Стена Зулькарнайна - Джемаль Гейдар Джахидович. Страница 40

— Если вернуться на совсем российскую мусульманскую почву, то у нас в России существует раскол среди мусульман или, во всяком случае, муфтиев. Как минимум, тут можно назвать три крупных организации: Координационный центр Северного Кавказа, Совет муфтиев и Центральное духовное управление.

— Это почва малоинтересная, поскольку она относится не к исламу, а к последствиям советской опеки мусульман.

— Ну а все-таки, с каким известным муфтием ваши взгляды совпадают чаще всего?

— Не думаю, что имеет смысл вообще сравнивать мои взгляды со взглядами муфтиев, хотя я лично знаю их всех и поддерживаю с ними нормальный человеческий контакт. Однако нормальный человеческий контакт — это одно, а идеолого-теологический, а тем более совпадение взглядов — совсем другое.

— То есть, контакты поддерживаете и с Гайнутдином, и с Таджуддином, и с Ашировым, и с другими, несмотря на то что между собой они не всегда ладят.

— Да можно так сказать. Когда я вижу этих людей, мы приветливо здороваемся и т.д. Просто я Талгата вижу реже, поскольку он в Уфе находится.

— То есть эта видимость, что вы вроде бы чаще находитесь рядом с Советом муфтиев — только потому, что он рядом находится географически?

— Да я не уверен, что я так уж и рядом. Думаю, что это сильное преувеличение, которое не понравится и им.

— То есть они тоже стараются от вас дистанцироваться?

— Это люди, которые просто являются определенными чиновниками.

— Как вы относитесь к тому факту, что все муфтии на протяжении последних лет постоянно заявляли о поддержке действующей власти, никто ни в какую оппозицию к власти не входил?

— Ну, муфтии для того и существуют, чтобы поддерживать действующую власть.

— Вы имеете в виду, что во многих арабских странах муфтии назначаются светскими властями?

— Во всех арабских странах муфтии назначаются светскими властями. Само понятие “муфтий” — довольно позднего времени. Если мы говорим о салафитах, о шиитах, то у них вообще нет муфтиев. Если говорить о первоначальном исламе, то тогда не было ни муфтиев, ни алемов, существовали только сахабы — современники Пророка, привилегией которых было только то, что они жертвовали своими имуществом и жизнью.

— А шейхи — это что такое?

— Шейхи — это старчество, которое больше имеет отношение к мистическим орденам в исламе.

— То есть к суфиям?

— Да, конечно, шейх — это в первую очередь суфийское понятие.

— А в шиитском исламе шейхи существуют?

— Шейхов нет, потому что практически нет мистических орденов.

— А исмаилиты?

— В мировом мусульманском сообществе существует некий консенсус, который рассматривает исмаилитов, друзов, ахмадитов, бабитов (бахаев) как неисламские секты, вышедшие из ислама.

Беседовал Михаил Тульский

СУДЬБА ПОНЯТИЙ

Евразийская геополитика в роли “национальной идеи” России

Удивительна судьба понятий. Мы говорим “Америка”, подразумевая при этом США, хотя вообще-то Америкой называется целый материк от Лабрадора до Огненной Земли. Говорим “Евразия”, подразумеваем Россию. Ни Китай с Индией, ни собственно Европа в рамки этого понятия сегодня не входят. Так, однако, было не всегда, да и правомерно ли превращать географическое название в политологическую категорию?

Начало истинной Евразии

На самом деле этим словом обозначается не столько пространство, состоящее из двух континентов, сколько некий великий проект, положивший конец архаичному миру. Александр Македонский осуществил союз военных элит индоевропейцев, который ограничил бесконтрольное господство жреческой касты, возглавлявшей туземные традиционные общества как в Средиземноморье, так и на Иранском нагорье, в верховьях Инда и предгорьях Памиро-Алая. Эта новая политическая реальность стала первым опытом революционного “глобализма” и образовала совершенно особое пространство, которое сегодня является базовой территорией исламской цивилизации. Александр Македонский создал предпосылки для выхода пророческой авраамической религии (представленной в его время библейской традицией) на простор Ойкумены. Одной из этих предпосылок стал феномен эллинизма, универсальная система понятий от Ливии до Синдзяня, благодаря чему впоследствии смогли стать вселенскими конфессиями христианство и ислам. Александр Великий описывается в Коране под именем Зулькарнайн как один из пророков Всевышнего, ему отводится статус судьи Запада и охранителя потомков пророка Ноя от разрушительных орд Гогов и Магогов, которые некоторые исследователи вслед за Фирдоуси отождествляют с Тураном. Вот она, подлинная Евразия, первая и последняя. Последующие же “Евразии” явились лишь реакцией или пародией на нее.

