Язычники - Другаль Сергей Александрович. Страница 98

— Главное, сейчас его не трогать, — сказал капитан, посматривая на Льва Матюшина. — Для Льва сомнение в себе даже полезно. Да и любому из нас…

Лев бродил по лагерю между куполами надувных зданий станции. С тех пор как он вернулся в лагерь, прервав свои исследования, он часто прохаживался вот так в одиночестве. Нет, он не отказывался от текущей работы, дежурил за пультом безопасности и связи, наговаривал текст дневника, он не отказывался и от контактов, но говорил об одном и страшно бичевал себя.

— Чтобы мало-мальски изучить планету, — говорил Лев, — надо потратить тысячу лет, а я полез со своими призывами. Стыдно мне. Не поняв чужих обычаев, не зная жизни нимзиян, неприлично суетился, изображал супермена. А они… Впрочем, у них все впереди. И надо сказать, они умеют беречь самое ценное — свою жизнь. На деревьях вот укрываются, в пещере… н-да, неизвестно, кто кого использует, то ли ящеры их, то ли они ящеров. Во всяком случае, фруктами и мясом динозавры этих мужиков снабжают. А может, это симбиоз равных? Не заметил я у них этакой коровьей обреченности. А заметил собственную непригодность для контакта с нимзиянами. Я уж лучше здесь буду, больше пользы принесу.

— Ну что ты так убиваешься, Лев! Помнишь, на Сирене все мы плясали под дудку пуджиков. Что ж, нам потом всем удавиться надо было? Неудача с каждым может случиться. Возьми Васю, его тоже вроде как украли.

— Вася нас спас на Сирене, — ответил Лев, поглаживая карчикалоя. — А об этом мы склонны забывать. И здесь, я думаю, он себя уже неплохо проявляет. Судя по материалам, которые он оставляет в маячках. А почему? Вася уважает чужие обычаи, вписался в коллектив. Он, можно сказать, стал членом племени. Ибо Вася лишен высокомерия.

Если бы Вася слышал этот панегирик, он ни за что не позволил бы себе намекать, что Лев был трахнут яйцом по голове. Но Вася не слышал. Мы вчера видели Васю, пролетая над плато в дисколете уже на закате дня. Вася, непохожий на себя и почему-то без скафандра, брел по перелеску, а за ним бодро вышагивали женщины с узлами и детишками. Наш космофизик неприлично захихикал, но мы не разделили его веселья. Если не считать мужчин, крадущихся в отдалении, мы насчитали двадцать взрослых особей. А это уже не смешно, это жутко.

— Я все жду, когда Василий завершит свои исследования. Здесь он вроде все изучил, пора и честь знать, — сказал капитан.

Последние две недели Вася на связь не выходил и на вызовы не отвечал, хотя, судя по огоньку на пульте безопасности, был в добром здравии.

После двух месяцев работы наши разведчики помаленьку возвращались в лагерь, в нем стало людно и весело. Особенно по утрам, когда капитан спозаранку бегал за своим рюкзаком и всегда догонял карчикалоя. Эти пробежки стали почти ритуальными. И нас уже перестало удивлять, что куда бы ни шел капитан, рядом всегда находился карчикалой. Зверь привязался к нему как собака, каковой он, надо думать, и являлся. Мы в отсутствие капитана обсуждали вопрос, следует ли забрать с собой этого карчикалоя. Нам предстояло лететь дальше познавать Вселенную, хотя мы понимали, что это безнадежное дело, ибо процесс познания бесконечен. Но лучше хоть что-то знать, чем совсем ничего… А на чужой планете верный и зубастый карчикалой вполне мог пригодиться. Брали же мы когда-то с собой Тишку. Хотя та, конечно, калибром на порядок мельче, ну да еды на всех хватит, говяжье дерево в оранжерее разрослось невпрожор.

— Вот бы нимзиянам отросточек подарить, то-то радости было бы, — сказал случившийся тут Лев и задумался. — Хотя на этой стадии развития им вроде рановато переходить к земледелию… — И он добавил с раздражением: — Не знаю, ничего не знаю! Я вот все время думаю, думаю. Эволюция — это безбрежное море равнозначимых событий. Кинь камень маленький — будут маленькие, быстро гаснущие волны; кинь большой — будут большие волны, которые угаснут чуть позже. И снова поверхность моря сглажена. Большой камень, маленький, один черт. Так что если им передать говяжье дерево, это вряд ли повлияет на эволюцию вида… вряд ли.

