Новая эпоха — старые тревоги: Политическая экономия - Ясин Евгений Григорьевич. Страница 9
Стремительно растет доходность ГКО, достигая 70–80, потом 100 и более процентов. Правительство предпринимает всяческие меры, чтобы спасти положение, восстановить доверие инвесторов. Готовится и публикуется антикризисная программа, которую все требовали. Начинаются переговоры с МВФ о крупном дополнительном займе, в основном на пополнение тающих валютных резервов, чтобы уравновесить их с краткосрочными обязательствами и убедить инвесторов в способности России платить по ним. Одновременно каждую среду на очередных аукционах ГКО Минфин вынужден отказываться от размещения новых облигаций из-за их высокой доходности и вместо рефинансирования старых обязательств погашать часть их из бюджета в ущерб запланированным ассигнованиям на самое необходимое. Берем в долг на еврорынке под все более высокий процент, разменивая внутренний долг на внешний. В итоге внешний долг самой России (без СССР) за короткий срок вырастает вдвое.
Переговоры с МВФ идут трудно. Фонд поначалу настаивает на том, чтобы жесткие меры, предпринимаемые для преодоления кризиса, были в качестве знака национального согласия одобрены парламентом. Однако парламент отвергает почти все законопроекты правительства, особенно налоговые. Дальнейшее обострение кризиса доверия сдерживается только слухами о близком соглашении с МВФ по займу на 10–12 млрд. долл.
2.1.4
Последний акт драмы
10. В конце июля заем получен, но только первый транш – 4,8 млрд. долл. Этого мало, но все же правительство и ЦБР ожидали передышки на два-три месяца. Не вышло. Она продлилась всего 8-10 дней. Масла в огонь подлила выгодная на первый взгляд операция по конвертации ГКО в евробонды на сумму 20 млрд. руб. из 140 млрд. внутренних обязательств срочностью до конца года. Проблему она не решила, но, поскольку евробонды предлагались уже под 15 % вместо 9 % осенью 1996 года, это послужило причиной еще большего подрыва доверия к русским бумагам. Отдача очень скоро почувствовалась и на рынке ГКО – их доходность вновь устремилась вверх.
Все трудней становилось удерживать курс рубля. Резервы таяли. Заклинания денежных властей о том, что девальвации не будет, были призваны не допустить паники, но сталкивались с апокалиптическими заявлениями экспертов. Сорос, Илларионов, Нарзикулов с Кошкаревой внесли свой вклад.
Настало время принимать крайние меры, поскольку стало ясно, что дальше удерживать ситуацию бессмысленно. Кризис переходил в открытую фазу.
Из сказанного видно, что в основе кризиса лежит проводившаяся с 1994 года бюджетная политика – нерешительная и безответственная. Доходы бюджета все меньше соответствовали обязательствам государства, разрыв заполнялся заимствованиями.
Если бы не осложнения на мировых рынках и не повышение доходности ГКО более 20 %, была теоретическая возможность за два-три года радикально поправить ситуацию, сводя бюджет с первичным профицитом и гася задолженность при минимуме новых займов. Такого рода планы разрабатывались с осени 1997 года. Но поздно – действовать надо было минимум на год раньше. Да и не повезло.
3
17 августа
Сейчас по поводу людей, подписавших документы 17 августа 1998 года или принимавших участие в их подготовке, предпринята кампания дискредитации и шельмования. Одни говорят: никто из них не должен остаться при власти. Другие: надо разобраться с их преступлениями. Вновь, как в 1994 году, привлекают прокуратуру. Сам Е.М. Примаков позволил себе сказать: «В любом случае 17 августа на совести так называемых реформаторов. Это они подкосили банковскую систему России, наплевали на свои международные обязательства и ввели мораторий в одностороннем порядке» [3].
