Дело: «Злобный навет на Великую Победу» - Бушин Владимир Сергеевич. Страница 7

А что касается высокого имени войны, то она получила его буквально через несколько часов после ее начала в выступлении по радио В.М. Молотова: «В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение. То же будет и с Гитлером. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную Отечественную войну». И Сталин в речи по радио 3 июля тоже напомнил нашествие Наполеона, а в конце сказал: «Мы должны поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы грудью защищать свою свободу, свою честь, свою родину в Отечественной войне с германским фашизмом… Все силы народа — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»

А эти ковыряльщики в носу уверяют, что только «после Сталинграда впервые (!) за все время войны появились выраженные оптимистически настроения (!) относительно конечного исхода советско-германского противостояния». Господи, язык-то какой! Две великих державы сошлись в схватке не на жизнь, а на смерть, а у них — «противостояние». Они говорить-то по-русски не умеют! Ни запаха, ни цвета, ни звука русского слова не чуют.

И долдонят, что мы поверили в победу лишь в феврале 1943-го, а до этого и думать не смели, сражались неизвестно зачем, время тянули. И вот еще довесок к их уму: «После Сталинградской победы Сталин не скрывал (!) своей уверенности в конечном успехе». А до этого, видите ли, тщательно таил ото всех…

Какими же прощелыгами надо быть, чтобы разглагольствовать об Отечественной войне, даже не прочитав два исходных и основополагающих исторических документа о ней, о которых я упомянул.

По уверениям самих правдюков, они приступили к фильму «Вторая мировая», имея благороднейшую цель «протоптать хоть узенькую тропинку правды в океане советской лжи».

Вы видели тропинку в океане? И тут, пора внятно сказать, что ничего русского в их взгляде на войну нет, это взгляд из Берлина, из министерства пропаганды Третьего рейха, о чем свидетельствует прежде всего сам их язык. Мы то и дело слышим такие речи: «В начале войны на востоке (!) генерал Власов командовал 4-м механизированным корпусом»… «В марте 43-го года на Восточном (!) фронте создалось равновесие»… «Война на востоке (!) была жестокой» и т. п.

Разумеется, для немцев это был восточный фронт, война на востоке, поскольку у них был еще и западный. Но для нас это был фронт единственный. А вот вам еще и такое: «3 февраля 1943 года весь мир услышал о Сталинградской катастрофе (!)». Вы только подумайте, для советских людей, для всех, кто боролся против фашизма, это была великая победа, весь мир ликовал, а для мысленно сидящих в гитлеровском Берлине правдюков — катастрофа.

А с каким пафосом, каким высоким слогом да ведь, пожалуй, и с восторгом они сообщают о действительных или мнимых удачах немцев: «Корпус Хауса стер с лица земли две советские дивизии!» О своих соотечественниках — как о нечисти, получившей то, что она заслуживает…

Много они увидели из Берлина даже такого, чего до них никто не видел. Например, братание советских солдат с гитлеровцами! Это где же? Когда же? С чего? А в Севастополе, говорят. Правдюк, должно быть, сам видел, он оттуда родом.

А уж как нашим солдатам в фашистском плену было распрекрасно, что когда их в ходе наступления наши войска освобождали, то они не хотели этого и бежали обратно в плен. Вот, говорит, «после освобождения Феодосии 8 тысяч наших пленных не поспешили в объятья своих, а организованным маршем двинулись в Симферополь в немецкий плен вторично» (серия 35). Поспешили в объятья Гиммлера. До такого гнусного вранья даже Солженицын не доходил, казалось бы, уж абсолютный чемпион бесстыдства.

Между прочим, в Феодосии находился спецлагерь НКВД № 187, в котором проходили проверку наши освобожденные пленные. В июле — декабре 1944 года их там было 735 человек, и все до одного остались живы (Игорь Пыхалов. Клеветникам России. М., «Яуза». 2006. С. 357).

Я упоминал о том, как наших пленных расстреливали и топили на баржах в Севастополе, родном Правдюку. Много можно сказать о судьбе советских пленных и еще, но я ограничусь несколькими цитатами.

