Язычники - Другаль Сергей Александрович. Страница 4

Сатон подошел вплотную, он смотрел Нури в глаза, и тот не отвел взгляда.

— Это ведь электронный стимулятор, профессор, не химический. Процесс обратим, мы сделали расчеты. Клетки обновляются в течение месяца, скоро все будет в порядке. Жаль, что ЭСУД демонтировали.

Сатон смутился: кажется, Нури читает мысли. Он неловко топтался рядом.

— Ладно. Боль я сниму. Навсегда, запомни, навсегда. — Он на секунду коснулся ладонями висков Нури.

Это было как сон: боль действительно отошла. Нури перевел дыхание. В мире появились краски, что-то сместилось и стало на свои места.

— Когда мы сменим вас, — четко разделяя слова, сказал Алешка, — то отменим закон ограничения рабочего времени как нарушающий свободу личности, поставим ЭСУД на конвейер и снабдим стимуляторами всех желающих. Мы сделаем так, чтобы у каждого был свой ЭСУД… и свой щенок.

Алешка и кибер пошли к дому, неся завернутого в полотенце щенка. Щенок лизал пахнущий кухней киберов манипулятор. Бабушка шла рядом, положив руку на плечо киберу, и говорила:

— Ты добрый, Телесик, ты хороший. Что бы ты хотел получить в подарок ко дню рождения?

Кибер остановился. Он посмотрел на щенка, на бабушку, голова его сделала полный оборот, в линзах глаз загорелись зеленые огоньки электронной эмиссии, и он сказал:

— Я хочу заболеть.

Мангуста Бьюти возлежала на спине золотого дельфина, — две такие скульптуры украшали вход в здание центра. Бьюти равнодушно посматривала сверху на ожидающих. По стриженой траве прохаживались, перебрасываясь фразами, лучшие люди планеты. В позе полного сосредоточения, подняв лицо к солнцу, сидел Рахматула. Он не дышал уже минут двадцать и не отвечал на вопросы. Пояс космонавта — лишь три человека на Земле были удостоены столь высокой награды — опоясывал его обнаженный торс. Рядом, с чертенком на руках, стоял Иван Иванов. Чертенок, небольшой, с кошку, сонно помаргивал, потом положил голову с маленькими витыми рожками Ивану на плечо и сладко зевнул.

— Настоящий? — спросил Нури.

— Более чем. Можете проверить.

— Свят-свят. Сгинь, нечистая сила! — сказал Нури. Тот никак не реагировал на заклятие, только в воздухе слегка повеяло серным ангидридом.

— Адова эманация, — извиняющимся тоном сказал Иван.

Чертенок удобнее уместился у него на руках, пробормотал:

— Идет коза рогатая… — и заснул.

Кутаясь в оранжевую тогу, подошел величественный Хогард Браун. Его глаза с подкрашенными фиолетовыми белками слезились. Великий спелеолог и юморист не носил прописанных ему темных очков. Зато он носил яркие одежды и в правом ухе серьгу с огромным зеленым рубином. Хогард большую часть жизни проводил под землей, а выходя на поверхность, вовсю наслаждался красками неба, и леса, и воды. Ибо его всегда ожидал новый спуск в царство темноты и тишины. Лучшие свои произведения из одной-двух фраз Хогард сочинял там, во мраке пещер, где смертельный риск был нормой жизни его и таких, как он. Хогард утверждал, что он начисто лишен чувства юмора и потому свои шутки проверяет на себе: если уж он сам улыбнется, то читатель будет хохотать неудержимо.

— Чертенок — это хорошо, — серьезно сказал Хогард. — Но меня интересует, почему ИРП? Я получил вызов и удивился. Конечно, приехал. На дважды сгорбленном верблюде. И нас здесь не так уж много.

— Желающих с избытком, — сказал Нури. — Просто сегодня день экзаменов во всех центрах реставрации. Сто центров, и в каждом по десять человек. А почему в институтах реставрации? Полагаю, потому, что требования к нам слишком уж противоречивы.

— Требования…

— Ну, вам-то бояться нечего. Правда, Бьюти?

Бьюти разинула пасть, показав розовую пружинку языка, и отвернулась.

— Доктор Нури Метти, вас просят подняться в кабинет директора Института реставрации природы, — послышалось из динамика над входом.

— Значит, вы первый. Не знаю, хорошо это или плохо. Я как-то волнуюсь, — сказал Иванов. Чертенок завозился у него на руках, приоткрыл один глаз и крикнул вслед Нури:

— Ни пуха ни пера.

