КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Бэррон Джон. Страница 15

Оба Комитета, а с ними и еще несколько подопечных Международного отдела ЦК размещались в старинном особняке в доме номер 10 по Кропоткинской улице. Здесь Левченко и его сослуживцы трудились по двенадцать часов в сутки, шесть дней в неделю стряпая пропагандистские материалы, организуя демонстрации и готовя инструкции для зарубежных фронтов советского государства. Вся эта деятельность в сущности была направлена на то, чтобы создать иллюзию народного гнева в разных странах — гнева, направленного на американцев, ведущих войну во Вьетнаме.

После такого дня во имя «дела мира» можно было и развлечься. Иногда Левченко присоединялся к компании сослуживцев, спускавшихся в подвал особняка, где располагалась фотолаборатория. Комитетский фотограф, пятидесятилетний старый холостяк, наловчился ловить голубей. Прикрепив кусочек хлеба к длинной бечевке, он одного за другим заманивал голубей в свой подвал и, свернув им шею и ощипав до последнего перышка, тут же зажаривал на вертеле. Жареные голуби отлично шли под водку. После такого изысканного ужина присутствующие привычно разбивались на парочки и расходились в поисках дальнейших удовольствий. Впрочем, по прошествии нескольких месяцев эти трапезы сделались более редкими, а там и вовсе сошли на нет: защитники мира съели в своем районе всех голубей.

Весной 1966 года Левченко как-то позвали к телефону. Сам по себе телефонный звонок был весьма ординарным — обычный вызов в военкомат. Но в военкомате Станислава поджидал некто в гражданском костюме, представившийся как полковник из ГРУ (военная разведка).

— Здесь разговаривать неудобно, — заметил полковник. — Выйдем отсюда.

Они долго прохаживались по объятому покоем и миром парку, среди благоухающих цветов. Полковник откровенно говорил о подготовке к войне. Когда станет ясно, что война вот-вот должна разразиться, Советский Союз намерен забросить в страны Западной Европы своих разведчиков и диверсантов. Они будут сброшены на парашютах или высажены в прибрежных районах с подводных лодок. Левченко знает английский язык, изучал Англию в своей специальной школе, поэтому ГРУ намерено подготовить его к выполнению задания в окрестностях Ливерпуля.

— Не хочу вас вводить в заблуждение, — продолжал полковник. — Когда вас забросят туда, вам едва ли удастся продержаться дольше нескольких дней. Потом — смерть. Вам надо обдумать это предложение, вы вправе свободно решать, и, если откажетесь, это никак не запятнает вашу биографию. Ну, а если согласитесь, — значит, вы достойный сын нашей великой Родины…

Левченко дал согласие, не раздумывая.

Тем же летом его призвали на военные сборы. В течение шести недель он ежедневно являлся на учебу, и офицеры военной разведки обучали его тайнописи и шифрам, радиооператорскому мастерству, распознаванию на местности складов ядерных боеприпасов и прочим премудростям, необходимым разведчику. На следующее лето, проходя военные сборы в Подмосковье, он прыгал с парашютом с вышки, тренировался в умении выживать «на подножном корму», в стрельбе из ручного оружия, в ориентировке на местности.

Ливерпуль интересовал советское военное ведомство как один из важнейших портов Великобритании. Один из офицеров подробно ознакомил Левченко с особенностями этого города и, главным образом, района доков. Станиславу предстояло засекать здесь все данные, связанные с перемещениями военных кораблей и воинских частей. Вот когда ему должны были пригодиться знания, накопленные при изучении фотоснимков различных видов английского вооружения, как ядерного, так и обычного. Ему четко объяснили: с того момента как он ступит на британскую землю, ему придется полагаться только на себя и действовать в одиночку.

— А как я выберусь оттуда? — спросил он.

Инструктор помедлил с ответом.

— Ну, когда вы там окажетесь, вам дадут знать… всему свое время.

Оба рассмеялись: было ясно, что его готовили на роль смертника.

Предполагалось, что в дальнейшем Левченко придется время от времени проходить краткий курс дополнительного обучения, чтобы освежить свои знания и получить новую информацию взамен устаревшей. Офицеры ГРУ произвели на него впечатление смелых людей, которые с пренебрежением относились к КГБ и были далеки от всепроникающей партийной демагогии. Казалось, они всецело поглощены делом защиты отечества. Станиславу льстило то, что и его сочли достойным работать в ГРУ. И если бы ему было позволено остаться в этом ведомстве, его идеологические разногласия с советской системой, вероятно, постепенно бы стерлись.

