Сталин и космополиты - Жданов Андрей Александрович. Страница 6

Итак, визит Голды Мейер катализировал и резко обнажил противостояние интересов евреев и советского государства. Оказалось, что после создания государства Израиль советские евреи, хотя и далеко не все, будут колебаться, если возникнет вопрос, ради кого жертвовать своей жизнью – ради СССР или Израиля и, может быть, даже предпочтут Израиль.

Такая постановка вопроса требовала немедленного удаления евреев из властных, и идеологических структур, а также научных верхов. Нет, это не значило, что советские евреи были хуже других народов, – вопрос стоял о верхушке советских евреев, о тех, кто присвоил себе право говорить от имени советских евреев, тех, кто внедрял в сознание советских евреев идеи их исключительности.

Скорее всего, отношение евреев к Израилю и лично к Голде Мейер интересовало Сталина и Маленкова меньше всего. Но то, насколько евреи оказались организованы, и кто оказался в первых рядах встречающих, зародило подозрение. Была отдана отмашка на тщательную проверку. Оказалось, что в партии (и не только в ней, но и в армии и т.д.) вызрела мощная политическая группировка, тесно спаянная между собой и имеющая далеко идущие планы, весьма отличающиеся от основного курса партии, да еще плотно связанная с Западом (естественно, не просто с приятелями, их связи контролировались, наверняка, западными спецслужбами).

Интересно, что когда у судьи, ведущего дело ЕАК, возникли сомнения в материалах следствия, Сталин его поддержал, и 15 мая 1952 года процесс по делу ЕАК был приостановлен. Председатель Военной коллегии Верховного суда СССР А.А. Чепцов указал на недоработки предварительного следствия, обуславливающие необходимость проведения доследования. После доработки обвинения процесс возобновился 22 мая 1952 года. Если сравнить данный факт с процессами 1930-х годов, то видно, что Сталин в отношении евреев действовал сверхосторожно и только на основе тщательно проверенных фактов.

В-третьих, поводом для обвинения Г.М. Маленкова в «антисемитизме» служит «дело врачей». Однако при объективном анализе выясняется, что оно, так же как и директивное письмо Маленкова 1944 года, было реакцией советского правительства на продолжающиеся групповщину, кумовство и коррупцию еврейской общины.

Еще в записке Абакумова Маленкову от 4 июля 1950 года обращалось внимание на быстрое развитие групповщины, кумовства и коррупции среди врачей еврейской национальности. Абакумов сообщал. «По имеющимся в МГБ СССР данным, в результате нарушения большевистского принципа подбора кадров в клинике лечебного питания Академии медицинских наук СССР создалась обстановка семейственности и групповщины. По этой причине из 43 должностей руководящих и научных работников клиники 36 занимают лица еврейской национальности, на излечение в клинику попадают, главным образом, евреи. Заместитель директора института питания Белков А.С. по этому вопросу заявил: «Поближе ознакомившись с аппаратом клиники, я увидел, что 75 – 80 % научных работников составляют лица еврейской национальности. В клинике при заполнении истории болезни исключались графы «национальность» и «партийность». Я предложил заместителю директора клиники Беликову включить эти графы, так как они нужны для статистики. Они были включены, но через пять дней Певзнером снова были аннулированы».

По существующему положению в клинику лечебного питания больные должны поступать по путевкам Министерства здравоохранения СССР и некоторых поликлиник Москвы, а также по тематике института лечебного питания Академии медицинских наук СССР. В действительности в клинику поступают в большинстве своем лица еврейской национальности по тематике института питания, то есть с разрешения директора института Певзнера и заведующего приемным покоем Бременера. Старшая медицинская сестра клиники Гладкевич Е.А., ведающая регистрацией больных, заявила: «Характерно отметить, что большинство лечащихся в клинике больных это евреи. Как правило, они помещаются на лечение с документами за подписью Певзнера, Гордона или Бременера». (Полный текст письма Абакумова публикуется в данной книге.)

«Дело врачей» началось, в сущности, со смерти А.А. Жданова. Врач Карпай не нашла у него признаков инфаркта, хотя Жданов давно страдал от болезни сердца и до войны уже перенес один инфаркт. Другая врач, Тимашук, посчитала, что инфаркт есть. Консилиум врачей решил, что инфаркта нет. Они направили Жданова в санаторий, вместо того, чтобы прописать строгий постельный режим. Тимашук на всякий случай написала письмо со своим особым мнением о том, что у Жданова инфаркт.

