Диалектический материализм - Энгельс Фридрих. Страница 129

Последователь Фейербаха, Альбрехт Paу, решительно критикует поэтому теорию символов Гельмгольца, как непоследовательное отступление от «реализма». Основной взгляд Гельмгольца, — говорит Рау, — есть реалистическая посылка, по которой «мы познаем при помощи наших чувств объективные свойства вещей» [Albrecht Rau, Empfinden und Denken, S. 304, Giessen 1896. (A. Pay, Впечатления и мысли, стр. 304. Гиссен 1896. — Ред.).]. Теория символов не мирится с таким (всецело материалистическим, как мы видели) взглядом, ибо она вносит некое недоверие к чувственности, недоверие к показаниям наших органов чувств. Бесспорно, что изображение никогда не может всецело сравняться с моделью, но одно дело изображение, другое дело символ, условный знак. Изображение необходимо и неизбежно предполагает объективную реальность того, что́ «отображается». «Условный знак», символ, иероглиф суть понятия, вносящие совершенно ненужный элемент агностицизма. И поэтому А. Рау совершенно прав, говоря, что теорией символов Гельмгольц платит дань кантианству. «Если бы Гельмгольц, — говорит Pay, — оставался верен своему реалистическому взгляду, если бы он последовательно держался того принципа, что свойства тел выражают и отношения тел между собою, и отношения их к нам, то ему, очевидно, не нужна бы была вся эта теория символов; он мог бы тогда, выражаясь кратко и ясно, сказать: «Ощущения, которые вызываются в нас вещами, суть изображения существа этих вещей» (там же, стр. 320).

Так критикует Гельмгольца материалист. Он отвергает иероглифический или символический материализм или полуматериализм Гельмгольца во имя последовательного материализма Фейербаха. (Ленин, Материализм и эмпириокритицизм, Соч., т. XIII, стр. 190 — 193.)

Защита ошибок Плеханова представителями механицизма и меньшевиствующего идеализма

Ленин был совершенно прав в своем возражении против теории символов или иероглифов. Читатель знает, что Плеханов, вообще говоря, не стоит на иероглифической точке зрения и что он признал свою терминологию неправильной, ибо у Плеханова все дело сводилось только к терминологии, но не к существу вопроса. Теория же символов, несомненно, ведет к идеализму». (Деборин, Ленин как мыслитель, стр. 52, Гиз, 1929 г., изд. 3-е.)

«...Наши представления о формах и отношениях вещей не более, как иероглифы; но эти иероглифы точно обозначают эти формы и отношения, и этого достаточно, чтобы мы могли изучить действия на нас вещей в себе и в свою очередь воздействовать на них».

Так писал Плеханов; это он говорил о соответствии субъективных явлений объективным, сознания бытию; это его я повторяю.

Плеханов продолжал стоять на этой точке зрения и после того, как Ленин выступил против него; он писал: «... мне очень жаль, что даже противник идеализма Владимир Ильич счел нужным пройтись в своей книге «Материализм и т. д.» против моих иероглифов». Плеханов отказался только от своей старой терминологии.

Он писал («Materialismus militans»): «Хотя вещь в себе имеет цвет только тогда, когда на нее смотрят, но если роза имеет при наличности этого условия красный цвет, а василек — голубой, то ясно, что причины этого различия надо искать в различии тех свойств, которыми обладают те вещи в себе, — одну из которых мы называем розой, а другую васильком, — независимо от смотрящего на них субъекта».

Расходится ли с материализмом Плеханов, пусть судит читатель.

Я же в своих книжках четко развиваю плехановскую точку зрения и показываю, что понимать под соответствием. Я вижу красное знамя. «Красное» есть мое ощущение (субъективное явление), которое соответствует определенному во мне объективному процессу, вызванному действующими на меня колебаниями эфира. Знамя обладает свойством, вполне объективным, ни в какой мере не субъективным, вызывать в эфирной среде определенного рода движения.

