1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! - Ферр Гровер. Страница 8

В глаза бросается и несоответствие взглядов автора письма и реального Бухарина времен февральско-мартовского Пленума 1937 года. Так, обращаясь к будущим руководителям партии, автор пишет немало горьких слов о Сталине. Между тем в подлинных документах, составленных Бухариным незадолго до и после ареста, – в большом письме в Центральный Комитет, в репликах и в выступлениях на Пленуме и, наконец, в письмах от 15 апреля, 29 сентября и, разумеется, в письме-опровержении от 10 декабря 1937 года, которое разбиралось чуть выше, – о Сталине говорится только уважительно, а кое-где встречаются даже признания в любви... [49]

Резко отрицательное отношение в ларинском письме высказано и к НКВД – эдакой «адской машине, которая, пользуясь, вероятно, методами Средневековья, обладает исполинской силой, фабрикует организованную клевету, действует смело и уверенно». Так мог бы написать человек, проведший не один месяц в следственном изоляторе на Лубянке, но не Бухарин накануне своего ареста. В конце концов Бухарин просидел почти год, находясь под следствием, но созданные ему условия пребывания в тюремной камере мало напоминали средневековое узилище.

Его истинное отношение к НКВД ярко характеризуют слова, сказанные в связи с казнью Зиновьева и Каменева. В письме к Сталину от 27 августа 1936 года Бухарин пишет: «Что мерзавцев расстреляли – отлично: воздух сразу очистился». А всего через несколько дней, обращаясь на сей раз к Ворошилову, Бухарин называет Каменева «циником-убийцей», «омерзительнейшим из людей, падалью человеческой», и вновь добавляет: «Что расстреляли собак – страшно рад» [50].

Ужасные слова! Нет ни одного свидетельства, в котором есть хоть что-то подобное со стороны Сталина! И ясно почему: такие ругательства характерны для человека, который вообще много болтает, кто «слишком щедр на уверения» (Гамлет. Акт 3, сцена 2). Конечно же, столь «изысканные» выражения потребовались Бухарину, чтобы убедить Сталина, Ворошилова и других в том, сколь лживы обвинения, выдвинутые против него Зиновьевым и Каменевым на первом открытом процессе. Вот так поступал настоящий Бухарин, а не автор воображаемого письма-обращения, которое представлено Лариной как послание ее мужа к «будущим поколениям руководителей партии».

Ларинский документ с подчеркнутой настойчивостью говорит о трогательной любви его предполагаемого автора к В.И. Ленину. Очевидно, что такой сюжетный поворот связан с обвинениями, выдвинутыми против Бухарина незадолго до мартовского процесса 1938 года, согласно которым в 1918 году он совместно с «левыми» эсерами выступал за арест и физическое уничтожение Ленина. Трудно понять, зачем настоящему Бухарину понадобилось писать о своей сердечной привязанности к вождю мирового пролетариата в феврале 1937 года? Здесь же он клятвенно заверяет, будто «ничего не затевал против Ст[алина]», что, как известно, по крайней мере от Эмбер-Дро, не соответствует истине.

Если считать ларинское письмо правдивым и подлинным, тогда придется признать: в последние годы жизни Бухарин лгал во всех своих выступлениях и письмах; но если последнее неверно, тогда послание «будущему поколению руководителей партии» представляет собой какое-то скопище бухаринских неправд, либо – фальшивка, сработанная или доработанная самой Лариной и, не исключено, не только ею одной.

Недоступные свидетельства

По заявлению членов реабилитационной Комиссии Политбюро ЦК КПСС 1988 года, архивное дело Бухарина и всей его группы состоит из 276 томов [51]. Но лишь ничтожно малая часть следственных материалов предана гласности или доступна исследователям.

Известно о существовании еще трех признательных показаний Бухарина дополнительно к уже имеющимся у историков. Нет сомнений, что стенограммы допросов и признаний других арестованных НКВД лиц содержат материалы, изобличающие Бухарина. Именно о них, по-видимому, идет речь в реабилитационной справке 1989 года:

«После указанных очных ставок последовали новые многочисленные аресты бывших «правых» и других оппозиционеров, от которых были получены «нужные» показания на Н.И. Бухарина и А.И. Рыкова. Протоколы допросов этих лиц направлялись Н.И. Бухарину на квартиру. Лишь за один день – 16 февраля 1937 года Н.И. Бухариным было получено 20 таких показаний» [52].

В нашем распоряжении есть стенограмма допроса Рыкова от 4 января 1938 года и его же собственноручные показания, датированные пятью днями позже, где Бухарин упоминается как один из ключевых участников заговора [53]. Известно как минимум о трех очных ставках Рыкова с его обвинителями. Но все, чем мы располагаем, ограничено несколькими взятыми из них отрывочными фразами [54]. Не исключено, что многие улики против Рыкова будут и подтверждением бухаринской вины, ибо как признанные лидеры «правых» они всегда действовали рука об руку [55].

Из всех известных сегодня источников следует, что заговоры 1930-х годов так или иначе переплетались друг с другом. Как в случае с архивным делом Бухарина, следственные материалы и здесь насчитывают сотни томов: 58 – по делу Пятакова, около 300 – по делу Тухачевского и т.д. Историкам же доступна мизерная часть этих документов.

За истекшие с начала хрущевских «реабилитаций» десятилетия разнообразнейшие комиссии прошерстили все следственные материалы в надежде найти в них следы фабрикации обвинений и свидетельства принуждения подследственных к лживым признаниям. Утверждения о наличии таких фальсификаций есть и в реабилитационных документах по делу Бухарина, однако никакими доказательствами они никогда не подтверждаются. Такие факты, конечно, не замалчивались бы, если, разумеется, их действительно удалось бы выявить в архивных хранилищах. Хорошо теперь известны стенограммы заседаний реабилитационной комиссии Политбюро ЦК КПСС, рассматривавшей дело Бухарина. Но сведений, доказывающих его невиновность, члены комиссии представить не смогли.

Соответствие другим свидетельствам и исследованиям

После распада СССР преданы гласности многие другие документы, которые имеют отношение к делу Бухарина. В работах ряда историков показано: существовавшее с хрущевских времен единодушное признание всех подсудимых московских процессов невинными жертвами сталинского правосудия необоснованно и подлежит пересмотру.

Енукидзе и «кремлевское дело»

Авель Енукидзе стал центральной фигурой того, что впоследствии стало известно как «кремлевское дело». В 1935 году нарком НКВД Ягода проинформировал руководство страны о раскрытии заговора с участием работников партийно-хозяйственных учреждений на территории Московского Кремля. Все лица, осужденные по этому делу, реабилитированы комиссией при ЦК КПСС в 1989 году. Авель Енукидзе, чье дело, как сообщалось в стенограмме «бухаринского» процесса, выделено в отдельное производство, реабилитирован в 1960 году. Сам Енукидзе на допросе 27 апреля 1937 года связал «кремлевское дело» с заговором «правых», в котором участвовал Бухарин, хотя по имени назвал тогда только Томского [56]. Признания Енукидзе во всех принципиально важных аспектах совпадают с показаниями Ягоды, которые тот дал 19 апреля 1937 года и где сообщается, что кроме Бухарина в том же заговоре участвовали вооруженные формирования правительственной охраны Кремля. И Енукидзе, и Ягода отметили исключительно важную роль коменданта Кремля Петерсона, который в свое время был начальником поезда Троцкого.