Жительница Керчи П.Я. Булычева показала: «Я неоднократно была свидетельницей того, как гнали по улице наших военнопленных, а тех, кто из-за ранений или слабости отставал от колонны, немцы пристреливали тут же, на улице. Я несколько раз видела эту страшную картину. Однажды в морозную погоду гнали группу измученных, оборванных, босых людей. Тех, кто пытался поднять куски хлеба, брошенные им горожанами, немцы избивали. Тех, кто под ударами падал, пристреливали» (Нюрнбергский процесс, т. 4. с. 121).

Правдюки, уверяющие, что немецкий плен был чем-то вроде санатория, из которого не хочется уходить, могут, конечно, как, допустим, и Новодворская, сказать: «А кто эта Булычева? Поди, большевичка. Или заставили ее, вот и наплела».

Допустим, большевичка. Но вот что в январе 1942 года заявили более шестидесяти немецких пленных лагеря № 78 в обращении к Красному Кресту по поводу известной ноты наркома иностранных дел В.М. Молотова: «Описанные в ноте жестокости мы считали бы почти невозможными, если сами не были бы свидетелями подобного зверства» (там же, с. 125). Бесстыжие русофобы и на это могут сказать: «Так это ж пленные. Конечно, заставили!»

Да, пленные, но уж, по крайней мере, не большевики. Но вот еще один документик — письмо от 28 февраля 1942 года: «Большевизм должен быть повергнут. Военнопленные должны на собственном опыте убедиться, что национал-социализм хочет и в состоянии обеспечить им лучшее будущее. Они должны вернуться на родину с чувством восхищения и глубоко уважения перед Германией». Все это близко к тому, что проповедуют правдюки.

Но дальше совсем иное: «Поставленная цель пока не достигнута. Напротив, судьба советских военнопленных является трагедией огромного масштаба. Из 3,6 миллиона военнопленных в настоящее время только несколько сотен тысяч являются работоспособными. Большая часть их умерла от голода или погибла из-за суровых климатических условий, тысячи умерли от сыпного тифа. На территории Советского Союза местное население готово доставлять продовольствие пленным. Однако в большинстве случаев начальники лагерей запрещали передавать пищу и обрекали заключенных на голодную смерть. Во многих случаях, когда пленные не могли на марше идти вследствие истощения, их расстреливали на глазах охваченного ужасом населения, и тела их оставались брошенными». Последние фразы это почти дословное повторение того, что говорила Булычева.

Наконец: «Во многих лагерях пленные лежали под открытым небом во время дождя и снегопада. Им даже не давали инструментов, чтобы вырыть ямы или пещеры. Можно было слышать такие высказывания: „Чем больше пленных умрет, тем лучше для нас“. Вследствие этого широко распространился сыпной тиф как в самом вермахте, так и среди гражданского населения на исконных территориях рейха. Так что и германская экономика, и военная промышленность должны страдать из-за ошибок в обращении с пленными. Эти соображения должны дать основу для новой политики по отношению к военнопленным, которая в большей степени соответствует нашим военным и гражданским интересам. Вся пропаганда окажется напрасной, если страх перед пленом больше, чем перед смертью на поле боя» (там же, с. 214–215).

Кто же он, этот шкурный заботник о советских военнопленных как о рабочей силе для немецкой экономики? Удивительное дело! Сам Альфред Розенберг, теоретик расизма, духовный наставник Гитлера, министр по делам оккупированных восточных территорий. И кому же он писал, кого уговаривал, кого пугал эпидемией сыпного тифа? Еще удивительней! Вильгельму Кейтелю, начальнику штаба Верховного командования, правой руке, холую Гитлера, которого военные за глаза звали Лакейтель. Тому самому, который еще 23 июля 1941 года издал по армии приказ, где говорилось, что в России «всякое сопротивление будет караться не по суду, а путем системы террора». И требовал: «Командиры должны выполнять этот приказ путем применения драконовских мер» (там же, с. 77).