Но вот как-то в начале 1968 года, после сытного, с обильной выпивкой обеда в ресторане, офицер ГРУ смущенно сказал ему, что отныне он переходит в ведение Второго главного управления КГБ. Левченко оскорбленно запротестовал, но его собеседник ответил: «Мы тоже возражали. Но нам приходится слушаться КГБ. Так что и тебе придется подчиниться».

Левченко должен был явиться в один из номеров гостиницы «Берлин», рядом с площадью Дзержинского. Эта гостиница давно была облюбована Вторым главным управлением, которое установило подслушивающую аппаратуру в каждом номере и оборудовало ею каждый стол в гостиничном ресторане и баре. С помощью волоконно-оптических световодов, вмонтированных в потолки, оперативные работники могли подглядывать за всеми действиями иностранцев, которых поселял в эту гостиницу «Интурист», и фотографировать их. Наиболее пикантные фотографии, полученные таким путем, часто ходили по рукам во Втором главном управлении, забавляя его офицеров.

В гостинице Станислава ждал полковник Азизов — смуглый с сардонической усмешкой татарин, посасывающий трубку. Левченко счел нужным сразу же заявить ему, что не станет работать осведомителем. Азизов усмехнулся: «Конечно же нет, дорогой товарищ! У нас для этого дела хватает жополизов. Их на любой улице больше, чем мусора. А вас мы считаем интеллигентным человеком и приготовили для вас настоящее дело. Вы нам поможете в борьбе с серьезным противником. С японцами!»

Техники из КГБ так нашпиговали подслушивающей аппаратурой японское посольство и квартиры японских дипломатов, а установленные там микрофоны обладали такой чувствительностью, что фиксировался любой звук, даже шепот или падение капель из крана. Это позволило КГБ следить за каждым шагом дипломатов и постепенно нащупывать их человеческие слабости. Заметив, что один молодой дипломат никогда не встречается с женщинами, КГБ пришло к выводу, что имеет дело с гомосексуалистом.

— Теперь нам придется отловить парочку гомиков, — сказал Азизов.

— То есть, как? — переспросил Левченко.

— А очень просто. Мы их всех знаем наперечет, и, когда требуется, мы нескольких арестовываем и ставим перед выбором: тюрьма, где они скоро загнутся, или возможность наслаждаться своим вывихом, служа при этом отечеству. Они, конечно, всегда выбирают последнее.

Полковнику казалось, что он рассказывает нечто забавное.

Это, однако, было далеко не все, с чем Левченко столкнулся на новой работе и что называл про себя «безграничным цинизмом». Офицеры Второго главного управления подтвердили слухи, которые он считал невероятными. Да, диссиденты, недовольные и прочие идеологические саботажники проходят обработку в психушках. По определению, всякий, кто не в состоянии приспособиться к советской действительности, психически нездоров. Заточение смутьянов в психушки позволяет обойтись без «вещественных доказательств», «улик», «свидетельских показаний», очных ставок, которые были бы необходимы, чтобы отправить эту публику в лагерь. К тому же в психушках пытка проводилась с помощью лекарств и оказалась намного более действенной. Кроме того, она не расстраивала нервную систему палачей, как прежние зубодробительные методы. Это было именно то, что предсказывал дед Елены: террор продолжается, только в ином обличье.

Сопровождая иностранцев, гостей Комитета солидарности с народами Азии и Африки, Левченко объехал большую часть Советского Союза. Он показывал им образцовые заводы, колхозы, больницы, школы, ясли, содержащиеся специально для демонстрации таким визитерам. Иностранцы просто не могли увидеть обычные колхозы, где урожай гнил на корню, а бездействующая техника ржавела, брошенная под открытым небом. Не могли они видеть и заводы, остановившиеся из-за отсутствия сырья или комплектующих деталей. Ничего не знали о санэпидстанциях первой помощи или жилых домах без канализации. Их оберегали от вида очередей перед дверьми магазинов с вечно полупустыми полками. Левченко и его коллеги, силясь утаить от гостей действительные условия жизни большинства советских граждан, вечно находились в напряжении. И это было унизительным.