Подлость союзников. Как Запад предавал Сталина - Паркер Ральф. Страница 17

«Какой должен быть следующий шаг? Мы видели, сколько ошибок было сделано из-за того, что департаменты министерства иностранных дел полагались на тенденциозную информацию, получаемую от наших посольств за границей. Этот недочет можно устранить, если будет создан самостоятельный отдел разведки для сбора и оценки всей нужной нам информации, политической, социальной, экономической и стратегической. Пожалуй, ныне существующая библиотека могла бы стать основным ядром такого разведывательного отдела, но тогда ее придется сильно расширить, пополнить и пересмотреть весь ее штат. Это будет нетрудно, так как в различных организациях военного времени, обслуживавших министерство иностранных дел, имеются разведывательные секции, где прекрасно и по-новому поставлено дело».

С окончанием войны отпала надобность в различных специальных организациях разведки, которые в Лондоне в эти годы росли как грибы, и перед министерством иностранных дел встал вопрос, как бы все-таки сохранить многочисленные добавочные источники, обогащавшие сведениями его секретные папки и картотеки. Было много разговоров о том, как сделать структуру Форейн Офис более «обтекаемой», как «демократизировать» дипломатию и бороться с традиционной рутиной. Но каждый раз, когда дело шло о Советском Союзе и странах народной демократии, все эти громкие слова и благие намерения сводились к одному: как организовать там широкий шпионаж.

Много внимания было уделено реорганизации службы информации Форейн Офис, которая выполняет двойную функцию: 1) информирует английскую прессу и радио и руководит ими, 2) снабжает все другие страны текущей информацией.

Новая разведка должна была играть важную роль — лить воду на мельницу Эттли — Бевина. Министерство иностранных дел усиленно старалось «исправить» то доброе мнение о Советском Союзе, какое народ Англии составил себе за годы войны. Для этого оно употребило все свое влияние на Би-би-си и прессу, действуя через всяких неофициальных и полуофициальных советчиков. Общественное мнение Англии и Америки систематически вводится в заблуждение разными «популярными» фельетонистами и авторами сенсационных статей, черпающими свои сведения, главным образом, из официальных английских источников.

В народных массах отмечался все эти годы огромный интерес к Советскому Союзу. После войны спрос на серьезные книги о СССР увеличился, а издатели усиленно старались снабжать публику сенсационными «разоблачениями» Страны Советов. Обиженные генералы, не сумевшие сделать карьеру на своей службе во время войны в военных союзнических миссиях в Москве, бесчестные журналисты, почуявшие послевоенные настроения правящих кругов, подкупленные предатели, эмигранты-белогвардейцы и троцкисты, присмиревшие было в годы войны, — словом, можно было бы продолжить этот перечень писак, которые, уверяя публику, что они открывают ей «загадки России», на самом деле стремятся подорвать авторитет, который Советский Союз завоевал себе во всем мире.

Чтобы понять, насколько деятельность дипломатов Форейн Офис за границей шла вразрез со стремлением народа Англии к мирным и дружеским отношениям с другими миролюбивыми народами, надо поближе присмотреться к жизни и деятельности английских дипломатов в Москве. Отправимся же для этого, читатель, в старинный особняк на Софийской набережной.

Во время войны и в первые послевоенные месяцы пост английского посла в Москве занимал сэр Арчибальд Кларк Керр, сменивший сэра Стаффорда Криппса в 1942 году. Сложилось всеобщее мнение, что Кларк Керр слишком склоняется перед своими американскими коллегами. В начале своей долголетней дипломатической карьеры он занимал должность английского атташе в Вашингтоне и теперь любил повторять, что те годы были счастливейшими в его жизни. Он работал тогда в тесном общении с Уолтером Липпманом (который впоследствии стал одним из ведущих американских публицистов и ярым пропагандистом идеи англо-американского мирового господства) и с Ф. Франкфуртером, позже членом верховного суда США.