Туранский ответ — образцовая модель современных евразийцев

Явление, порожденное Зулькарнайном, было столь грандиозно, что силы для ответа на него накапливались в течение полутора тысячелетий. То, что нынешние евразийцы с легкой руки Л.Н. Гумилева принимают за политическую модель Евразии, является на самом деле чингисхановской “мировой контрреволюцией” против последствий сверхпроекта великого Атрида. Известно, что Чингисхан получил благословение на свою завоевательную миссию от последних потомков великих шаманских родов Северной Азии, которые завершились вместе с так называемым “высоким шаманизмом” именно в его время — первой трети XIII века. Чингисхан создал эту типовую модель евразийской империи, столь милую сердцу некоторых наших патриотов, в которой “цветущая сложность” местечковых туземных традиций патронажно перекрывается единой централизованной системой абсолютно бездуховной и совершенно прагматичной бюрократии. Система, созданная монголами, в принципе ничем не отличается от римской имперской системы. Единственная, но весьма важная разница — в атмосфере взаимоотношений между централизующей бюрократией и автохтонами. Политический пафос чингизидства выражается в отчетливой благосклонности к любым корпорациям туземного жречества при бескомпромиссной ненависти к военно-религиозной демократии, каковой с оговорками было исламское цивилизационное пространство до монгольского завоевания. После этого завоевания в исламе возникла корпорация профессионального духовенства, та самая “муллократия”, которая сегодня препятствует исламскому миру в реализации его провиденциальной исторической миссии.

Восток и Запад в “евразийском” сознании

Именно чингизидская реакция на свершения Александра Великого, ставшая, говоря прямо, глобальным клерикальным реваншем, является базовым архетипом, вокруг которого сегодняшние евразийцы выстраивают свои геополитические концепции. Проблема, однако, в том, что чингизидство, будучи аналогом “Рима” и даже имея некоторые важные организационные преимущества перед ним, тем не менее фатально занимает по отношению к этому “Риму” подчиненное положение. В России, существование которой, бесспорно, связано с историко-политическими последствиями монгольских завоеваний, образ “Рима” на протяжении столетий был куда более привлекателен, чем монгольское политическое наследие. От Иоанна III до Николая II российская политическая система старательно лелеяла в себе именно западную административную составляющую. Внезапный возврат имперского “панмонголизма” в умы и сердца наших граждан произошел во многом благодаря Сталину. Именно он оживил дух Чингисхана в противовес архетипическому “Риму”, и для этого были особые основания.

Чингизидская имперская модель лучше соответствует задачам контрреволюции, является более эффективным политическим инструментом в руках сил мировой тирании, для которых самым актуальным вопросом ХХ века стала ликвидация последствий и завоеваний Октябрьской революции. У “Рима”, кажущегося более эффективным и прогрессивным, нет тем не менее иммунитета против социальной революции. “Рим” хрупок, потому что его централизованная бюрократия, будучи высокомерно толерантной, дистанцирована от туземной почвы. Чингизидская бюрократия не просто толерантна, она стремится всегда опираться на эту почву, в какой бы форме та не проявлялась. Она стремится к симбиозу с туземным фактором, отвечающим этой бюрократии верноподданнической любовью на уровне коллективного бессознательного, на уровне наиболее косных хтонических элементов человеческого субстрата. “Риму” наплевать на варваров, если те не бунтуют, поскольку он имеет собственную независимую бюрократическую квазидуховность в самом пафосе своей организованности. Чингизидская бюрократия, как упоминалось выше, абсолютно бездуховна, поэтому она в некотором смысле зависит от эманаций “почвы”, которая ее питает.