Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс. Страница 22

В связи с обычными неразборчивыми, некритическими и, прежде всего, немужественными восхвалениями политики Бисмарка здесь, наконец, кажется уместным еще раз вспомнить об этой стороне дела. Ибо значительная и, во всяком случае, наиболее влиятельная часть популярной литературы о Бисмарке скроена по мерке стола с рождественскими подарками для обывателя, который предпочитает ставший у нас обычным неполитический способ почитания героев. Эта литература поддакивает сентиментальности и полагает, что служит своему герою, утаивая его слабые места и клевеща на его противников. Но так не воспитывают у нации необходимое ей политическое мышление. Грандиозная фигура Бисмарка без труда вынесет и то, что мы начнем объективно понимать инакомыслящих, и беспощадную констатацию того, какие последствия имело его глубокое презрение к людям, и обстоятельство, что по причине его господства, начиная с 1875 года, нация отучилась от того позитивного соучастия в определении своей политической судьбы, которое только и воспитывает квалифицированные политические суждения.

Каким же, учитывая все эти соображения, было политическое наследие Бисмарка с точки зрения интересующих нас сторон дела? Он оставил после себя нацию без какого бы то ни было политического воспитания, гораздо ниже того уровня, которого она уже достигла в этом отношении за двадцать лет до его отставки. И, прежде всего, нацию без какой бы то ни было политической воли, привыкшую, что возглавляющий ее политический деятель уж как–нибудь позаботится за нее о политике. И, кроме того, как следствие злоупотребления монархическим чувством в качестве прикрытия собственных властных интересов в политической партийной борьбе, нацию, приучившуюся под вывеской «монархического правления» фаталистически сносить все, что за нее решают, без критики политической квалификации тех, кто отныне обосновался в оставшемся без хозяина кресле Бисмарка и с поразительной непринужденностью захватил бразды правления. Вот что было гораздо хуже остального. А политической традиции после себя этот политический деятель вообще не оставил. Глубоко самостоятельные умы, а тем более характеры он не только не взращивал, но даже и не переносил. И, сверх того, злой рок нации пожелал, чтобы наряду с необузданным недоверием ко всем людям, которых рейхсканцлер как–то подозревал в качестве мыслимых преемников, он обзавелся еще и сыном, чьи поистине скромные способности государственного деятеля он поразительным образом переоценивал. И напротив того, вот чисто негативный результат его грандиозного престижа — совершенно беспомощный парламент. Известно, что сам он сетовал на это как на свою ошибку, когда был уже не у дел и когда следствия этого ему пришлось испытать на собственной шкуре. А ведь эта беспомощность означала еще и парламент с глубоко сниженным духовным уровнем. Хотя наивно морализаторская легенда наших апол тичных литераторов мыслит себе изначальное соотношение как раз наоборот: поскольку уровень парламентской жизни был и остался низким, постольку парламент–де и остался бессильным, и притом заслуженно. Однако же в высшей степени простые факты и соображения доказывают действительное положение дел, которое, впрочем, для всякого трезвомыслящего само собой разумеется. Ибо высокий или низкий уровень парламента устанавливается в зависимости от того, просто ли обсуждаются, или же масштабным образом решаются значительные проблемы в парламенте, т. е. зависит ли что–нибудь и многое ли зависит от происходящего в парламенте, или же он является лишь с неохотой допускаемым аппаратом господствующей бюрократии, единственная функция которого — давать ей свое согласие.

