Родословная большевизма - Варшавский Владимир Сергеевич. Страница 35

Вот почему христианин, отстаивая перед государством свою свободу — не только молиться, но и мыслить, творить, устанавливать нравственные связи с миром людей, — борется не только за свою собственную свободу (как либерал-индивидуалист), но и за власть Бога в мире, за Царство Божие».

Ни одна идея не оказала такого решающего влияния на историю человечества, как открывшееся впервые еврейским пророкам видение грядущего царства любви и всеобщего благоденствия, где соединятся все народы и «смерть будет уничтожена навеки». Из этого видения родилась сменившая древний миф вечного возвращения идея прогресса, необратимого движения к заветной конечной цели. Человечество впервые увидело смысл своего земного путешествия.

Новоградцы поверяли свои идеи нового общества этим видением нисходящего с неба Иерусалима. Они очистили свое сознание от ложных представлений, прежде всего от предсказаний традиционных апокалипсисов о том, что Царство Божие настанет только после истребления всех нечестивых царей и народов.

Противоречие между новым вселенским сознанием и религиозным национализмом показано в книге пророка Ионы. Иона так огорчен решением Бога спасти Ниневию, что просит смерти — «ибо лучше мне умереть». Евангелие, казалось, навсегда устранило это противоречие. Из евангельской веры рождался идеал града, открытого для всех людей. Проповедь апостола Павла, этого первого всечеловека, первого гражданина мира, покончила с последними колебаниями: «Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского; ибо все вы одно во Христе Иисусе». (Гал 3–28).

Христианство с его мессианскими и вселенскими устремлениями становится закваской всей европейской культуры и придает ей способность к еще небывалому в истории распространению. Однако, в историческое христианство вошло и противоположное этим устремлениям средневековое дуалистическое видение мира, как места битвы между Богом и Дьяволом, и царства, как искупления немногих избранных: оно наступит только после того, как будут поражены мечом слуги Сатаны. Искажения, метаморфозы и трагическое смешение этих двух противоречивых представлений о тысячелетнем царстве определили все развитие европейских революционных движений. Обетование царства любви и братства вдохновляло и крестовые походы, и анархо-коммунистический хилиазм средневековых ересиархов, таборитов, Фомы Мюнцера и «Новый Иерусалим» Иоанна Лейденского. Но для того, чтобы царство любви наступило, нужно было прежде истребить «антихриста»: сарацин, евреев, попов, монахов, купцов, рыцарей.

Но вот приходит XVIII век, век разума, век просвещения. И что же? По меткому выражению одного историка, «Философы» разрушают град Божий Блаженного Августина только для того, чтобы снова его отстроить из современных материалов. Одно подражание гражданским добродетелям древних никогда не удовлетворило бы европейское общество, веками жившее мессианскими чаяниями. Ему нужно было обещание нового неба и новой земли. Во Французской революции еще раз происходит смешение двух представлений о царстве. С одной стороны, провозглашение евангельского в своей основе идеала свободы, равенства, братства, с другой — истребление «гидры», «святая» гильотина, якобинская диктатура, революционные войны. Еще очевиднее это смешение в тотальном марксизме, с его обещанием прыжка в царство свободы. Но это царство наступит только после того, как избранный народ — пролетариат — в последней и решительной битве истребит нечестивых слуг капитала.

Если в таком тотальном марксизме еще в известной мере сохранилось, хотя и в чудовищно искаженном виде, мессианское и вселенское вдохновение еврейских пророков и христианства, то в национал-социализме оно окончательно исчезает. Остается только «избранная раса». Тысячелетний гитлеровский Рейх наступит после уничтожения царства Сатаны: католичества, капиталистического либерализма, марксизма и всех других «порождений иудаизма», и после порабощения, а еще лучше истребления, «унтерменшей» — евреев, цыган, негров, славян. «Никто не удивится, — поучал Гитлер, — если в нашем народе олицетворение Дьявола, символа зла, примет телесный образ еврея».