Но только при взаимодействии эфирных колебаний с особо организованной материей и ощущающим объектом, т. е. с субъектом, появляется «красное», которого нет объективно. Это положение, которое я буквально разжевываю в своих книгах, т. Столяров буквально сглотнул все без остатка, преподнеся читателям только одно: что т. Сарабьянов признает существование субъективных непространственных явлений и... больше никаких. Хороший способ полемизировать, нечего сказать! А ведь можно и по этому вопросу очень плодотворно поспорить, не уродуя противника, и я помогу т. Столярову понять, в чем действительная трудность проблемы.

Что представление предмета красным, прохладным, сладким и пр. нисколько не есть копирование предмета, это для меня лично бесспорно.

Бесспорно, что звук «ля» или «до» не есть такая-то и такая-то волна, а лишь субъективная реакция на эту волну, ощущение, иероглиф, по старой неудачной терминологии Плеханова.

Но мы говорим еще о весе, объеме, «возрасте» и т. д. предметов. Что объем не есть ощущение, это также вне спора. Каково отношение нашего представления о весе или объеме предмета к объективному весу или объему? Копия ли первое со второго или соответствие?..

Тов. Столяров думает, что я не рискну сказать вслух о своем расхождении с Лениным или Энгельсом. Он ошибается. Не всякая запятая даже у Ленина закон для меня. И в данном случае я решительно встал и стою на точке зрения Плеханова [Подчеркнуто составителем. — Ред.]. (Сарабьянов, жур. «П. 3. М.», № 6 за 1926 г., с. 64 — 65. Подчеркнуто составителями).

Понятие «опыт»

Все идеи заимствованы из опыта, отражения — верные или искаженные — действительности.

Два рода опыта — внешний, материальный и внутренний — законы мышления и формы мышления. И формы мышления отчасти унаследованы благодаря развитию (самоочевидность, например, математических аксиом для европейцев, но конечно не для бушменов и австралийских негров).

Если наши предпосылки верны и если мы правильно применяем к ним законы мышления, то результат должен соответствовать действительности, точно так же как вычисление в аналитической геометрии должно соответствовать геометрическому построению, хотя то и другое являются совершенно различными методами. Но, к сожалению, этого почти никогда не бывает, или это достигается лишь в совершенно простых действиях.

Внешний мир в свою очередь есть или природа или общество.

Уже верное отражение природы чрезвычайно трудно; оно оказывается продуктом продолжительной истории опыта. Силы природы представляются первобытному человеку чем-то чудным, таинственным, подавляющим. На известной ступени, через которую проходят все культурные народы, он уподобляет их себе путем олицетворения. Именно это стремление к олицетворению создало повсюду богов, и consensus gentium [согласие народов], на который ссылается доказательство бытия божия, доказывает именно лишь всеобщность этого стремления к олицетворению как необходимой переходной ступени, а следовательно и религии. Лишь действительное познание сил природы постепенно вытесняет богов или бога отовсюду (Секки и его солнечная система). В настоящее время этот процесс настолько подвинулся вперед, что теоретически его можно считать законченным.

В сфере общественных явлений отражение еще более трудно. Общество определяется экономическими отношениями, производством и обменом, вместе с историческими предварительными условиями. (Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 269, 1932 г.)

Присмотримся теперь к употреблению слова: опыт в эмпириокритической философии. Первый параграф «Критики чистого опыта» излагает следующее «допущение»: «любая часть нашей среды стоит в таком отношении к человеческим индивидам, что если она предстала, то они заявляют о своем опыте: «то-то и то-то узнаю опытным путем»; «то-то и то-то есть опыт»; или «проистекло из опыта», «зависит от опыта» (стр. I рус. пер.). Итак, опыт определяется все через те же понятия: Я и среда, причем «учение» о «неразрывной» связи их прячется до поры до времени под спудом. Дальше, «Синтетическое понятие чистого опыта»: «именно опыта, как такого заявления, которому, во всем его составе, предпосылкою служат только части среды» (1 — 2). Если принять, что среда существует независимо от «заявлений» и «высказываний» человека, то открывается возможность толковать опыт материалистически! «Аналитическое понятие чистого опыта»: «именно как такого заявления, к которому не примешано ничего, что́, в свою очередь, не было бы опытом, и которое, следовательно, представляет из себя не что иное, как опыт» (2). Опыт есть опыт. И находятся же люди, которые принимают этот квази-ученый вздор за истинное глубокомыслие!