Мир, которого хотели и который ненавидели - Ксенофонтов Иван Н.. Страница 41

НКИД нашим представителем в Лондоне был назначен М. М. Литвинов \ и мы должны были быть уверены в том, что в отношении наших представителей в Англии не будет допущена какая-либо дискриминация.

Вообще надо сказать, чем меньше дней оставалось до возобновления работы мирной конференции в Брест-Литовске, тем активнее становились всевозможные внутренние и внешние силы, выступавшие против большевиков и Советской власти, тем истеричнее шумела буржуазная печать вокруг брест-литовских переговоров. Из союзных стран телеграф продолжал приносить сообщения с обвинениями нас в предательстве, прямыми угрозами в адрес Советской России. Газеты распространяли слухи о разногласиях в советской мирной делегации по вопросу принятия или неприемлемости предъявленных нам Германией условий мира, увязывая эти измышления с предстоящим открытием Учредительного собрания, «патриоты» которого готовы, мол, подписать мир, если большевики откажутся это сделать⁴⁶⁹. Газета «День», называя большевиков препятствием к достижению мира, писала: «Или большевизм, и тогда распад России, от которой Германии тем легче будет отхватывать один кусок за другим, или всевластное Учредительное собрание, перешагнувшее через труп большевистской диктатуры, и тогда мир внутри России и мир вовне, утверждаемый свободным соглашением союзных держав с германской коалицией»⁴⁷⁰. Германия «знает, что нынешней России, растерзанной, залитой междоусобной кровью, лишенной армии, можно только приказывать»⁴⁷¹, подчеркивала одна из газет. Большевики полагали, продолжала она же, что захват ими власти вызовет такое же движение в воюющих странах, что «их перемирие немедленно приведет к перемирию на всех фронтах», но ничего этого не случилось, и «нигде в Европе пролетариат не последовал примеру наших большевиков»⁴⁷². Словом, буржуазная и контрреволюционная печать, улавливая различия во мнениях и оценках относительно брест-литовских переговоров, действительно зревших и имевших место среди сил русской революции, интерпретировала их на свой манер и старалась, естественно, использовать в своих интересах.

20 декабря на заседании Совнаркома принимается постановление об открытии, «при наличии установленного кворума из 400 человек», Учредительного собрания

5 (18) января 1918 года ⁴⁷³. В этот же день Ленин подписывает назначение С. Шаумяна временным чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа, «впредь до образования краевой Советской власти на Кавказе»⁴⁷⁴: надо было предпринимать меры против местной контрреволюции, имея в виду также и то обстоятельство, что здесь проходила линия перемирия с турецкими войсками. Тогда же, 20 декабря, руководитель советской мирной делегации Иоффе разослал всем председателям делегаций Четверного союза телеграмму, в которой говорилось, что Совнарком предлагает для дальнейшего ведения переговоров избрать нейтральную страну, перенеся их в Стокгольм, что ответ на это предложение наша делегация ожидает в Петрограде, что, наконец, понимание другой стороной пункта о праве наций на самоопределение СНК и ВЦИК считают для нас неприемлемым ⁴⁷⁵.

21 декабря Владимир Ильич Ленин, проявлявший серьезное беспокойство о состоянии армии, участвует в совещании с работниками Наркомвоена по вопросу организации новой армии Советского государства ⁴⁷⁶. 22 декабря вечером Ленин вновь посещает Наркомвоен, где обсуждается тревожное положение на Румынском фронте, и опять ставится вопрос о формировании новой, социалистической армии⁴⁷⁷. Для Ленина все более становилось очевидным, что без создания своей армии социалистическому государству не обойтись⁴⁷⁸.

