Родословная большевизма - Варшавский Владимир Сергеевич. Страница 21

Два века спустя, в Риме, в 1578 году, доктор канонического права Франциско Пенья по заданию папы пересмотрел руководство, составленное Эймеричем, и дополнил описание обычаев и верований татар. «Татары — это «соарматы» греков или «соарматы» римлян; некоторые обозначают их именем «антропофаги». Они кочевники, у них нет городов, и нравы самые мерзостные: они не употребляют ни скатертей, ни ширинок, никогда не моют ни рук, ни тела, ни одежды. Они не едят ни хлеба, ни овощей, но питаются мясом разных животных: собак, кошек и больших крыс. Обитаемые духом мести и кичась своей силой, они на войне часто поджаривают тела убитых врагов… Страшные в бою, они сосут и глотают кровь своих жертв… Они не знают милосердия Божия и каждый из них выкраивает себе Бога на свой образец». (Курсив мой. — В. В.).

Всего преждеупомянутого, думается, достаточно: монгольская империя была какой угодно восточной деспотией, но не тоталитарным государством в современном смысле слова. Мы видели, как посланцев Запада поражали в ней «невероятные», с их точки зрения, отношения между разными религиями — полная свобода совести. Из татарского ига, таким образом, никак не вывести то главное, что делает коммунистическое государство тоталитарным. Татаро-монголы не знали никакой общеобязательной государственной религии, а ведь марксизм-ленинизм как раз безбожная разновидность такой религии, требующей беспощадной борьбы с малейшими отклонениями от установленных ею догматов.

Ничего подобного в монгольской империи не было. Значит, ни на чем не основана вся эта теория, будто бы советское коммунистическое государство — не плод марксизма, а всё та же Московия, которая, де, сама была только обруселой татарщиной.

Глубокое удивление францисканских и доминиканских монахов при виде религиозного плюрализма в столицах монгольских ханов подсказывает опровержение еще и другого довода, обычно приводимого в доказательство, что марксизм не виноват в ГУЛАГЕ. Довод этот такой: инквизиция не была прямым следствием веры в Бога, и Христос не несёт за неё никакой ответственности. Так и Маркс не несёт никакой ответственности за архипелаг ГУЛАГ.

Ответ, на первый взгляд, убедительный — так ослепительно неопровержима его первая часть: Христос не несёт никакой ответственности за инквизицию. Наоборот, инквизиция всегда против Христа. Без ссылки на Достоевского тут не обойтись, он бессмертно об этом написал. У него Великий инквизитор говорит Христу: «ибо если кто всех более заслужил костёр, то это Ты. Завтра сожгу Тебя».

Но всё это вовсе не значит, что по аналогии и Маркс не отвечает за ГУЛАГ. Тут только формальная, по существу же мнимая, мошенническая аналогия. Заповеди Христа и костры инквизиции разделяет непереходимое, бездонное противоречие. А между марксизмом и ГУЛАГОМ — прямое генетическое преемство. Правда, проклятый архипелаг не похож на обещанную волшебную бабочку освобождения человека; однако, чудовище это всё же выползень из хризолиды марксизма.

Об этом начали догадываться «новые философы» во Франции. Бернар-Анри Леви пишет: «… В плоде марксизма нет червя, нет греха, содеянного потом; сам этот плод и есть червь и грех — это сам Маркс». Правда о христианстве прямо противоположна: инквизиция — это грех, содеянный потом, это червь в плоде христианства. Червь того же рода, что марксизм. Тут самое главное — марксизм обитаем духом, который неизбежно ведет к архипелагу ГУЛАГ, и это тот же дух, что породил инквизицию. Вот почему я и привел два последних западных описания заблуждений татар.

Трагический парадокс западной цивилизации: она дала миру либеральное общество, основанное на евангельском в своих истоках утверждении прав и свободы человека, но этому обществу пришлось расти в напряженной борьбе с зачатыми в недрах той же цивилизации тоталитарными идеологиями. Эта борьба продолжается в наши дни смертельнее, чем когда-либо. От ее исхода зависит, быть или не быть свободе, быть или не быть всему, что придает человеческое значение нашей жизни.

