Где ночуют призраки - Дубчак Анна Васильевна. Страница 14

Она бросила трубку.

— Ну что? — Никита сгорал от любопытства. — Что она тебе сказала?

— Я понял, что этого парня зовут Гамлет. И ему от Маши нужны какие-то капсулы. Нам надо срочно бежать к вам домой. Посмотри, на улице уже стемнело. Надо было договориться с Дроновым, чтобы он, после того как Маша окажется дома, ждал нас в «штабе». А то теперь мучайся, ломай голову, где они и что с ними?

— Не знаю, что с ними, но вот нам с Машкой сегодня не поздоровится. И влетит нам от родителей по первое число, — тяжко вздохнул Пузырек. — Хотя я готов все вынести, лишь бы меня кто-нибудь покормил. Но какие капсулы? Что за ерунда?

Они на автобусе вернулись к себе во двор. Окна квартиры Пузыревых не светились, и это означало, во-первых, что там нет Машки, во-вторых, не было и родителей, которые могли уже бегать по всем близлежащим дворам в поисках своих, явно отбившихся от рук чад.

Зато светились окна «штаба»! И Сергей с Никитой побежали туда. Дверь открыл Дронов. Вид у него был заспанный.

— Наконец-то. Думал, что уж и не дождусь вас. Значит, так. Парень вернулся, а это значит, как мы с вами и говорили, что он не маньяк. Подождал-подождал, а потом ушел.

— Его зовут Гамлет, — вставил Пузырек. — А где Машка-то?

— Ее не было. Я прождал довольно долго, а потом не выдержал и решил вернуться сюда…

— Как ты решил вернуться сюда? А если она сейчас будет возвращаться, а на нее нападет этот Гамлет? — закричал Сергей. — Ты что, с ума сошел?!

— Вы же меня не дослушали. Просто у меня возникла мысль, а не позвонить ли мне снова Монастырскому? Что, если она сначала поехала куда-то по своим делам, а потом решила все-таки наведаться к Монастырскому…

— Ну и что? — спросил Никита.

— Я прибежал в «штаб» на минутку и позвонил Монастырскому. И выяснил, что Маша у него, оказывается, была. Причем не так давно.

— Я ничего не понимаю. Где Маша? Где она сейчас?

— Дома.

Сергей с Никитой переглянулись.

— Ты видел ее?

— Представь себе, не увидел, потому что мы разминулись с ней. Она, наверное, прошла домой как раз, когда я ушел позвонить.

— Ты звонил ей?

— Звонил. Но она сказала мне, что не может разговаривать, что все объяснит завтра. Так что Машка — дома. Вот почему я жду вас здесь.

— Но окна-то у нее не горят…

— Думаю, она спит.

— А родители?

— Не знаю…

Сашка Дронов выглядел подавленным. И у него было несколько причин для этого. Машка ему не доверяла и ничего не рассказала о сегодняшнем дне. Кроме того, она отказала ему во встрече. Вот и доверяй после этого женщинам. .. А когда он, не выдержав, спросил ее, хорошо ли она провела время с Атаевым, Машка и вовсе обозвала его дураком и швырнула трубку. Словно это была и не она.

Сергей уже набирал Машин номер. Долго слушал, после чего сказал: думаю, она отключила телефон.

— Я домой, — сказал Пузырек. — Все узнаю, расспрошу, а потом позвоню вам, договорились?

И, не дожидаясь ответа, побежал домой.

Машу из леса, что на Николиной горе, привезли совершенно чужие люди. Две молодые женщины на красивой иностранной машине. Увидев в кустах девочку, упавшую вместе с велосипедом, они не смогли проехать мимо и не предложить помощь. На все их вопросы Маша отвечала лишь слезами — от стыда не могла произнести ни слова. И лишь позже, уже в машине, рассказала своим спасительницам о том, что сбежала с дачи одного своего приятеля, который был с ней очень груб.

Понимая, что нельзя показываться перед друзьями в таком виде (при падении она, помимо того что повредила ногу, еще и поранилась), да еще и не выполнив своего обещания наведаться к Монастырскому, Маша, на вопрос, куда ее отвезти в Москве, назвала адрес «француза». И ее привезли к старому дому, что на улице Пушкина.

