Настольная книга сталиниста - Жуков Юрий Николаевич. Страница 43

Доктрина мирного сосуществования начала утверждаться в советской внешней политике задолго до XX съезда. А осознать всю бессмысленность «холодной войны» вынудила корейская война. Всего через 7 месяцев после ее начала обе стороны поняли: победу даже в таком локальном конфликте может принести лишь применение ядерного оружия. И, не сговариваясь, Вашингтон и Москва отказались от столь высокой платы за весьма призрачный успех, стали делать первые, поначалу неуверенные шаги на пути к примирению. Я имею в виду отстранение от должности в 1951 г. генерала Макартура, который предлагал атомные бомбардировки Китая, а также выступление постоянного представителя СССР при ООН Малика, призвавшего к мирным переговорам. Наконец начавшиеся тогда переговоры в Панмыньчжоне об обмене ранеными военнопленными.

Разрыв со старой политикой давался нелегко, сдерживался взаимной подозрительностью, но все же руководство Кремля неуклонно придерживалось уже избранного курса. В апреле 1952 г. оно попыталось с помощью созванного в Москве международного экономического совещания вывести страну из изоляции, в которой она оказалась с началом «холодной войны», установить хотя бы торговые отношения со всеми странами мира.

В декабре того же года, используя как трибуну Венский конгресс народов в защиту мира, мы призвали провести встречу лидеров пяти великих держав, включая Китай. Свою позицию определили так: нет таких разногласий между государствами, которые не могли бы быть разрешены путем переговоров. По сути дела, это и стало первым провозглашением принципа мирного сосуществования.

Эту формулировку уже после смерти Сталина активно использовали в своих официальных докладах и выступлениях Маленков, Молотов, Булганин на параде Первого мая 1953 г., Ворошилов во время приема верительной грамоты у посла Соединенных Штатов. И с помощью такой формулировки Кремль сумел добиться многого, прежде всего, заключения уже летом 1953 г. перемирия в Корее, восстановления нормальных отношений с Югославией, а затем возобновления переговоров министров иностранных дел четырех держав, тех самых переговоров, которые привели к встрече лидеров четырех держав в Женеве летом 1955 г. и способствовали ликвидации еще одного серьезного военного конфликта — в Индокитае.

Но обо всём этом ни в докладе Хрущёва, ни в выступлениях делегатов XX съезда не было сказано ни слова. И не только потому, что Маленкова за год перед этим, 31 января 1955 г., сняли, обвинив среди прочего именно в проведении политики мирного сосуществования и уступках империализму. Умолчание потребовалось по иной причине: для сокрытия реально произошедшего уже поворота нашей внешней политики, фактического возобновления противостояния двух блоков.

Летом 1955-го советскому руководству пришлось отказаться от практики разрядки. Созданные Вашингтоном военные блоки СЕНТО и СЕАТО фактически уже охватили лагерь социализма со всех сторон. И СССР, и его союзники расценили это как прямую угрозу и потому вынуждены были принять соответствующие меры. В мае 1955 г. был образован наш военный блок — Варшавский пакт. Отброшена прежняя, сложившаяся в 1943–1944 гг. доктрина национальной безопасности. Если прежде мы считали, что для поддержания безопасности страны необходимо иметь вдоль сухопутных границ дружественные или союзные государства, то теперь этого показалось недостаточным. Необходимо было, как считали и в МИДе, и в ЦК, перейти к глобальной стратегии, к расширению числа наших союзников за счет нейтральных государств. Об этом прямо, правда, единственный раз, заявил Суслов, выступая на июльском 1955 г. Пленуме, где четко сформулировал новую доктрину национальной безопасности.

В декабре 1955-го СССР начал поставлять оружие Египту, а в марте следующего, т. е. спустя несколько дней после закрытия XX съезда, и Сирии. Необходимость восстановления отношений с Югославией, среди прочего, в Политбюро аргументировалась тем, что Югославия обладает второй по численности после нас армией в Европе (42 дивизии), и кроме того, — это считалось более важным — контролирует Адриатическое море и имеет свободный выход в Средиземное. Об этом говорил Булганин и многие другие на заседаниях Политбюро.