Моя позиция иная: я считаю, что, хотя принятые решения весьма далеки от совершенства, а порой просто топорны, мы все должны выразить признательность этим людям за мужество, за то, что они взяли на себя колоссальный груз ответственности, приняли на себя удар. Они дали возможность новому правительству все валить на них, пользуясь, однако, теми выгодами, которые ему давали августовские решения. Если это было не так, то почему же, следуя совету А. Шохина, новое правительство не отменило ни одного из них? На самом деле эти решения, при всех тяжелых последствиях, избавили страну от иллюзий, поставили ее на почву реальности, намного менее приятной, чем нам казалось.
3.1
Краткосрочные последствия
Тем не менее негативное воздействие этих решений, усиленное отставкой правительства Кириенко 23 августа, было крайне серьезным. Решение о расширении валютного коридора, или либерализации валютного курса, практически привело к крупнейшей девальвации рубля (к середине ноября покупательная способность снизилась в 2,7 раза вместо 15 %, на которые рассчитывали), а также к затянувшейся почти на месяц неопределенности на валютном рынке. Краткосрочные последствия были существенными: расстройство системы платежей и расчетов, остановка потоков импорта, скачок цен на 45 % за первые полтора месяца, ажиотаж на потребительском рынке, опустошивший полки магазинов и напомнивший недавнее печальное прошлое. «Общая газета» поместила фото пустых полок с комментарием: реформаторы грозили этим, если к власти придет оппозиция. Оппозиция не пришла…
И все же следует признать, что это решение было неизбежно и даже серьезно запоздало. Попытки удержать стабильный курс рубля и не допустить упомянутых последствий стоили около 9 млрд. долл. из валютных резервов, а также увеличения масштабов и эффекта девальвации.
Либерализовать курс надо было не позднее 1 января, когда кончалось действие старого валютного коридора, и перейти на плавающий курс. Принятое решение, казалось бы, было близко к этому: 6-20 рублей за доллар плюс-минус 15 % на три года. Но фактически курс держали в гораздо более узком диапазоне, мотивируя это, в частности, стремлением поддержать банковскую систему, которой девальвация грозила значительным ростом валютных обязательств в рублях.
Конечно, будь это решение принято раньше, раньше проявились бы и его негативные последствия. Но они, видимо, были бы не столь ощутимы и, по крайней мере, не совместились бы с дефолтом.
Дефолт, или одностороннее решение о реструктуризации внутреннего долга (по ГКО-ОФЗ), особенно серьезен в отношении своих среднесрочных последствий. Последние недели перед кризисом Минфин практически утратил возможность перефинансировать долги за счет новых заимствований. Примерно два месяца практически все денежные доходы бюджета уходили на незапланированное погашение ГКО, от 3 до 6 млрд. руб. каждую неделю. При этом почти приостановилось финансирование бюджетной сферы, армии и т. д. Камчатка сейчас наточке замерзания потому, что тогда не было денег на завоз топлива. Дефолт стал фактом, тянуть с его признанием означало лишь усугублять проблему. Альтернатива существовала одна: монетизация долга, то есть печатание денег, притом в крупных масштабах. На это идти было нельзя.
Конечно, следовало бы делать все цивилизованно, давно приступив к переговорам по реструктуризации долга. Саму схему реструктуризации надо было заблаговременно проработать, не боясь самим себе признаться в неотвратимом и не бросая ее post factum в сыром виде на Б. Федорова, назначенного для этого вице-премьером. Все выглядело дурной импровизацией, усиливая недоверие к любым действиям властей.
Итог: паника среди вкладчиков, нанесшая серьезный урон ряду различных банков; разрушение рынка госбумаг; утрата важнейших возможностей макроэкономического регулирования, стерилизации эмитируемой денежной массы. Самое печальное, что все ожидавшиеся позитивные моменты дефолта (например, возобновление бюджетных ассигнований хотя бы на заработную плату бюджетникам и военным или сокращение предстоящих выплат по обслуживанию долга в 1999 году) оказались сведены на нет. Возобновить в полном объеме плановые ассигнования оказалось невозможным, так как кризис вызвал резкое падение сбора налогов, практически эквивалентное месячным расходам на эти цели (около 6 млрд. руб.).