"Если бы не сталинские репрессии!". Как Вождь спас СССР. - Романенко Константин Константинович. Страница 14

Тем не менее под аккомпанемент этой театрально-шумной артиллерийской канонады рано утром 8 марта началась атака крепости. Тухачевский кое-что извлек из опыта провала Варшавской операции и догадался разместить свой штаб не в городе на Неве, а в Ораниенбауме, поближе к наступающим войскам. С тем, чтобы, «управляя» их действиями по телефону, наблюдать за наступающими колоннами с помощью «медной подзорной трубы, некогда подаренной ему астрономом-революционером П. К. Штернбергом». Никулин вспоминал: «Михаил Николаевич с ней не расставался. Была она у него до последних дней жизни. И под Кронштадтом он в нее все смотрел из Ораниенбаума на крепость...»

Наверное, глядя в морскую подзорную трубу, Тухачев­ский ощущал себя Наполеоном, но что ему еще оставалось? Кроме того, как пялиться на Кронштадт в подзорную трубу? Ибо командующий опять оказался не у дел. По свидетельству Путны, руководившего колоннами, наступавшими на южную часть города, «телефонные провода, протянутые по льду залива, были перебиты при первых же выстрелах... А разработанная заранее система сигнализации с помощью разноцветных ракет не сработала из-за отсутствия таковых в наличии... Связи с командармом не было в течение всей операции».

В результате наступление провалилось, практически не начавшись. Незамеченным до Кронштадта дошел лишь небольшой отряд курсантов Северной группы. Внезапно атаковав мятежников, он ворвался в город, но без поддержки Южной группы успех развития не получил, и, понеся потери, курсанты были вынуждены отступить. Еще менее удачной оказалась атака самой Южной группы. Встретив сильный огонь мятежников, подразделения авангардной 187-й бригады и курсанты залегли, а затем отошли обратно; причем часть 561-го полка даже сама сдалась в плен. Отступили и подразделения 32-й бригады, двигавшиеся во втором эшелоне. Объясняя впоследствии неудачи, Тухачевский утверждал, что «Южная группа состояла из частей разнокалиберных, малоспаянных и недостаточно стойких».

Около 11 часов все советские войска отошли на исход­ные рубежи. Причем возможность взять крепость была. Оказалось, что на линкорах не имелось достаточного количества осколочных снарядов и шрапнелей, чтобы нанести ощутимый урон пехоте. А тяжелые снаряды крепостной и корабельной артиллерии, пробивая лед, взрывались в воде, образуя лишь небольшие полыньи, малое число осколков и слабую ударную волну. Как сообщается в энциклопедии: «Первое наступление на Кронштадт, предпринятое 8 марта, из-за слабой подготовки и недостатка сил (около 3 тыс. чел.) окончилось неудачей...»

Но могла ли эта операция закончиться иначе?! Можно ли было штурмовать первоклассную крепость (где в распоряжении 17 тысяч мятежников находилось 2 линкора с мощной артиллерией, 140 береговых орудий и свыше 100 пулеметов!) без подготовки?! Для следующего штурма численность 7-й армии вместе с тыловыми и вспомогательными частями была доведена до 45 тысяч. Из них «24 тысячи при 433 пулеметах и 159 орудиях» были сконцентрированы непосредственно для штурма[16]. «Для цементирования» в части Красной Армии «было влито до 3 тысяч опытных в военном деле, закаленных в борьбе коммунистов». Включая и 300 делегатов съезда партии.

Но главное, Тухачевский наконец-то сообразил, что одним нахрапом Кронштадт не взять. Как пишут Н. Симанов и Ликвидац:«Был сделан единственный и совершенно правильный вывод, что для взятия мощной крепости требуются большие силы и средства и лучшая подготовка наступления». То есть, чтобы понять очевидное, «гению» военной мысли понадобилось понаблюдать в подзорную трубу за тем, как по его вине погибают бойцы.

