Путин против Путина. Бывший будущий президент - Дугин Александр Гельевич. Страница 33

Усилиями атлантистской группировки в окружении президента в течение всего первого срока патриотическая стратегия не могла достичь той черты, за которой она стала бы необратимой, и Россия окончательно утвердилась бы на пути геополитического возрождения.

Южная Осетия: критическая точка российской геополитики

Все противоречие геополитической линии Путина проявилось в ситуации с Саакашвили, который был приведен к власти именно для того, чтобы интенсифицировать конфликт с Россией, окончательно вывести Грузию из-под российского влияния, втянуть ее в конфликт, создать предпосылки для размещения американских сил на Кавказе. Этот план был связан с проектом Буша «Greater Middle East» и предполагал новую волну дестабилизации ситуации на Северном Кавказе — чему примеры убийство Ахмата Кадырова, мятеж в Ингушетии с последующей ее перманентной дестабилизацией, и инсургенция боевиков в Кизляре. На повестке дня беспорядки в Кабарде и новый цикл напряженности в Карачаево-Черкесии. Атлантистские советники и прямое давление Вашингтона убедили президента, что Саакашвили удовлетворится Аджарией, и острота проблемы будет снята. Это был серьезный стратегический просчет. Саакашвили действует по строго определенной националистической повестке дня, сформулированной в Вашингтоне: чем больше Москва пойдет на поводу у Тбилиси — тем лучше. Но для США Россия — не равный партнер, с ней не договариваются, ее принуждают. Принудив вывезти Абашидзе, Саакашвили начал настаивать на «вывозе Кокойты», Багапша. Когда Москва заупрямилась, Вашингтон пошел, как и всегда, на жесткое обострение ситуации.

Трагедия августа 2008-го в Южной Осетии стала своего рода тестом для Владимира Путина — действительно ли он отошел от власти, передав реальные рычаги более либеральному и прозападному Дмитрию Медведеву, или же оставил за собой контроль над основными стратегическими вопросами, касающимися настаивания на сохранении реального суверенитета России.

Геополитический выбор президента Путина

В августе 2008-го Владимир Путин оказался в точке фундаментальной бифуркации: его геополитическая легитимация (патриотизм и евразийство) обязывали его активно поддержать Южную Осетию. Ситуация тогда стала особенно критической оттого, что в Южной Осетии Саакашвили столкнулся не с фрондирующим кланом, а с воинственным древним осетинским этносом, некогда вошедшим в Россию добровольно и исторически выполнявшим функцию российского форпоста на Кавказе. Северная Осетия также никогда не согласится с радикальным отделением южноосетинских земель от России. Поступив с Южной Осетией так же, как с Аджарией, Путин навсегда утратил бы свою легитимность в патриотически настроенном сегменте российского общества, являющемся основой его политической поддержки. И он это прекрасно понимал. Сдача Южной Осетии означала бы для Путина личную катастрофу, политическую делигитимацию и денонсацию своей миссии возрождения государственности. Но нелегко было сделать и резкий шаг в сторону Цхинвала: это означало бы резкое ухудшение отношений с Вашингтоном, возможный прямой саботаж со стороны проамериканской агентуры влияния, контролирующей многие стратегические точки страны в экономике, экспертном сообществе и СМИ.

С каждым новым шагом США по направлению к России компромисс между патриотизмом и западничеством, который составлял основу геополитической формулы Путина первых восьми лет, был все менее возможен. Можно себе представить, сколь сложным является выбор Путина: быть на стороне страны и народа, ибо это означает бросить вызов заокеанскому гиганту; поддаться давлению атлантистского колосса означает предательство всей России, всей национальной истории.