Один из отцов инквизиции — папа Иннокентий III.

Уже святой Бернар сетовал: «Папский дворец гудит шумом законов, но это законы Юстиниана, а не Господа Бога». В XII веке в Болонье возрождается изучение римского права. Значение его в жизни церкви все возрастает. Иннокентий III сам прошел через Болонский университет. При нем новое каноническое право, разработанное на основе римского, становится орудием укрепления папской власти. Церковь, все более монолитная, централизованная и авторитарная, опирается теперь на огромный бюрократический аппарат и все более проникается духом ересебоязни. Иннокентий III рвет со всеми творческими реформаторскими силами, под давлением которых в течение трех предыдущих веков в церкви производились постоянные преобразования. Он с беспокойством следит даже за деятельностью Франциска Ассизского и навязывает францисканцам конформистский устав. Церковь порывает с богословскими неопределенностями и поисками раннего средневековья и свободомыслием первых отцов. «Окончательно» истолкованное вероучение застывает в догматике.

По словам Владимира Соловьева, «истины веры превратились в обязательные догматы, т. е. в условные знаки церковного единства и послушания народа духовным властям. Постоянно напоминая о смертном грехе и пугая адскими муками, и утверждая, что только священник может отпустить грехи, Рим стремится привести верующих к полной духовной зависимости от духовенства. Но не только духовной: непогрешимая в вопросах веры, церковь должна стать всемогущей и требует слепого подчинения не только от народа, но и от всех владык земных. По убеждению Иннокентия III, церковь должна стать вселенским Верховным Судом. Сам Бог глаголет его, Иннокентия, устами, он исполнитель Божьей воли, наместник на земле не только апостола Петра, но и самого Христа, единственный истинный император, «царь царей», поставленный судить королей, князей и всех правителей. Суд его — суд Божий.

Совсем как в «Братьях Карамазовых», когда Великий инквизитор говорит Христу о дарах «страшного и умного духа»: «Мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал Тебе, показав тебе все царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными».

О герое своей поэмы Иван рассказывает: на закате дней своих он убеждается, что лишь ответы великого страшного духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, «недоделанные существа, созданные в насмешку».

Учредители исторической инквизиции, папы Иннокентий III и Григорий IX, тоже берут меч кесаря из жалости к людям, чтобы хоть сколько-нибудь сносно их устроить, чтобы спасти их от гибели. Только Иннокентий III в своем труде «О презрении к миру», написанном им, когда он был еще кардиналом, выражается страшнее. Он знает: человек — растленная грехом падаль, слабая, неустойчивая тварь. Его нужно смирять железной рукой. Если церковь не подчинит тотально людей своей власти, она ничего не сможет сделать для спасения тьмы грешников, обреченных на вечные муки.

На этом пути к тотальной власти Иннокентий III достиг немалого. Короли и принцы Португалии, Арагона, Венгрии, Сербии, Хорватии, Болгарии и других стран признали себя его вассалами. А главное, смирился и признал себя вассалом папы строптивый король Иоанн Безземельный.

Вдохновленный и финансированный Иннокентием III неудачный 4-й крестовый поход ознаменовался «победой», правда не над сарацинами, а над ненавистной греческой церковью. В 1204 году произошло событие, стыдливо названное «отклонение 4-го крестового похода»: латинские крестоносцы взяли приступом Константинополь. Завоевание сопровождалось чудовищным погромом. В течение нескольких дней паладины грабили несметные сокровища самого богатого в то время города: золотую и серебряную посуду, драгоценности, меха, шелковые одежды. Мраморные статуи Лизиппа, Фидия и Праксителя разбивали на куски и бросали в море. Бронзовые расплавляли для отливки монеты. А монахи грабили иконы и мощи святых. Маршал Шампани Жоффруа де Вильдуа свидетельствует: «С тех пор, как был создан мир, никогда ни в одном городе не было захвачено столько добычи».