Вскоре в санатории А.А. Жданов и умер от инфаркта. Консилиум врачей под председательством профессора Виноградова дал такое заключение, которое можно было трактовать и так и этак. Вокруг Виноградова, как выяснилось позже, сплотилась достаточно большая группа врачей, которая свила себе в Лечсанупре Кремля теплое гнездышко.

В 1952 году обстоятельства смерти А.А. Жданова вновь привлекли к себе внимание советского руководства, когда всплыли похожие факты, касающиеся лечения и преждевременной смерти Первого секретаря МГК ВКП(б) А.С. Щербакова. Под стражу взяли профессора В.Н. Виноградова, В.Х. Василенко, М.С. Вовси, Б.Б. Когана, профессора А.М. Гринштейна, А.И. Фельдмана, Я.С. Темкина.

Виноградов сообщил, что М.Б. Коган вплоть до своей смерти от рака 26 ноября 1951 года спрашивал у него сведения о состоянии здоровья и положении дел в семьях Сталина и других руководителей, которых он лечил. По материалам следствия, большинство врачей из окружения Виноградова были связаны с еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт».

Наконец, 13 января 1953 года в «Правде» была опубликована статья, в которой говорилось, что А.А. Жданов умер в результате неправильного лечения. Это было обоснованное и подтвержденное медицинскими экспертизами заключение, отрицать которое бессмысленно – Жданов действительно умер от неправильного лечения. Мотивы, по которым лечение проводилось неправильно, до сих пор остаются непонятными, но трудно поверить, что доктора такой высокой квалификации могли дважды в течение короткого времени – в случае Щербакова, а затем Жданова – «просмотреть» инфаркт, да еще назначить лечение, которое прямо вело к обострению болезни и смерти пациентов.

Тогда, в 1952 – начале 1953 года, утверждалось, что кремлевские врачи действовали по заданию иностранных разведок, а посредником выступала «Джойнт». После смерти Сталина «дело врачей» было прекращено, а их показания о связях с «Джойнт» объяснялись «недозволенными методами следствия». Все фигуранты «дела врачей» были реабилитированы, а само это дело позже объявлено свидетельством антисемитизма Сталина и Маленкова.

На XIX съезде партии (октябрь 1952 г.) основной доклад делал Г.М. Маленков. Это значило, что именно Маленкова следовало рассматривать как официального преемника Сталина. Об укреплении позиции Маленкова свидетельствовало и то, что к тому времени он получил право подписи за Сталина. Маленков был единственным человеком из его близкого окружения, кто разделял и был способен реализовать фундаментальную мысль Сталина, к которой он пришел в результате исторического опыта Великой Отечественной войны, – мысль о ведущей роли русского народа в нашем многонациональном государстве.

Однако после смерти Сталина Маленков недолго продержался на руководящих постах. Он видел, как хрущевская затея с целиной обрекла центральную Россию на нищету, а Казахстан – на экологическую катастрофу. Видел, как Хрущев разыграл в 1956 году «антисталинскую» карту.

Г.М. Маленков на правах члена Президиума ЦК без какой-либо предварительной договоренности с Молотовым и Кагановичем, но в уверенности, что они и большая часть членов Президиума поддержат его, предлагает освободить Хрущева от обязанностей генсека.

А.Г. Маленков пишет: «Отчетливо помню, какой неясной тревогой в июньские дни 57-го года был наполнен наш дом. Мы решительно ни о чем не догадывались, но по каким-то нюансам в поведении отца видели: хоть и держится с полным спокойствием, но нервы у него на пределе. Однажды невольно услышал, как Георгий Максимилианович властно сказал кому-то по телефону: «Николай, держись. Будь мужчиной. Не отступай…» Как потом стало ясно, разговор этот уже в дни работы июньского пленума, на который Хрущев успел свезти своих верных сторонников – что-то около одной трети ЦК. А разговаривал отец с Булганиным, который должен был опубликовать в «Правде» решение Президиума о снятии Хрущева.