Было бы несправедливо включить в эту цепь чудовищных метаморфоз чаемого «тысячелетия» Царство Божие новоградцев: оно одинаково противоположно как тотальному марксизму, так и национал-социализму. Общество, которое призывали строить новоградцы, — общество, открытое для всех людей. В нем не будет ни избранного класса, ни избранной расы, и его приход не потребует истребления «нисходящих» классов или низших рас. Новоградство — это возвращение к вселенскому вдохновению апостола Павла.

В первом номере «Нового Града» (редакционная статья) читаем: «Начала нового свободного порядка и справедливости, утвержденные в государственном общежитии, должны быть обеспечены и в отношении между нациями. Нации — великие личности — должны сохранить во всей полноте свободу своего творчества, но поступиться долей политической и экономической свободы, чтобы войти в общечеловеческое общение… Изолированное существование наций стало давно невозможным».

Некоторым участникам «Нового Града» эти утверждения казались все еще недостаточными. Бердяев с обычной своей страстностью пишет («Новый Град» № 7): «Я бы поставил в упрек «Новому Граду» недостаточное сознание универсалистического характера эпохи. Сейчас невозможно рассматривать изолированно судьбы стран, народов и культур и менее всего можно рассматривать изолированно русскую судьбу. Сейчас мы присутствуем при судорогах умирающего национализма, который перед смертью еще может наделать много бед. Сейчас все становится мировым, ввергается в мировой круговорот. Происходит объединение человечества, новое рождение человечества.

И России суждено в этом сыграть немалую роль. Русскому сознанию XIX века был свойственен универсализм, всечеловечность, и универсализм есть русская традиция… Я убежден, что национальным государствам приходит конец, хотя перед смертью они еще могут проявить себя в зловещих формах. Но мир идет к сверхнациональной федерации, к преодолению принципа суверенитета национальных государств. Национальности останутся лишь как культурные индивидуальности. И это есть благо, это желанно. С национализмом необходимо бороться, он несовместим с христианством, противоположен христианству».

Бердяев писал это в 1933 г. Он был прав и в том, что национализм еще может наделать много бед, и в том, что принцип государственного суверенитета должен быть преодолен. Теперь, когда мир, пережив войну, вступил в атомный век, все больше людей начинают понимать, что абсолютный суверенитет национальных государств — опасный пережиток и что человечество сможет разрешить стоящие перед ним задачи только объединенными усилиями всех людей. Новоградцы поняли это одними из первых. В этом возвращении к духу христианства огромная заслуга «Нового Града». Идея всечеловеческого братства издревле была близка многим русским людям. Еще в XVI веке Феодосии Косой утверждал: «Все людие едино суть у Бога, и татарове, и немцы, и прочие языцы; глаголет бо апостол: во всяком языце бояся Бога и делаяй правду приат ему есть». До Косого уже новгородские еретики ссылались на апостола Павла. А в XIX веке Достоевский утверждал даже, что «национальная идея русская есть, в конце концов, лишь всемирное общечеловеческое единение». Но Достоевский был подвержен искушениям шатовщины и припадкам злобной ксенофобии и антисемитизма. Новоградцы же до конца освободили русскую идею от раковой опухоли человеконенавистнического национализма. Они хотели строить общество на утверждении братства всех людей и абсолютной ценности личности каждого человека.

В статье «Христианство и революция» Бердяев пишет: «Христиане как будто бы лучше и чище поняли теперь верную истину христианства, согласно которой дороже всего человек, человек с его страданиями и радостями, со своей судьбой во времени и вечности выше обществ и государств. Это есть революция в установке ценностей, но революция, которая требует изменения в отношении к средствам борьбы, которыми пользуются для осуществления целей, приближения средств к целям. И в этом все отличие христианской от нехристианской революции — христианская революция не допускает обращения с каким-либо человеком как с простым средством или с врагом, подлежащим истреблению, или как с камнем, нужным для построения здания нового общества. Это и есть христианский персонализм. Он предполагает спиритуализацию и этизацию борьбы, излечение от терзающей мир ненависти».