II. Господство чиновников и политическое лидерство

В современном обществе реальное господство — а проявляется оно не в парламентских речах и не в высказываниях монархов, но в осуществлении управления в повседневной жизни — необходимо и неизбежно сосредоточено в руках чиновничества, как гражданского, так и военного. Ведь современный высший офицер руководит из «бюро» даже битвами. Подобно тому, как так называемое прогрессивное продвижение к капитализму, начиная со Средневековья, служило недвусмысленным критерием модернизации общества, так и продвижение к бюрократическому чиновничеству, основанному на постоянных местах работы, на жалованье, пенсиях, служебной карьере, профессиональной выучке и разделении труда, непоколебимой компетенции, документальном протоколировании, иерархической упорядоченности чинов, служит аналогичным недвусмысленным критерием модернизации государства, как демократического, так и монархического. Во всяком случае, если это государство — не небольшой кантон с управлением, идущим своим чередом, а крупное демократическое государство. Ведь демократия совершенно так же, как и абсолютистское государство, исключает управление с помощью феодальной, родовой, патрицианской или другой почетной или наследственной знати, используя ради этого назначаемых на должность чиновников. Назначаемые чиновники принимают решения относительно наших всевозможных повседневных потребностей и жалоб. В этом решающем пункте обладатель военного господства, офицер, не отличается от гражданского управленческого чиновника. Современная массовая армия есть бюрократическое войско, а офицер, в противоположность рыцарю, кондотьеру, предводителю или гомеровскому герою, представляет собой особую категорию чиновника. На служебной дисциплине основана боеспособность армии. Лишь с небольшими модификациями по сравнению с армией происходит распространение бюрократизма в коммунальном управлении. Чем больше община или чем больше благодаря разного рода технически и экономически обусловленным целевым союзам разного рода она лишена своей органической локальной оседлости, тем больше развивается бюрократизм. И в церкви принципиально важным постановлением 1870 года стал не пресловутый догмат о непогрешимости Папы, а универсальный епископат. Он создал своего рода «капелланократию» и, в противоположность Средневековью, превратил епископов и приходских священников попросту в чиновников центральной власти курии. Так же обстоят дела и на крупнейших частных предприятиях современности, и чем больше эти предприятия, тем более развит бюрократизм. В статистическом отношении рост численности служащих на частных предприятиях опережает рост численности рабочих, и умственная работа в частной конторе хоть чем–то отличается от аналогичной работы в государственном бюро только в высшей степени смехотворных представлениях наших литераторов.

Напротив, обе работы по сути дела совершенно однотипны. С точки зрения социальной науки, современное государство является таким же «предприятием», как фабрика; это как раз и составляет его исторически специфическую черту. И отношения господства в рамках предприятия тоже одинаково обусловлены и здесь, и там. Подобно тому, как относительная самостоятельность ремесленника или свободного крестьянина, лично ответственного компаньона (Kommendatars), рыцаря или вассала основывалась на том, что он сам был собственником орудий труда, запасов, денежных средств и оружия, с помощью которых он исполнял свои экономические, политические и военные функции и благодаря чему он жил при их исполнении — так и впоследствии иерархическая зависимость рабочего, коммивояжера, технического сотрудника, ассистента в академическом институте и государственного служащего или солдата совершенно аналогично основана на том, что орудия труда, запасы и денежные средства, необходимые для предприятия и экономической жизни, сконцентрированы, в одном случае, в распоряжении предпринимателя, а в другом — в распоряжении политического руководства. Например, русские солдаты в подавляющем большинстве не хотели больше вести никакой войны. Это их желание оказалось вынужденным, ибо вещественные средства военного производства и запасы, обеспечивавшие жизнь солдат, находились в распоряжении людей, которые с их помощью загоняли солдат в окопы совершенно так же, как капиталистические владельцы экономических средств предприятия загоняли рабочих в заводские цеха и шахты. Этот определяющий экономический принцип, а именно «отделение» работника от вещественных средств предприятия — от средств производства в экономике, от средств ведения войны в армии, от вещественных средств управления в публичном администрировании, и всех их — от денежных средств, а также от исследовательских средств в университете и лаборатории — является общим как для современного властного, культурно–политического и военного государственного предприятия, так и для частнокапиталистического хозяйства, и составляет их определяющую основу. В обоих случаях распоряжение этими средствами находится в руках той власти, какой непосредственно подчиняется или в распоряжение которой попадает при апелляции соответствующий бюрократический аппарат (судьи, чиновники, офицеры, производственные мастера, коммивояжеры, унтер–офицеры), одинаково характерный для всех упомянутых структур; его существование и функция как причина и как следствие нераздельно связаны с той самой «концентрацией вещественных средств предприятия» и, более того, представляет собой их форму. Растущая «социализация» сегодня неизбежно означает растущую бюрократизацию.