— С тобой все будет в порядке или, может, тебя отвезти в больницу? — спросила одна из женщин. Но Маша, трудно соображая и стараясь вовсе не смотреть на тех, кто ее спас, лишь замотала головой. Поблагодарила за все и, попросив визитки, распрощалась с несколько удивленными ее поведением женщинами.

И только забежав в подъезд и спрятав под лестницу велосипед, она, прислонившись к стене, отдышалась и немного пришла в себя. Ведь что ей, в сущности, предстояло сейчас сделать? Так, сущую ерунду: позвонить Монастырскому в дверь и переброситься с ним парой слов. Либо он согласится давать ей уроки французского, либо откажет. Одно из двух. Но у нее во всяком случае будет алиби.

И она, сильно прихрамывая и чувствуя подкатывающую тошноту и сильную головную боль, поднялась на третий этаж и позвонила в дверь. Послышались шаркающие шаги, затем тихий голос спросил:

— Кто там?

— Это я, Маша Пузырева, откройте, пожалуйста.

Алексей Константинович Монастырский был высоким худощавым мужчиной с печальными, как у бассет-хаунда, глазами, глядящими на мир словно через стекло разочарования и душевной боли. Более грустного и несчастного человека, каким показался ей учитель французского языка, Маша еще не видела. «Видать, ему и впрямь нужна наша помощь», — подумала Маша, глядя ему прямо в глаза.

— Ну проходи, Маша Пузырева, — пропустил ее Алексей Константинович в квартиру, и от Маши не скрылось, с каким удивлением учитель рассматривает ее.

— У меня неприятности… — только и пробормотала она, как бы извиняясь за свой растрепанный, откровенно замызганный вид. — Но я к вам по делу.

— Проходи.

Маша, все так же припадая на левую ногу, потому что на правую было уже невозможно наступить, доковыляла до комнаты и бухнулась в кресло.

— Мы с родителями собираемся во Францию, — сказала она, чувствуя, как от вранья начинают полыхать ее щеки. — И мне нужно в короткий срок овладеть хотя бы разговорным. Вы не могли бы дать мне несколько уроков?

Алексей Константинович, осмотрев ее с головы до ног, покачал головой:

— Я думаю, что перед тем как тебе заняться французским, Маша Пузырева, тебе нужно оказать первую медицинскую помощь.

Она хотела ему что-то возразить, но он, подняв свой указательный палец вверх, строго погрозил им Маше:

— Никакие возражения не принимаются. Значит так, в первую очередь покажи-ка мне свою правую ногу…

Маша вытянула ногу и сама чуть не ахнула, увидев, какой сине-красной стала ее щиколотка. А та косточка, что находится внизу, сбоку вообще утонула в распухшей мякоти ступни, словно ее и не было.

— Сейчас мы поедем с тобой к» травмпункт. А уж потом, если у тебя останется желание заниматься со мной французским и если после разговора с родителями ты еще будешь в состоянии думать об этом, то позвонишь мне..,

Так Маша оказалась в травмпункте, ближайшем к улице Пушкина. Там ей сделали рентгеновский снимок ноги (оказалось, что перелома нет, это растяжение) и туго забинтовали; наложили швы на колено (находясь в состоянии шока, она и не заметила, что у нее содрана кожа с левого колена); обработали какой-то жгучей жидкостью и смазали йодом ссадины на локтях и даже лице. Вот в таком жутком, перебинтованном виде Монастырский и доставил ее на такси домой.

— Тебя искали твои друзья, — сказал человек с лицом бассет-хаунда и горько улыбнулся. — Но надеюсь, что ты сама им все объяснишь.

— Можно, я позвоню вам завтра?

— Конечно, можно…

Они разговаривали на лестничной площадке почти в темноте — за окном синел теплый летний вечер.

— Родители твои дома?

— Не знаю, в окнах нет света, может, они уже ищут меня…

Он хотел уже уйти, как Маша окликнула его:

— Подождите, Алексей Константинович, можно вас о чем-то спросить?

— Спрашивай, — едва слышно ответил он, как если бы у него чисто физически не осталось сил продолжать разговор.

— А почему вы такой грустный?

Он усмехнулся в темноте.

— Когда-нибудь ты и сама поймешь, что мы — песчинки на этой планете… и никому нет дела до нас, каждого в отдельности… Понимаешь, у меня пропала жена. Прошла уже целая неделя, как ее нет, а ее никто не ищет.