Национальная идея и адмирал Колчак - Хандорин Владимир Геннадьевич. Страница 19

В другой статье говорилось: «Мы должны победить не только ради спасения России: с нами связали судьбу все демократии мира». [274] Здесь еще красной нитью проходит традиционная либерально-западническая идеология кадетов. Правда, в вопросе о войне они, подобно другим партиям, не избежали демагогии. Так, бездоказательно утверждалось, будто главной причиной революции было «возмущение» народа плохим ведением войны и даже… «изменой союзникам» (имеются в виду неподтвердившиеся слухи о намерении царского правительства заключить сепаратный мир). Таким образом, народу искусственно приписывались чувства, обуревавшие интеллигенцию. Более того, доходили до утверждения, будто и всплеск сепаратизма национальных окраин есть их реакция на «измену союзникам».

Особую позицию по вопросу о войне заняла часть левых кадетов во главе с Н. В. Некрасовым. Уже на майском VIII съезде партии он осудил лозунг «война до победного конца» как непопулярный среди солдат, предлагая присоединиться к выдвинутому социалистами лозунгу «мир без аннексий и контрибуций». [275] Но большинство российских и сибирских кадетов по этому, как и по другим программным вопросам, не поддержали своего прежнего лидера, солидаризировавшись с линией руководства партии во главе с П. Н. Милюковым.

Комментируя итоги провального июньского наступления на фронте, вызванного разложением армии в условиях революции и имевшего последствием попытку захвата власти большевиками в начале июля 1917 г., кадеты первой из политических партий признали правоту военных и вслед за ними стали называть вещи своими именами, открыто говоря о развале армии. Омские кадеты писали: «Армия не сдала экзамен на аттестат политической зрелости… Тяжелой ценой заплатила Россия за легкомысленную игру солдат в сознательных граждан». И по существу призывали к восстановлению уставных форм армейской дисциплины, говоря: «Воинское воспитание есть единственный способ воссоздания дисциплины». И далее – после ряда привычных демократических оговорок – проводили мысль о необходимости возрождения карательных мер в отношении неповинующихся, более того – призывали не останавливаться в случае крайности перед физическими наказаниями. Статья заканчивалась словами: «Во имя блага Родины, во имя единства армии должны быть дозволены все средства для поднятия ее боевой мощи». [276]

Иркутские кадеты подводили под лозунг войны до победы экономическую базу: «Мы экономически вынуждены идти совместно с союзниками и не можем без них думать о мире… Нам… нужны иностранные капиталы, их не будет, если мы откажемся от союзников». [277]

Впервые проявляется и такая черта, характерная для кадетов во всю последующую эпоху Гражданской войны, как ставка на офицерство, «ныне попранное и оплеванное» социалистами. [278]

Лишь после Корниловских событий, когда все более очевидной становилась явная невозможность продолжения войны в условиях прогрессирующего развала армии, часть умеренных деятелей партии (В. Д. Набоков, Б. Э. Нольде, А. И. Коновалов и др.) в октябре 1917 г. стали склоняться к ускорению мирных переговоров с Германией, побуждая к тому же державы Антанты. [279] Но большинство кадетов осудили эту позицию.

Тревожные симптомы разложения фронта и тыла уже летом 1917 г. заставили кадетов размышлять о национальной психологии. Многие обратились к еще недавно осуждавшимся партией идеям сборника «Вехи». Пытаясь раскрыть природу большевизма и секрет его влияния на массы, омские кадеты цитировали Н. А. Бердяева: «Русская социал-демократия хотя и сложилась теоретически под влиянием германской и находится у нее в рабстве, но носит на себе специфически русские, совершенно восточные черты… Русский большевизм и максимализм есть порождение азиатской души, отвращающейся от западных путей культурного развития и культурного творчества… Идея Интернационала есть болезненное классовое извращение и искажение великой идеи единства человечества и братства народов… Всечеловечность… не есть утрата и упразднение национальностей… Если бы Россия перестала быть Россией, а русские перестали быть русскими, то Россия и русские были бы потеряны для всечеловечества… У русских есть добродетели, которые опаснее пороков, есть какой-то расслабляющий морализм, есть что-то овечье. Слабость характера и овечьи добродетели – благоприятная почва для всяческой демагогии». [280]

Уже в этом отрывке сквозит попытка соединить традиционное для кадетов западничество с патриотизмом. В этом несомненно влияние прежних идей октябристов. С другой стороны, пытаясь объяснить влияние большевиков на русский народ, кадеты явно приписывали последнему недостатки российской интеллигенции. Ведь если кому и был свойствен «расслабляющий морализм», то в первую очередь ее представителям и кумирам, от Толстого и Достоевского до Чехова.

Значительно ближе к истине было другое удручающее наблюдение, процитированное сибирскими кадетами из «Русских ведомостей»: «Одна из удивительных и печальных особенностей русской революции состоит в том, что представители господствовавшей в России старого порядка народности, великороссы, обнаружили в своей массе почти полное отсутствие не только всероссийского, но и просто национального великорусского чувства». [281]

В данном случае они ограничивались простой констатацией факта. С учетом позднейших событий ясно, что прохладное отношение к патриотическим лозунгам в массах простого народа определялось не только усталостью от войны и непониманием ее целей, но и такими особенностями, как многонациональный состав населения, рассеянного на громадной территории, культурный разрыв и отсутствие взаимопонимания между интеллигенцией и народом, сохранявшееся до революции сословно-правовое неравенство в сочетании с упадком религиозности, о котором предупреждал еще Ф. М. Достоевский.

Со временем разочарование в последствиях революции усиливалось. В редакционной статье «Сибирской речи» от 23 июня под названием «Некоторые итоги русской революции» они излагались следующим образом: «Без дела и без толку слоняющиеся толпы, насильничество, повсеместная грязь и мерзость запустения, одно только разрушение без всякого пока намека на созидание, отсутствие уважения к заслугам, отсутствие любви к Родине… Милиция поглощает средства впятеро и вдесятеро больше старой полиции, не исполняя и десятой доли ее работы». Сравнивая произвол Совдепов с прежней имперской бюрократией, газета замечала: «Толмачев (прославившийся своими беззакониями градоначальник Одессы в 1907–1911 гг. – В. Х.) хоть не присваивал себе чужих типографий, современные «левые» Толмачевы не брезгуют и этим… Революционное хамство есть не что иное, как… самодержавие без царя… Все требуют средств и помощи от государства, отказываясь платить ему какие бы то ни было налоги, наивно думая, что для государственных нужд достаточно экспроприировать десятки тысяч богачей. Все стремятся только к одному: как можно больше получать и как можно меньше работать, не отдавая себе отчета, откуда же эти средства возьмутся». В заключение делался вывод: «Только патриотизм может спасти революцию и возродить наше государство». [282] Однако пути подъема патриотизма не раскрывались.

В другой статье тех дней говорилось: «Революция зажгла вселенский факел братства народов. Но… светящийся факел этот никого не согрел. Напротив, он стал распространять вокруг себя удушливый чад внутренних распрей и вражды, тяжелый туман интернационального обмана». [283]