КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Бэррон Джон. Страница 21

— Я не заметил пока в редакции ничего такого жуткого. Тебе, конечно, лучше знать… Но, насколько я успел заметить, Наумов со всеми держится ровно…

Выпили еще. Жмеринский усиленно замахал руками:

— Давай забудем о служебных делах, ну их всех в задницу. Развлекаться так развлекаться! Как ты насчет…

Левченко уклонился:

— Знаешь ли, мне предстоит ехать в Японию… Приходится всего такого остерегаться…

Отбив эту попытку провокации, Левченко намерен был постепенно сломать невидимую стену недоверия, зависти и отчуждения, которая, как он чувствовал, отделяла его от сотрудников редакции. Большинство здесь, действительно, составляли евреи, которым никогда не доведется съездить в командировку за границу, хотя многие из них были куда более способными журналистами, чем офицеры КГБ, которым они помогали подготовиться к журналистской работе в разных странах мира. Все эти работники редакции боялись КГБ и относились к нему с презрением, но трудились не за страх, а за совесть. Наумова много раз упрекали, что у него работает столько «лиц нерусской национальности», но он отшучивался: «Евреи работают, как дьяволы, — если держать их в черном теле!»

Работая так же напряженно, как и они, с готовностью берясь за любое дело, какое только требовалось в данный момент редакции, никогда не задавая никаких двусмысленных вопросов и не заводя разговоров на скользкие темы, Левченко со временем почувствовал, что «заслужил признание». Приблизительно тридцать процентов статей в «Новом времени» были написаны работниками Международного отдела ЦК (укрывающимися под псевдонимом), около двадцати процентов — гебистской службой дезинформации и примерно столько же — сотрудниками министерства иностранных дел. Поломать такой порядок был бессилен даже Наумов. Он требовал, чтобы все статьи отвечали хотя бы минимальным требованиям в смысле стилистики, и Левченко заслужил уважение коллег вполне толковой правкой тех статей, которые в их первоначальном виде просто не годились для публикации.

Левченко предложил, чтобы тогдашний токийский корреспондент «Нового времени» присылал в редакцию не готовые материалы, а, так сказать, заготовки для них и просто вырезки из японских газет, с тем, чтобы на их основе он, Левченко, писал статьи и корреспонденции, которые пойдут в журнале за двумя подписями.

В результате такой кооперации офицер КГБ получил возможность время от времени отвлекаться от однообразной редакторской работы для подготовки статей, Наумов с удовлетворением отметил, что качество материалов по Японии заметно улучшилось, а японская — да и не только японская — контрразведка имела теперь возможность «засечь» на страницах «Нового времени» имя Станислава Левченко — по всей видимости, профессионального журналиста.

Перед отъездом в Токио Левченко по традиции должен был устроить отвальную в редакционном кафе-ресторане. Он пригласил всю редакцию, включая технический персонал, — человек сто, но полагал, что придет не более двух десятков.

Вручив директору кафе-ресторана сто рублей, он попросил его выставить на стол «как можно больше» еды и спиртного.

Левченко появился в дверях кафе-ресторана ровно в 8 часов — на этот час был назначен прощальный ужин, — и остановился, пораженный. Его даже бросило в пот. Столы ломились от закусок, от икры, балыка, сыра, на них красовались десятки бутылок лучших грузинских вин, коньяка и «Столичной», которую обычно нелегко было достать. Безусловно, это должно было стоить не меньше пяти сотен, — разве что Наумов, пустив в ход свои связи, заказал часть продуктов в правительственном магазине. А в ресторане вопреки всем ожиданиям собралось человек восемьдесят, — едва Левченко вошел, все они поднялись с мест и устроили ему овацию.

Поздним вечером, когда приглашенные начали понемногу расходиться и все в зале были уже основательно навеселе, Наумов, остававшийся трезвым, произнес прощальное слово: «Товарищи, Станислав Александрович поработал, для нас всего один год, но проявил себя как достойный член нашего коллектива и способный журналист. Разрешите пожелать ему всяческих успехов в выполнении трудных и ответственных журналистских заданий, которые ждут его в Японии. Он — хороший товарищ…»

Одна из присутствующих — хорошенькая полная блондинка, видимо имевшая случай узнать Станислава лучше, чем остальные, закричала, перебивая начальство: «Он и человек хороший!» И все засмеялись.