В тот же день, 22 декабря, в Ставке главнокомандующего в Могилеве проходила встреча с участием представителей советской и германской сторон с целью предварительного изучения условий мирного договора ⁴⁷⁹. Заседание было весьма представительным: Н. В. Крыленко, М. М. Володарский, М. С. Урицкий, В. А. Антонов-Овсеенко, Ф. Э. Дзержинский, Н. А. Скрыпник и другие — с советской стороны и фон Готт, Таубнер, Рауш и другие — со стороны немецкого командования. Разумеется, иллюзий себе на этой встрече никто не строил. Для нас это был своеобразный зондаж позиций германской стороны, выяснение ее планов накануне возобновления работы мирной конференции в Брест-Литовске. Не случайно, что на следующий день, 23 декабря, «Известия» писали: «Коалиция центральных империй только на словах признала великие принципы русской революции: мир без аннексий и контрибуций и право наций на самоопределение. Когда дело дошло до того, чтобы эта абстрактная формула приняла конкретные очертания, австро-германские правители спрятали лисий хвост и показали свой волчий зуб». И далее газета подчеркивала: «Борьба против завоевательных стремлений германского империализма — это не только вопрос самосохранения для русской революции, это вопрос спасения международной социалистической революции, которая уже зреет на Западе».

А эти «завоевательные стремления» германского империализма продолжали нарастать. Многие обстоятельства тех дней «играли» в пользу держав Четверного союза, роста аннексионистских аппетитов Германии: прогрессирующий развал в России армии, транспорта, промышленности, надвигающийся голод, увеличивающееся число очагов гражданской войны. Позиция, наконец, стран Антанты в отношении власти большевиков и их участия в работе брест-литовской мирной конференции. Она, эта их позиция, говоря языком более позднего времени, а именно — второй половины тридцатых годов, прямо подталкивала Германию на Восток с целью удовлетворения ее возраставших аппетитов. Антанта как бы одним выстрелом хотела убить двух зайцев: не спеша накапливала силы для окончательного удара по Германии и в то же время была не прочь нанести, как ей представлялось, смертельный удар по большевикам германским кулаком. В этом плане весьма красноречиво звучит признание Ллойд Джорджа. «Дневник войны показывает,— вспоминал он впоследствии,— что с конца декабря

1917 г. до середины марта 1918 г. на Западном фронте совершенно прекратились даже самые незначительные боевые операции. Это был самый длинный период передышки за последние два года»

Если мы сопоставим факты, то нам будет ясно, почему именно с конца декабря на Западном фронте наступает «затишье». По старому стилю это как раз те дни, когда в работе мирной конференции в Брест-Литовске по просьбе советской делегации был объявлен перерыв. И мы, как известно, выступили с предложением о таком перерыве потому, что австро-германский блок неожиданно выставил грабительские, аннексионистские условия мира, относительно которых нам необходимо было держать большой совет в правительстве. Впрочем, предоставим «слово» немецкому источнику. М. Эрцбергер, а приводимые им даты даются по новому стилю, писал: «Принятие русского общего мирного предложения «без аннексий и контрибуций» от 25 декабря германской мирной делегацией привело в ярость верховное командование. Прежде чем это предложение и его принятие Германией могли оказать свое действие на мир, появилась уже вторая германская нота от 27 декабря, которая давала совершенно иной вид миру с Россией и требовала дальнейшего отделения русских областей»².

Последняя точка зрения и начала проводиться в жизнь австро-германским блоком. При этом немцы спешили. Э. Людендорф, вспоминая о совещании у кайзера, имевшем место незадолго до возобновления мирной конференции в Брест-Литовске, 2 января 1918 года (20 декабря 1917 года), писал: «Я указал, что ввиду намечающегося удара на западе требуется скорейшее заключение мира на востоке, так как лишь в том случае, если заключение мира предстоит в ближайшее время, мы будем иметь возможность надлежащим образом совершить переброску войск. По военным соображениям надо противиться всякой попытке промедления» ³. Словом, речь шла о том, чтобы как можно быстрее заключить аннексионистский мир. В эти дни произошел разговор между