Керр не скрывал своих симпатий к американцам. За последний год-два его службы в Москве в среде дипломатов ни для кого не было секретом, что Керр мечтает о переводе на пост английского посла в США. Эти симпатии Керра наиболее сильно проявлялись в отношении Джорджа Ф. Кеннана, бывшего в то время советником американского посольства в Москве при Гарримане и ставшего впоследствии одним из пропагандистов «холодной войны».

Впервые я встретил этого американского дипломата в Праге еще до войны.

Кеннан, родившийся в богатой семье и получивший образование в военной академии, к моменту нашей пражской встречи уже довольно далеко продвинулся на дипломатическом поприще. В течение пятнадцати лет его перебрасывали с места на место: он побывал в Швейцарии, Германии, Риге и в Москве. Государственный департамент считал, что большую часть этого времени он проходил специальную «русскую» подготовку. Кеннан основательно изучил русский язык, литературу, историю и другие родственные дисциплины. Он был одним из первых в группе американских дипломатов, воспитанных на идее, что со временем, когда изоляционистские взгляды американской публики будут изжиты, Соединенные Штаты приберут к рукам все области международных дел.

В прекрасном, спокойном саду миссии США в Праге Кеннан лицемерно заявил мне, что он — «друг и почитатель русского народа». Он говорил, что скучает по лесным прогалинам и лугам Подмосковья, по катанью на коньках и игре в теннис на посольской даче, по «милым русским людям». На самом же деле Кеннан всегда смотрел на Россию как на страну, которую американцам еще предстоит завоевать и колонизировать.

В Америке он обзавелся выстроенным каким-то украинским эмигрантом загородным домом — точной копией старорусской помещичьей усадьбы. Здесь, поработав над планами окружения Советского Союза военными базами Соединенных Штатов, он может хотя бы в мечтах представлять себя русским помещиком…

Объявление Советскому Союзу «холодной войны» произошло тогда, когда Советская Армия еще вела жестокую борьбу с гитлеровскими ордами. Фронт на Одере еще не был прорван, Будапешт оставался еще в руках немцев, а Рур не был занят армией Эйзенхауэра. Но уже было ясно, что победит СССР, и вот представитель Государственного департамента в Советском Союзе Кеннан уже говорит о новой войне. Жертвой ее должны стать народные массы во всем мире. С иезуитской жестокостью этот стратег «холодной войны» и проповедник антисоветской внешней политики США рассчитывал, что советский народ придет к победе «физически и морально выдохшимся», разочарованным. В погоне за этой своей эфемерной мечтой, Кеннан доносил своему правительству, что советские люди «утратили веру в свой строй и преданность ему». Представитель нации, которая своим спасением обязана высокому мастерству советских танкистов и артиллеристов, презрительно отзывался о новых технических достижениях советской науки, о «невежественных крестьянах, которых обучили кое-как орудовать машинами». Человек, который был в Москве в священные, радостные дни победы, говорил об «усталости и унынии» советских людей, о том, что «Россия станет экономически уязвимой и в некотором смысле обессиленной державой».

Разумеется, сам Кеннан ни на одну минуту не верил в то, что писал. Я убедился в этом во время прогулки с ним как-то раз, незадолго до окончания войны. Мы шагали по боковым улицам Таганки и беседовали. Кеннан злобно отворачивался от действительной жизни Москвы, сознательно не хотел видеть всего того, что доказывало мощь советского государства и, в подтверждение своих донесений в США, указывал мне то на ветхость домов, запущенных за годы войны, то на усталые лица москвичей, так много перенесших за эти годы.

Однако он был достаточно умен, чтобы не заметить неисчерпаемый запас сил и энергии Советского Союза. Он хотел ввести в заблуждение народ Америки, помочь своим хозяевам в Государственном департаменте поднять дух агрессии в растерявшемся и одряхлевшем капиталистическом мире; он уверял, что от Америки «зависит жизнь или смерть СССР», что она может «довести до высочайшего предела давление на политику советской власти», «нажать на Кремль» и так далее, и так далее. Все это Кеннан писал в своем докладе, который двумя годами позже был напечатан в одном американском журнале за скромной подписью «X».