— Иди к черту, — ответил Нури, закрывая кабину лифта. Он еще успел заметить, как исчез чертенок, как замахал пустыми руками Иван Иванов, и поднимаясь, услышал его крик:

— Что вы наделали, Нури! Я с таким трудом приручил его.

Подъем был стремителен. Не меньше двух «жи», прикинул Нури, ощутив легкое головокружение. Сверху, с широкой балюстрады, кольцом опоясывающей верхушку здания, голубая бухта казалась небрежным мазком, пририсованным к океану. Вдали различалась граница зеленого массива, гигантским полукружием огибающего бухту. Владения тихоокеанского филиала ИРП отсюда, с высоты километра, просматривались почти полностью.

Кабинет директора был огромен и почти пуст. Взгляд упирался в зеленый квадрат посередине. В квадрате разместились карликовые джунгли: самое высокое деревцо было едва по пояс Нури. Над этим лесом висел белый сфероид, а напротив за старинным письменным столом разместился Сатон. Он взглядом указал Нури на кресло рядом и постучал пальцем по столу.

Из джунглей на лужайку вышел крошечный олень. Это был настоящий олень, без всяких фокусов, грациозный и удивительно пропорциональный. Он замер, вскинув голову, увенчанную маленькими рогами, и было видно, как под коричневым бархатом шкурки шевелятся мышцы. Олень топнул ногой — мелькнуло глянцевое раздвоенное копытце — и двинулся вокруг стола. Сатон поднял его, поставил на стол, достал из ящика кубик соли и положил себе на ладонь. Олень обнюхал кристалл и начал сосредоточенно облизывать его.

Нури, затаив дыхание, смотрел на это маленькое чудо.

— Карликовый олень, — грустно сказал Сатон. — Последний такой был убит в прошлом веке. Удалось восстановить, но у нас в стаде нет и двухсот голов, а спрос огромный. Но олень — это сравнительно просто: из большого сделать маленькое. Хуже с хищниками… — Сатон хмыкнул, подхватил оленя под брюшко и опустил на пол. Тот угнездился в зарослях. — Или ты вообще против хищников? — Он посмотрел в угол. Там стоял кибер, держа на цепи леопарда с перевязанной наискось мордой.

В окно влетел и сел на стол Ворон. Нури подмигнул ему:

— Здравствуй.

Ворон не ответил. Склонив голову набок, он индифферентно стал рассматривать свое отражение в полированной поверхности стола. Редкие перья топорщились у него на затылке, открывая синюю в морщинах кожу.

Потом тихо вошли и расселись за столом Алешка, мальчишка в светящихся штанах и доктор Аканиус. Сатон вынул из стола бумагу, положил перед собой и торжественно сказал:

— Комиссия в сборе. Социологи из ползунковой группы прибыть не могут и присутствуют дистанционно.

Над столом засветился и исчез сфероид. На его месте возникло объемное изображение двух голых ребятишек, держащихся за низкие перильца, огораживающие небольшой бокс.

— Послушайте объективные данные. Нури Метти. Двадцать семь лет. Родился в Третьей Марсианской колонии. На Земле работает восемь лет. Доктор математики. Последняя должность — генеральный конструктор Большой государственной вычислительной машины. Холост. Заявление подано два года назад. Все. Прошу задавать вопросы.

— Свидетельствую, коллега Метти практически здоров. У меня вопрос: какая ваша вторая специальность? — спросил Аканиус.

— Механик-фаунист.

Социологи из ползунковой группы переглянулись. Продавец щенка шмыгнул носом.

— Дефицитная профессия, — сказал он. — Конечно, детские учреждения сейчас почти обеспечены живым зверьем. Но механических зверушек разбирают взрослые. Имя им — легион. Щенков и котят, которые не линяют и не растут, заводных пичуг с запрограммированным свистом, киберскворцов и синтетических аистов, щелкающих над крышами. Это все вы наделали?

— И я тоже…

— Не вижу, что в этом плохого, — сказал Алешка. — Тебе известно, что Совет Земли не ограничивает ИРП во времени и средствах. Но понадобятся десятки лет, пока мы восстановим леса и воды. Что касается фауны, то вряд ли когда-нибудь нам удастся реставрировать ее полностью. Проще создать новый вид животного — и, как ты знаешь, мы вывели Чебурашку пятнистую многочисленную, — чем восстановить старый. Направленные мутации, операции на зародышевой клетке, селекция отбор — все это пущено в ход. Но слишком мало исходного материала… И пусть пока поют кибернетические соловьи.