Возросла не только численность войск. Усилилась и мощь артиллерии по обоим берегам Финского залива. На 14 марта по Южной группе насчитывалось уже не 18, а 40 батарей, не считая артиллерии на фортах. И пушки не молчали. Только 10 марта батареи Южной группы произвели 427 выстрелов шрапнельнымиснарядами из трехдюймовых орудий и выпустили 190 гранат того же калибра. Целью служили южные форты Кронштадта и линкоры, стоявшие в гавани. В тот же день артиллерия Северной группы с 8 часов утра до 8 вечера вела огонь по 6-му форту, выпустив 100 трехдюймовых и 500 120-миллиметровых снарядов. Ошарашенные такой бездумной пальбой, вороны гневно каркающими стаями кружили в окрестностях, но 11 марта авиаразведка донесла, что в Кронштадте «особых разрушений на фортах и в городе не обнаружено».

Но разве Тухачевский не понимал, что разрушить форты и нанести урон кораблям шрапнельюневозможно? Тогда для чего, подобно средневековым стратегам, осыпавшим города ядрами, он методично «долбил» мятежную крепость гранатами? Новое наступление началось в ночь на 17 марта, в расчете на то, что под покровом темноты удастся скрытно пройти большую часть расстояния от берега залива до фортов. В 5 часов 30 минут зеленая ракета известила, что атакующие ворвались в город. Мятежники отошли в центр, но около полудня советские части были вынуждены отступить назад к пристани. Ситуацию спасла подошедшая на помощь 80-я бригада сводной дивизии Дыбенко и комиссара Южной группы Ворошилова. В бою принял участие и кавалерийский полк 27-й дивизии. Войдя в город через Петроградскую пристань, кавалеристы оттеснили оборонявшихся, а команды обоих линкоров выкинули белые флаги.

Однако главарей мятежа не захватили. Бросив гарнизон во главе со старшим писарем Петриченко, они уехали в автомобиле в направлении Финляндии еще в 5 часов утра 17-го числа. Вслед за ними в числе первых покинули город большинство членов «ревкома» и офицеры. Бросая оружие, толпы матросов весь день шли к финскому берегу. Как сообщали газеты, первые беглецы из Кронштадта появились около полуночи 17 марта, и, воздав им почести, финляндское правительство интернировало их в лагерях. К утру 18 марта потерявшие свыше 1 тысячи человек убитыми и свыше 2 тысяч ранеными, мятежники в Кронштадте были разгромлены. В плен с оружием в руках попали 2,5 тысячи человек, а около 8 тысяч — бежали в Финляндию[17]. Войска Тухачевского потеряли 527 человек убитыми и 3285 ранеными.

Успех был скромен, но после этой «победы» историки «навечно» зачислили Тухачевского в ранг великих полководцев. Но что бы он сделал, если бы штурмом фортов Кронштадта не руководили Дыбенко, Ворошилов и другие командиры, прошедшие все перипетии Гражданской войны? Если бы, подставляя свои головы под пули шрапнели, не шли в атаку военные курсанты и делегаты парт-съезда?

Как бы то ни было, а «полководца» с медной подзорной трубой оценили уже при жизни. Более того, спустя три месяца ему доверили покончить с кулацким восстанием банд Антонова в Тамбовской губернии. Прибыв на Тамбовщину, Тухачевский сделал вывод: «В районах прочно вкоренившегося восстания приходится вести не бои и операции, а, пожалуй, целую войну, которая должна закончиться полной оккупацией восставшего района.... Словом, борьбу приходится вести в основном не с бандами, а со всем местным населением». Вот так! Не больше и не меньше, а стратег оценил свою задачу как осуществление полномасштабной войны с оккупацией территории собственной страны. Поэтому и действовать он решил с «жестокой настойчивостью». О масштабах карательной «настойчивости» свидетельствует приказ № 171, подпи­санный Тухачевским и Антоновым-Овсеенко 11 июня 1921 года.

В нем людям, спрятавшим оружие или отказавшимся назвать свое имя, угрожал расстрел на месте. В деревнях, где подозревалось наличие спрятанного оружия, приказывалось брать заложников и расстреливать их, если оружие не сдают. За укрывательство бандитов, их родственников или имущества крестьянская семья выселялась, имущество конфисковывалось, а старший работник в семье расстреливался на месте без суда. В случае бегства семьи бандита имущество раздавалось соседям, а дом сжигался. И все эти драконовские меры преподносились как способ «наиболее безболезненной, бескровной и скорой ликвидации эсеробандитизма».