может стать все, что угодно. Удивительно, но из зала его стали успокаивать, взывая к разуму:

— Сейчас же ночь… Зачем им такой важный материал давать в эфир, когда все спят… Они обязательно утром его покажут…

Это говорили люди, живущие в России, знающие работу наших СМИ, прекрасно понимающие, что никогда Центральное телевидение не пойдет на пособничество террористам. Знали и, тем не менее, не впадая в истерику, пытались разрядить обстановку, интуитивно подбирая аргументы, которые бандит еще мог хоть как-то воспринимать». [260]

Уязвленное самолюбие Бараева, по всей видимости, успокоил его заместитель Абу-Бакар. На кону стояло слишком много, чтобы отказаться от проведения операции лишь потому, что телевидение не показало какую-то там пленку: в конце концов, противодействие вполне естественно, и те, за оцеплением, работают не зря. Разработанный специалистами своего дела план операции надлежало выполнять в полном объеме, не внося в него такие сиюминутные и, по большому счету, бессмысленные коррективы.

Именно это, по всей видимости, сумел он внушить разгневанному Бараеву; кроме того, он грамотно отвлек его внимание. С самого первого дня после захвата заложников террористы вели видеосъемку происходящего внутри зала; по всей видимости, это было необходимо для «отчета» перед заказчиками преступления — такая же практика наблюдалась при проведении терактов на территории Чечни. «Они ходили между рядами, делали ближний и дальний вид, снимали зал с разных сторон, снимали самих себя», — вспоминал один из заложников. [261] Именно эти съемки Абу-Бакар использовал для того чтобы успокоить Бараева.

«В зале появилась любительская камера, — вспоминала Татьяна Попова, — и один из чеченцев стал снимать происходящее. Долго снимал бомбу, водил камерой по лицам сидящих людей (я на всякий случай наклонила в этот момент голову), снимал девушек-камикадзе… Затем снова появился Бараев и крикнул, почему-то обращаясь к сидящим на балконе:

— Дайте сюда самую маленькую девушку… девочку!

Мы поняли, что выбранной ему девочке будет отдана отснятая кассета, и ее отпустят. В партере тут же поднялось несколько мам, предлагая своих дочерей…

Девочку, очевидно, выбрали, но вот отпустили ее или нет, сказать трудно. Я этого момента не видела». [262]

Чуть позже началась вторая съемка, которую на сей раз осуществляли двое заложников. «Неожиданно из зала к террористам вышла женщина, которая сказала: «Я профессиональный журналист и могу сделать эти съемки лучше, чем вы, и смогу передать их вовне так, чтобы люди узнали о том, что происходит в зале», — рассказал очевидец. — Террористы согласились и дали камеру ей». В качестве оператора тоже выбрали заложника. «Это был седой мужчина. Этот мужчина держал камеру и тоже ходил по залу, делая съемки. Сама женщина сидела на сцене и пыталась разговорить во время этих съемок первые ряды заложников, спрашивая их, что бы они хотели передать, чего им не хватает, что они хотят, чтобы увидели люди». [263]

«Затем на сцене позировал сам Бараев вместе с пухленьким «замполитом», — вспоминала Татьяна Попова. — Опять же они даже что-то говорили в камеру. Так что подготовка сцены и возня с реквизитом не пропали даром — они получили свою съемку, а со временем и эфир… Поскольку впоследствии по телевизору показывали кадры именно этой кассеты». [264]

Кроме того, террористы, созвонившись со своими сообщниками за рубежом, договорились о том, что те направят к ним журналистов из иностранных телекомпаний. «Тебе позвонит тот старик, который живет в жаркой стране. Он был вторым лицом в государстве, — сказал Бараеву один из сообщников. — Он просил ваш номер и хотел направить к вам людей из телекомпании… Они должны позвонить». «Стариком из жаркой страны» был один из лидеров террористов середины 90-х годов — Зелемхан Яндарбиев, скрывавшийся от российских спецслужб в Катаре. [265]

Все эти рассчитанные на внешнее потребление мероприятия, по всей видимости, успокоили Бараева; около трех часов ночи террористы сообщили, что в следующий раз выйдут на контакт в пятницу утром. В оперативном штабе начинали понимать ритм, по которому «живут» террористы: высокая активность до середины ночи и потом ее снижение до утра. Конечно, террористы несли «вахту» посменно круглые сутки, однако их командиры уходили отдыхать, и бдительность охранников, скорее всего, снижалось.

Конечно, это было предположение и, как для любого предположения, правильность его можно было подтвердить только опытным путем.

Вся техника, сосредоточенная вокруг здания и тайно установленная внутри него, отслеживала местонахождение террористов; судя по этим данным, большинство террористов действительно отдыхали. Можно было попробовать освободить кого-нибудь из тех людей, кто спрятался в подсобных помещениях и не был найден террористами.

В комнатке за билетными кассами на первом этаже спрятались шестеро ребят. Спецслужбы имели с ними телефонную связь, однако вывести из здания пока не пытались: выйти из комнаты наружу можно было только через вестибюль, который все время контролировали террористы.

Сейчас же, судя по имеющейся информации, наблюдение за вестибюлем первого этажа было временно снято. В оперативном штабе решили рискнуть. Ребятам позвонили сотрудники ФСБ. «Мы с ними разговаривали больше суток, выйти из здания они нам не позволяли, — рассказала потом журналистам одна из заложниц, Ира. — Сегодня утром, когда в вестибюле было пусто, они позвонили и разрешили выйти. И мы ушли незаметно для террористов. Это все ерунда — про неумелые действия наших. Я считаю, они все делают правильно и аккуратно». [266]

Можно представить себе облегчение, царившее в оперативном штабе, когда заложникам удалось выйти из здания. Теперь можно было попытаться освободить и тех, кто находился в более недоступных местах.

Лариса Абрамова, запертая в крошечной комнатушке между сценой и коридором, провела в темноте, практически без движения, воды и еды уже более суток. «За дверью попеременно дежурили два боевика, — вспоминала она. — Одного звали Ахмад, другого не знаю как. На вторые сутки я начала к ним привыкать. В этих условиях у меня сильно обострился слух. Мы жили с моими охранниками «синхронно». Я уже почти точно могла угадывать, когда часовой встанет, чтобы размять конечности. Тогда и сама меняла положение тела. Иногда он уходил к сцене. Я вскакивала, делала легкую зарядку и ползла к телефону. Накидала на пол тряпочек, чтобы передвигаться бесшумно. Передвигалась, стараясь распределить вес тела на большую площадь».