Америка: каким мир был бы без неё? - Д'Суза Динеш. Страница 16

Обратите внимание: отцы-основатели Обамы не просто диссиденты, думающие, будто некоторые действия Америки были ошибочными или контрпродуктивными. Скорее, это группа людей, питающих отвращение к роли Америки в истории и в мире, ненавидящих ключевые институты Америки и желающих подорвать американское влияние, даже причинить физический вред Америке и американцам. При этом именно у этих людей учился президент Обама. Именно они сформировали его как личность. Поэтому совсем не удивительно, что Обама отличается от любого из предыдущих президентов США. Он демократ, но он не похож ни на Трумэна, ни на Джона Кеннеди, даже Джимми Картера. В чем же причина? Обама — первый президент, чья идеология была сформирована радикалами 1960-х гг.

Билл Клинтон был первым президентом, выросшим в 1960-е гг. Однако он сформировался под влиянием более ранних концепций типа «южного патриотизма» или консерватизма штатов «Библейского пояса». Клинтон достиг совершеннолетия в эпоху сексуальной революции. Его поведение в сфере личной жизни демонстрировало готовность идти на поводу своих желаний, свойственную 1960-м гг. Однако в политике Клинтона не было ничего от той враждебности к Америке, которую мы обнаруживаем во взглядах Девиса, Саида, Унгера, Эйерса, Райта. Я уверен: если спросить Клинтона, даже сегодня, хочет ли он, чтобы Америка оставалась страной номер один в мире, он с энтузиазмом ответит утвердительно и будет удивлен, что ему вообще задают такой вопрос. В случае же с Обамой никто точно не знает, что ответил бы он, но правды в этом ответе уж точно не было бы. Причина, по которой Обама избегает говорить правду и лжет о своих былых связях, такова: он не желает, чтобы люди знали, чему он научился у выше перечисленных учителей, и до какой степени их видение Америки соответствует его собственному. Рожденный в 1961 г., Обама был слишком мал, чтобы участвовать в радикальных общественных движениях 1960-х гг. Однако он стал нашим первым президентом, научившимся, в соответствии с идеологией этого периода, считать, будто его стране — Америке — нет прощения.

Как же получились такими эти 1960-е гг.? Напрашивается ответ: идеологические корни эпохи находятся в 1930-х гг. Распространение идеи государства всеобщего благосостояния, названное президентом Линдоном Джонсоном «Великим обществом», произошло из «Нового курса», развернутого тридцатью годами раньше президентом Франклином Рузвельтом. Он действительно произносил некоторые радикальные речи, отвергающие принципы, на которых была основана Америка. Основатели считали: правительство угрожает правам граждан (ведь несколько положений «Билля о правах» начинается со слов «Конгресс не должен принимать закон»). Рузвельт же настаивал, что правительство не враг, а друг и гарант соблюдения прав граждан. Основатели считали экономическую свободу фундаментом прав, Рузвельт же оправдывал уменьшение экономической свободы для некоторых во имя экономического благополучия для всех. Несмотря на это, программы «Нового курса» были довольно умеренными и стали ответом на чрезвычайное положение Великой депрессии. Согласно историку Дэвиду Кеннеди, Рузвельт опасался, что после Великой депрессии американская экономика может никогда не вырасти снова. Он видел «пирог», подлежащий дележу, неизменным, а его программа перераспределения была основана на ложных допущениях. Я не обвиняю президента Рузвельта, ведь многие разумные люди в 1930-х гг. считали, что капитализм потерпел поражение, и нужно попробовать что-то новое. [49]

Но в 1960-х гг., наоборот, капитализм работал прекрасно, и экономика была на подъеме. Государство всеобщего благосостояния все более широко и ускорено принимало государственные программы, и это было реальным отступлением от духа 1776 г. Более того, 1960-е гг. добавили новые элементы: нападение на Америку как зловредную страну, отказ от традиционной морали и ценностей. Всего этого просто не было в 1930-х гг. Значит, идеологически 1960-е гг. представляют собой слияние различных радикальных импульсов, коренящихся как в прошлом, так и в настоящем. И это привело к новому образу жизни в Америке. Поэтому Дух 1968 г. прямо противоположен духу 1776 г.