Отсюда и те настораживающие оговорки, которыми сопровождались рассуждения о мирном сосуществовании в докладе Хрущёва, в выступлениях Суслова, Микояна, Молотова, Жукова. Мы не должны преуменьшать опасность войны, предаваться иллюзиям — повторял практически каждый из них. Отсюда и призыв крепить дружбу и сотрудничество с Индией, Бирмой, Индонезией, Афганистаном, Египтом и Сирией. С теми странами, правящие режимы которых буквально за два года до этого официально объявлялись реакционными, антикоммунистическими, хотя с той поры не поменялся ни Насер, ни Неру, ни кто другой. Отсюда, наконец, и подготовка под руководством министра обороны Жукова и начальника Генерального штаба Соколовского первого за всю историю нашей страны оперативного плана, предусматривавшего нанесение Советской армией первого, превентивного удара по потенциальному противнику — Соединённым Штатам. Это началось в канун XX съезда и продолжалось в ходе его.

Столь же серьезной и далеко идущей по своим последствиям оказалась и вторая проблема, поднятая в отчетном докладе Хрущёва. И он сам, и Булганин, останавливаясь на проблемах народного хозяйства, вели речь о дальнейшем подъеме экономики, об ускорении технического прогресса, разумеется, не могли не сказать и о подъеме материального благосостояния и культурного уровня населения. О том, что правительство твёрдо обещало сделать ещё в 1953 г. Вынуждены были обещать и открыто признали острейшую нехватку самых необходимых товаров широкого потребления, страшный жилищный кризис. Однако Хрущев и Булганин предложили съезду одобрить такие директивы по 6-му пятилетнему плану, которые предусматривали опережающее развитие не легкой и пищевой промышленности, а тяжелой.

Ни на йоту в этом вопросе не отошли от сталинской трактовки принципа развития советской экономики.

Фактически свели проблему ликвидации дефицита к судьбам сельского хозяйства. Сельское хозяйство — к зерновому вопросу, а тот — к подъему целинных и залежных земель, считая, что это разрешит все проблемы. Собственно, в таком подходе ничего нового не было. Стремление восстановить приоритет промышленности группы «А», свернуть конверсию, рассматривать подъем целины как панацею обозначилось гораздо раньше, еще в апреле 1954 г. на сессии Верховного Совета СССР. Она стала фактически референдумом по вопросу: какой избрать экономический курс — предложенный Маленковым, предусматривавший опережающее развитие группы «Б» и максимальное выделение сил и средств страны на подъем жизненного уровня населения, или план Хрущёва, в котором предпочтение отдавалось преимущественному развитию группы «А». В конце концов было поддержано предложение Хрущёва. А это означало неизбежное увеличение расходов на оборону.

Правда, тогда, в 1954 г., о новом витке гонки вооружений вслух говорить не решались. Обсуждение вели в своеобразных академических рамках. Но переориентацию экономики с мирных на военные цели провели уже летом того же года, как обычно, скрытно, с помощью негласной корректировки квартальных и годовых планов. И за весьма короткий срок сумели добиться очень многого.

Выступая на XX съезде, министр обороны Жуков с удовлетворением признал возросшие возможности советской экономики, прежде всего достижения тяжелой промышленности, позволившие перевооружить армию и флот первоклассной техникой. Однако не удовлетворился уже полученным, выдвинул новую программу и обосновал её так: будущая война будет характеризоваться массовым применением военно-воздушных сил, разнообразного ракетного оружия и различных средств массового поражения, таких, как атомное, термоядерное, химическое и бактериологическое.

Почему же о столь деликатной проблеме на XX съезде заговорили открыто? Да потому, что уже признали возможность третьей мировой войны, тем самым обосновали необходимость готовиться к отражению потенциального агрессора, сделать все, лишь бы не допустить повторения трагедии 1941 г. Только потому не возразили Жукову, только потому не попытались хотя бы ограничить непомерные запросы армии. А о самих затратах на ракетостроение, на создание других новейших видов вооружения ни Хрущев, ни Булганин в директивах по 6-му пятилетнему плану, естественно, не обмолвились. Умело скрыли их за разделами, относящимися к промышленности группы «А».