Если бы Гитлер не напал на СССР… - Кремлев Сергей. Страница 23

И он негромко — как будто сам с собой — рассуждал:

— Снята ли проблема, которая может привести к войне с нами, сейчас, в разгар мировой войны? — И сам же отвечал: — Нет, не снята!

Жданов оживился и сообщил:

— Характерно, что в одной из газет Англии помещён «крик души» — мол, надо опомниться, что же мы делаем! Мы губим друг друга в то время, как СССР усиливается! По сути дела, враг номер один — это СССР!

— Вот-вот, — поддержал Сталин, — им очень хотелось бы, чтобы мы сцепились. Читали, Андрей Андреевич, что Криппс недавно заявил в посольстве?

— Читал…

— Ну, и что думаете?

— Думаю, что за всем этим стоит желание решить свои противоречия за счет нас и втянуть в войну, чтобы не оставлять нас арбитром в мировом конфликте…

Сталин мгновенно уставил в Жданова правый указательный палец и быстро оказал:

— Вот, Андрей Андреевич, вы и сказали главное слово — «арбитр»… Вроде бы все верно — если война идет империалистическая, то что нам принимать в ней сторону какой-то из сторон. Если идёт бойня и истребление двух враждебных коалиций империалистических держав, то что нам вмешиваться? И мы с вами всех так и настраивали, и настраиваем…

— Но, товарищ Сталин, — не понял Жданов, — вы же сами недавно указывали, что нам необходимо находиться в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакие фокусы наших внешних врагов не могли застигнуть нас врасплох…

— Указывал, — с нескрываемой иронией согласился Сталин, а потом весело взглянул на Жданова и уже серьёзно спросил: — Но правы ли мы, считая так?

Жданов вспомнил разговоры со Сталиным в прошлом году, когда Иосиф Виссарионович взвешивал — надо ли идти на дальнейшее сближение с немцами? И теперь, вспомнив это, спросил:

— Так вы считаете, что нам надо прямо встать на сторону Германии?

— Пока что я лишь раздумываю, Андрей Андреевич… В Бресте Гитлер произвёл на меня впечатление трезвого политика. Но его, как раз как трезвого политика, должна очень беспокоить Россия… Он ведёт войну, слабеет, а мы крепнем в условиях мира. Англии уже сейчас помогает Америка… Через пару лет Америка обязательно вступит в войну на стороне Англии… А за спиной у немцев в это время будем мы — с реорганизованной, перевооруженной Красной Армией… Тут, Андрей Андреевич, задумаешься…

— Так как же быть, товарищ Сталин? Воевать с Англией? Но это же…

— Нет, Андрей Андреевич, — поморщился Сталин, — речь не о том, чтобы немедленно воевать с Англией. Речь о том, чтобы Германия не обрела желание и повод воевать с нами…

ЧЕРЕЗ несколько дней Сталин беседовал уже с Молотовым:

— Правы ли мы в линии относительно Югославии, Вячеслав? Англичане делают всё для того, чтобы там закрепиться, но мы…

Сомнения Сталины были тут более чем основательны. Одно время Москва подумывала о перевороте в Югославии… По линии ведомства Берии — НКВД, потом — НКГБ Меркулова, а также по каналам военной разведки в Белград переправлялись средства, подыскивались подходящие кандидатуры в среде офицерства…

На первый взгляд, тут можно было прочно надеяться на успех — в Сербии всегда смотрели в сторону России с надеждой. Увы, у нас всегда упускалось из виду, что надежды эти всегда носили иждивенческий характер — русских любили не столько за то, что их язык очень схож с сербским, сколько за то, что русские всегда были готовы подставлять свои бока за интересы балканских славян.

А вот смотреть на интересы славянской опоры — России, как на свои, балканская масса не желала. И в Югославии очень вольно чувствовали себя, скажем, белоэмигранты. Для белогвардейцев Югославия была вторым удобным домом после Болгарии! Во Франции, в Германии их лишь терпели, но не очень-то привечали.

Итак, настроение балканских масс не было таким, чтобы югославские «верхи» отказались от антисоветской линии в политике под давлением масс. Югославский антисоветизм была силён настолько, что дипломатические отношения между Белградом и Москвой установились лишь 25 июня 1940 года!