Отведя Левченко в сторону, Наумов сказал: «Вы — один из лучших наших сотрудников, и я считаю вас своим другом. Желаю вам удачи в вашей журналистской работе и во всякой другой. Да, между прочим: вы полетите первым классом и сможете взять с собой собаку. Я договорился, с кем нужно».

Обычай требовал, чтобы Левченко устроил также прощальный ужин для своих начальников по линии Комитета госбезопасности. За два дня до отлета он пригласил пятерых полковников из «японского бюро» в ресторан Дома киноактера. Завсегдатаями этого ресторана были актеры и актрисы, разного рода киношники, писатели и партийные боссы, «курирующие» все виды искусства. Поэтому ресторан щедро субсидировался государством и здесь можно было по весьма умеренной цене получить великолепный шашлык, изысканные закуски и отборные грузинские вина. Но Левченко выбрал это место главным образом потому, что обстановка здесь напоминала «настоящую Россию» — ту Россию, что, по его представлениям, существовала в прошлом. Чтобы как-то справиться со своим настоящим и тем более будущим, он должен был искать опору в этом прошлом, быть может воображаемом.

С верхнего этажа безвкусного здания сталинской эпохи, где они сидели, были видны площадь и длинный проспект, ведущий к Кремлю. Только что выпавший снег, отражавший городские огни, делал московский пейзаж каким-то необычным. Стены ресторана украшали старинные гобелены и идиллические сельские пейзажи.

Один из полковников внезапно обнаружил, что в этой изысканной атмосфере они со стороны, наверное, выглядят очень нелепо — разговор не клеился и они сидели, уставившись в стол и что-то невнятно бормоча вполголоса. «Что мы тут скуксились, точно бляди в церкви! — воскликнул он. — Веселиться — так веселиться!»

Вечер прошел, как говорится, в теплой атмосфере, но в самом конце его произошло нечто необычное. Когда все встали и начали прощаться, один из полковников попросил Левченко задержаться. Это несколько удивило Станислава, потому что в служебное время полковник был сух, флегматичен, немногословен, что называется, «застегнут на все пуговицы» и разговоров, не относящихся к делу, никогда не заводил.

— Я хочу выпить с тобой напоследок вдвоем и заодно дать тебе три совета, — начал полковник, когда они остались одни. — Если ты где-нибудь повторишь хоть слово из того, что я тебе скажу, я, конечно, заявлю, что никогда этого не говорил, и докажу всем, что ты врун, пятью различными способами. Кроме того, я оторву тебе яйца. Понял?

Левченко кивнул.

— Так вот. Первое: в настоящей оперативной работе никакие ситуации никогда не повторяются. Все случаи практически уникальны. Все правила, которые ты вызубрил, это еще не закон жизни. А закон — это твой собственный здравый смысл и сообразительность.

Второе. Держись подальше от ЦРУ. На тебя все время будут давить, чтобы ты вербовал американцев; старайся это делать при каждом удобном случае. Но если ты наткнешься на ЦРУ, помни, это всегда игра с огнем. Человек из ЦРУ будет только рад пообедать с тобой всякий раз, как ты пожелаешь. Рано или поздно он пригласит тебя к себе домой, — посмотреть, как живет типичная американская семья. Там окажется несколько славных американцев, хорошо знающих нашу страну, рассудительных и симпатичных. И вдобавок девушка, — одинокая, заметь, — которая выглядит, как голливудская кинозвезда, а по-русски говорит так, что заслушаешься. Она заставит тебя думать, что для нее на свете не существует других мужчин, кроме тебя.

В лучшем случае — ты напрасно потерял время. В худшем — ты влип и бесповоротно.

Третье. Берегись Пронникова. Он опаснее, чём даже ЦРУ.