Сегодня Путин вновь стоит перед выбором: ослабить хватку, пустив ситуацию на самотек, к чему его склоняет вновь поднявшее голову либерально-атлантистское лобби, переместившееся в окружение Медведева, либо вновь принять на себя ответственность за судьбу России и русского народа, открыв новый цикл патриотической истории, возвращения России статуса великой мировой державы. Мюнхенская речь Путина, всполошившая тогда западное сообщество, сегодня становится его реальной политической платформой, что он открыто декларирует: та самая знаменитая речь, произнесенная в Мюнхене, стала особенно актуальна именно сейчас. «По сути, я же говорил правду. Я же правду сказал!» — заявляет Путин, несмотря на то что с момента мюнхенской речи прошел не один год. «Я просто не мог осознать ее глубины. А не потому, что я не решался сказать. Или считал несвоевременным. А на самом деле все очень просто: как в быту. Нам сказали одно, а сделали совершенно другое. Причем в полном смысле этого слова надули! В ходе вывода войск из Восточной Европы генсек НАТО сказал нам, что СССР, во всяком случае, должен быть уверен в том, что НАТО не будет расширяться дальше существующих его границ. Ну и где же это все? Я так и спросил их. Им ответить-то нечего. Обманули самым примитивным образом. И, кстати говоря, к сожалению, я должен это констатировать, и я без стеснения произнесу то, что сейчас скажу вам вслух: вот в такой большой политике такие элементы, как минимум элементы надувательства, встречаются нередко, и мы вынуждены это учитывать» [13].

Мюнхенская речь Владимира Путина стала программой его возвращения как исторической фигуры, окончательно принявшей путь возрождения России. И в этой связи 2012 год — это не просто дата. Владимир Путин может вернуться только как историческая фигура, окончательно принявшая путь возрождения России как великой державы. Иначе все предыдущее — сделанное, сказанное — станет напрасным. Россия ждет лидера, который вернет ей былое величие. И другого нашему народу не надо.

Путин: «отрицаюся сатаны»

В последнее время все яснее в высказываниях Владимира Путина вырисовываются основные моменты новой внешней политики России, что дает реальную возможность составить картину внешнеполитической доктрины, которая еще недавно была довольно расплывчатой. Основные моменты этой доктрины, безусловно, исходят из предпосылки о решимости вывести Россию в разряд великих мировых держав. Сделать ее самостоятельным и влиятельным игроком планетарного масштаба. Впервые Владимир Путин дал понять, каким он сам видит место России в контексте «Большой восьмерки». А именно это позволило понять, каким Кремль на тот момент видел отношения с Западом и всем остальным миром. «Я знаю, что такие записные недоброжелатели нашей страны есть. Они все еще остались в прошлом веке, все это специалисты в области советологии. Несмотря на то что Советский Союз прекратил свое существование, они все еще там, потому что другой специальности у них нет… никто не хочет, чтобы «восьмерка» превратилась в сборище «жирных котов», потому что разница, дисбаланс в мире, нарастают», — заявил Владимир Путин в ответ на высказывания тогдашнего госсекретаря США Кондолизы Райс, протестовавшей против председательства России в «Большой восьмерке».

За образным сравнением с «жирными котами» и упоминанием о «золотом миллиарде» скрывается законченная геополитическая концепция. «Большая семерка», то есть «восьмерка» за вычетом России, представляла собой клуб наиболее развитых стран, называемых иногда «первым миром». На противоположном полюсе располагаются развивающиеся страны, «третий мир». Ранее СССР представлял собой «второй мир», то есть особую геополитическую реальность, менее развитую технологически, экономически и социально, нежели Запад, но более успешную, чем страны «третьего мира». В эпоху Ельцина Россия пыталась отчаянно вписаться в зону «Первого мира», и была готова на все, в том числе и на отказ от своих традиционных зон влияния в Азии и на Востоке. На Запад любой ценой, даже ценой распада самой России — таков был курс. Однако, стремясь вписаться в «золотой миллиард», ельцинская Россия не только утрачивала свои позиции, но стала еще более отставать от Запада. Появилась угроза превращения страны в часть мировой периферии. В результате мы почти соскользнули из «второго мира» в «третий». Двуличный Запад, впрочем, поощрял это самоликвидаторство Москвы и в награду за послушание принял Россию в «Большую восьмерку». Не забывая, впрочем, продвигать структуры НАТО к нашим границам и выводить из-под нашего влияния один кусок постсоветского пространства за другим. Именно этому соскальзыванию в «третий мир» поставил предел приход Владимира Путина. Кредо Путина являлось — во что бы то ни стало сохранить за Россией позиции «второго мира». И упорство в проведении этой самостоятельной и независимой политики, которая становится все более и более очевидной, вызвало растущее негодование на Западе.