Зато балканские «верхи» давно были повязаны связями с масонским Западом, и само преобразование Королевства сербов, хорватов и словенцев в Королевство Югославию в 1929 году прошло под трехцветным знаменем масонского образца. Соответственно, в этих «верхах» было много тех, кто склонялся к Англии и США.

Хватало, однако, и склонных ориентироваться на Германию, что было для Югославии экономически логичным. В 1932 году вывоз товаров в Германию составлял 11,3 процента, в 1936-м — 27,3 процента. К 1939 году он дорос до почти 32 процентов.

Похожая картина была и с импортом: в 1932 году Югославия ввозила из Германии 17,7 процента нужных ей товаров, через четыре года эта цифра возросла до 26,7 процента, а в 39-м — уже до 47,7 процента.

Сидеть на двух стульях — занятие не простое, и начало тридцатых годов оказалось для Югославии эпохой правительственных кризисов. В 1929 году первым «югославским» премьером стал генерал Живкович, руководитель «Белой руки» — тайной офицерской организации масонского толка. Однако уже в 1932 году национальные и социальные конфликты привели к замене Живковича Маринковичем, а затем пошло: премьеры Сршкич, Узунович, Ефтич…

В октябре 1934 года хорватские усташи — сепаратисты и сторонники союза с Германией и Италией — убили в Марселе югославского царя Александра. Тогда же был устранён и министр иностранных дел Франции Жан Луи Барту — престарелый, но опытный и энергичный слуга Золотого Интернационала. Регентство при 11-летнем сыне Александра Петре II принял принц Павел.

Вскоре Ефтич пал, а у Стоядиновича, сформировавшего кабинет в 1935 году, хватило ума расширить экономическое сотрудничество с рейхом. Началось и постепенное политическое сближение. Но активизация хорватских националистов, открыто ориентированных на Германию, привела к отставке и Стоядиновича. Премьером оказался крупный сербский собственник Цветкович. Пост министра иностранных дел занял бывший посол в Берлине Цинцар-Маркович, а хорват Мачек стал вице-премьером.

23 ФЕВРАЛЯ 1941 года министр иностранных дел рейха Иоахим фон Риббентроп принимал нового посла Японии генерала Осиму. Пять месяцев назад предшественник Осимы — Курусу, Риббентроп и итальянский коллега Риббентропа граф Чиано подписали в Берлине Пакт трех, и теперь Осиме предстояло расширять связи своей империи с рейхом. Долгое время Осима был в Берлине военным атташе, и особо вводить его в курс европейских дел не требовалось, поэтому Риббентроп просто прояснял для Осимы текущее состояние дел:

— Благодаря нашему влиянию Болгария недавно заключила соглашение с Турцией, и это значит, что Турция отмежевывается от политики возможных военных действий Англии на Балканах…

— А Югославия? — спросил Осима.

— Государственные деят. ели оттуда были недавно у нас, чтобы засвидетельствовать свое желание жить с нами и Италией в мире…

— На какой основе?

— Думаю, — ответил немец, — рано или поздно югославы или присоединятся к Пакту трёх, или так или иначе перейдут в наш лагерь. Принц Павел колеблется, но и он будет вынужден подчиниться государственной необходимости…

Балканы всегда были для России местом, где русские — если пытались внедриться туда — приобретали только избыточные проблемы, но никогда не приобретали ничего прочного, положительного и весомого. Пытаться влиять на ситуацию в Югославии в этих условиях было для СССР, мягко говоря, неразумно. Но попытки такие начались — Москва все еще верила в искреннюю лояльность сербов к русским, не понимая, что эта лояльность издавна была сродни «дружелюбию» чужой собаки, имеющей хозяина: можешь дать ей жареную сосиску — она виляет хвостом; не можешь — она тут же бежит к хозяину, пусть тот и дает ей всего лишь кость.

И всё же генерал Судоплатов из НКГБ среди прочих хлопотных дел был обязан заниматься и «югославскими»… В Москве сумели завербовать даже югославского посла Гавриловича, но он же каждую неделю имел контакты и с Криппсом… Англичане ведь тоже активно готовили свержение Цветковича и замену регента Павла юным англизированным Александром. И было большим вопросом — на кого работает Гаврилович в действительности?