Ведь тогда впервые в Америке наблюдался «конфликт поколений», пропасть между родителями и детьми. В предыдущих поколениях дети хотели быть похожими на своих родителей. Они желали поскорее вырасти и стать взрослыми. Однако в 1960-х гг. дети ощутили свое моральное превосходство над родителями, несмотря на то, что позволяли себе безответственное поведение (нарушали законы, принимали наркотики и т. д.), что для их родителей было совершенно невозможным.

Вскоре родители перестали понимать своих детей — не только их музыку, но также их ценности. Родители старели, а дети, в некотором смысле, не вырастали. Они оставались «вечными подростками». Теперь это уже седеющие или поседевшие «подростки» — племя, которое мир никогда не видел раньше. Америка сегодня разделена на группы, одна из которых — продукт 1960-х гг., а другая — никогда полностью не принимала ценностей этого времени. Потом пропасть между поколениями стала и пропастью в идеологии. Родители как бы представляли дух 1776 г., а их дети — новый дух 1968 г.

Мы думаем о 1960-х гг. в образах богемности, сексуального экспериментирования, скептицизма по отношению к Америке и подобным приметам времени, но все эти черты были также присущи «битникам» 1950-х гг. Вот что писал Аллен Гинзберг в поэме, озаглавленной «Америка»: «О, Америка, я отдал тебе все, но теперь я ничто. О, Америка, когда ты перестанешь разрушать человеческие души?». Гинзберг не стыдится в этой поэме придать гласности свою гомосексуальность, отвержение традиционной религии и свою приверженность коммунизму: «О, Америка, я когда-то был коммунистом и не жалею об этом. Я не хочу читать “Отче наш”. О, Америка, я подставляю тебе свое плечо гомосексуалиста». В своей поэме «Вопль» Гинзберг выражает злость по поводу «квартир для роботов», «невидимых окраин», «демонической индустрии» и «бомб-монстров». В первой же строке демонстрируется узнаваемая спесь индивида, потакающего своим желаниям: «Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенные безумием». [50]

Лучшие умы — это, очевидно, его собственный, а также умы его друзей, борющихся с традиционными представлениями и предрассудками. Все вместе — Гинзберг, Джек Керуак, Нил Кэссиди и другие определяли эмоциональную жизнь «поколения битников». Роман «В дороге» Керуака символизирует не только кочевую жизнь, но и кочевые ценности, противоречащие ценностям традиционной Америки.

Я познакомился с Гинзбергом в Дартмутском колледже в 1980-х гг. Он пришел тогда со своим любовником Петром Орловским. Пока я пытался узнать у Гинзберга, что мотивировало его, что заставило его стать таким мятежным, он все время убеждал меня прочесть новый сборник Орловского «Стихи чистой жопы». Этот заголовок, уверял меня Гинзберг, происходит из Индии, где люди после дефекации не подтираются, а подмываются. Поэтому их задницы гораздо чище, чем у людей на Западе. Гинзберг особо благоволил мне из-за моего индийского происхождения. Он, казалось, ассоциирует Индию с духовным и сексуальным освобождением. Мои попытки познакомить его с традициями индийского института свадебного приданого, которые вряд ли можно назвать «освобождающими», не вызывали у него никакого интереса. От Гинзберга я узнал, что «битники опередили свое время» и что богемная культура, распространенная лишь на маленьком кусочке Сан-Франциско и Грин-виллидж в 1950-е гг. стала основным направлением 1960-х гг. При этом Гинзберг говорил мне: «Внезапно мы оказались везде».

Как же это случилось? Напрашивается ответ: Вьетнам, борьба негров за гражданские права, феминизм, сексуальная революция, — все это были события огромной важности, но 1960-е все-таки нельзя объяснить только ими. Наоборот, именно дух 1960-х гг. объясняет, почему эти движения возникли именно так, а не иначе. Возьмем Вьетнам. Это была ужасная война. Однако причина, породившая такое ее отчуждение, была якобы в том, что она была гораздо менее ужасной, чем Вторая мировая. В глазах противников Вьетнамской войны она была «колониальной», но тогда, чем же она отличалась, к примеру, от Корейской войны? Здесь было что-то еще.