Капитан выслушал Льва и сказал:

— Тут у тебя получается не эволюция, а стоячее болото.

— Стоячих болот не бывает, — ответил Лев. — А вообще, болото — это весьма удачный образ эволюционного процесса, оно медленно зарастает…

Вот так неудача в пещере повлияла на нашего Льва. Он стал гораздо умнее, он ударился в философию. Я не испытываю пиетета к философии, — на мой взгляд, она всегда плод досужего претенциозного ума, но, на худой конец, лучше уж впасть в философию, чем рехнуться на почве самоугрызений.

Настал день, когда капитан сказал с утра:

— Пора. Осталось забрать Василия.

Мы взошли на дисколет и взяли пеленг. Вася пребывал в получасе лета. Мы оставили в стороне страну динозавровых болот и озер, миновали скалистые отроги — гнездилища птеродактилей. Наш бесшумный полет мало кого беспокоил, даже когда мы снизились над папоротниковыми зарослями. Снизу слышались вопли и визги, шла нормальная жизнь, к которой мы стали уже привыкать. Наконец в поле зрения на сухом безлесом холме появилось становище, и мы опустились неподалеку. Бегали детишки, возились женщины и сидели вокруг костра мужики, что-то жарили на вертеле и прутьях. И никаких часовых вокруг, и ближе полукилометра ни одного хищного зверя, если не считать карчикалоя, сидящего чуть не в центре становища. На нас ноль внимания. Мы огляделись, Васи поблизости не было. Капитан, держа в руках небольшой ящичек, подошел к костру и сказал, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Где здесь Василий Рамодин?

На него без выражения смотрели дико заросшие физиономии, все одинаковые, неотличимые одна от другой. Кто-то с треском расчесывал волосатую грудь, кто-то обсасывал мозговой мосол.

— Я спрашиваю, где ремонтник Рамодин?

Мужик швырнул мосол в костер, обтер ладонью бороду:

— Ну а чего надо?

Капитан наклонился и, затаив дыхание, долго вглядывался, выискивая знакомые черты:

— Вася! Это ты?

— Ну а чего надо? — без выражения повторил мужик по-русски.

— Ничего себе, — шепотом сказал капитан, оглядываясь на нас. — Вот как надо ставить исследования. Вот она, безупречная методика Васи Рамодина. Он не вживается в образ, он трансформируется в него! Кто еще на такое способен?! — Глаза капитана сияли гордостью за нашего Васю.

Лев вздохнул и потупился, ибо он не сумел стать членом коллектива трудящихся инкубатора, а какая возможность была!

— Пошли, Вася. Мы за тобой, пора. — Капитан мягко смотрел Васе в глаза. Вася встал, и мы впервые увидели, сколь он волосат от макушки до щиколоток, сколь кряжист и могуч. Он был гол и бос, и короткий передник не прикрывал пряжку пояса безопасности на животе. И мы благодарно подумали, что вот, пояс он сохранил и, конечно, не ради себя, ради нас. Вася пожевал губами:

— Не могу я уйти. Их без меня съедят.

— Не съедят, — сказал капитан, постукивая пальцами по ящичку. — Здесь две кнопочки: включил и выключил. И питание на десять лет. Кто здесь самый умный? Впрочем, зови сюда всех, пусть это будет общим достоянием. И переведи им то, что я скажу.

Вася долго рассматривал ящичек, похоже, он действительно не хотел уходить. Но, подчинившись дисциплине, пробурчал что-то негромко, и тотчас вокруг нас столпилось все племя.

— Люди! — Капитану не пришлось становиться на камень, он на голову возвышался над толпой. — Вася покидает вас. — И, перекрывая горестные вопли, он закричал: — Но вас не съедят! Мы оставляем вам Васин голос. — Капитан поднял над головой ящичек. — Когда станет темно или вас преследует зверь, надо ткнуть пальцем сюда!

Капитан нажал кнопку, и поляну сотряс жуткий вой и рык. Карчикалой подпрыгнул как ужаленный и длинными прыжками сбежал, мы пригнулись. Нимзияне слушали этот звук, как дитя колыбельную, неумело улыбаясь.

— Что это? — Бледность на Васином лице проступала сквозь бороду. — Откуда этот ужас?

— Это, Вася, твое храпение во сне. Мы записали еще на корабле. То самое, которым ты здесь хищников по ночам разгоняешь. Без усилителя.