Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс. Страница 55

Но теперь такая американская демократия, основанная на принципе, что раз в четыре года, когда сменяется президент, сменяются и 300 000 с лишним чиновников, каковых он должен назначить, — и раз в четыре года сменяются все губернаторы всех штатов, а с ними — опять–таки многие тысячи чиновников — такая демократия приближается к концу. Американская демократия представляла собой правление дилетантов; ведь эти чиновники, которых раньше назначала их партия, назначались по следующему принципу: у них есть заслуги перед партией, и потому они становятся чиновниками. Их профессиональная квалификация мало кого интересовала, испытание, экзамен или что–либо подобное до недавнего времени формально были неведомы американской демократии. Наоборот, зачастую приходилось слышать, что чиновничьи посты просто должны по очереди переходить от одного к другому, чтобы каждый побывал у кормушки.

Я сам неоднократно обсуждал этот вопрос с американскими рабочими. Настоящий американский рабочий–янки получает высокую зарплату и высокообразован. Зарплата американских рабочих выше зарплаты многих экстраординарных профессоров американских университетов. Эти люди полностью усвоили нормы буржуазного общества; они прогуливаются в цилиндрах и с женами, которые хотя и чуть менее изысканны и элегантны, чем настоящие леди, но в остальном по поведению от них не отличаются, — тогда как иммигранты из Европы вливаются в нижние слои общества. Итак, когда я однажды беседовал с одним из таких рабочих и спросил у него: «Как же вы можете позволить, чтобы эти люди управляли вами, ведь вы их посадили на их посты, а поскольку они обязаны партии своей должностью и раз уж из того жалованья, которое они получают, они отдают кругленькую сумму в качестве налога в пользу партии, а затем спустя четыре года они выходят в отставку без права на пенсию, то, разумеется, из своей должности они выколачивают все возможные деньги — так как же вы можете позволять управлять собой этому коррумпированному обществу, заведомо крадущему у вас сотни миллионов?» — то услышал по этому случаю характерный ответ, каковой я вправе воспроизвести во всей его грубой наглядности: «Это ерунда, там достаточно денег для того, чтобы их крали, да и на заработок другим достаточно останется — и нам тоже. На этих „профессионалов“, на этих чиновников нам наплевать, их мы презираем. Если же высокие посты займет ученый класс, сдающий ради этого экзамены, как у вас в Европе, — то тогда уже ему будет наплевать на нас».

Вот каким был для этих рабочих решающий аргумент. Они опасались возникновения такого чиновничества, которое фактически имеется в Европе, сословного, имеющего университетское образование, профессионально вышколенного чиновничьего сословия.

Разумеется, уже очень давно наступила пора, когда и Америка больше не может управляться дилетантами. С колоссальной скоростью там распространяется профессиональное чиновничество. Вводятся профессиональные экзамены. Формально и обязательно, в первую очередь, только для определенных, по большей части, технических чиновников, но этот процесс стремительно распространяется и дальше. Теперь уже насчитывается приблизительно сто тысяч чиновников, назначаемых президентом, которые могут занять должность лишь после успешной сдачи экзаменов. Тем самым сделан первый и важнейший шаг к перестройке старой демократии. И тем самым американские университеты тоже начали играть совершенно иную роль, университетский дух принципиально изменился. Ибо (за пределами Америки не всегда это осознают), в Америке зачинщиками войн были американские университеты и прослойки, получившие университетское образование, а не военные поставщики, как в остальных странах. Когда в 1904 году я находился в Америке, самый частый вопрос, задаваемый американскими студентами, был: как, собственно, в Германии проводят дуэли на шпагах и как получить на них ранения? Они считали это рыцарским развлечением и желали завести такой спорт и у себя. Серьезность этого дела в том, что под такие настроения была подогнана литература именно по моей специальности, как раз в лучших тогдашних трудах в конце я нашел, например, следующий вывод: «Какое счастье, что мировая экономика движется в направлении момента, когда будет рентабельным („а sound business view“^[107]) с помощью войны отнимать друг у друга мировую торговлю; ибо тогда для нас, американцев, окончательно прекратится эпоха, когда мы были недостойными зарабатывателями долларов, тогда в мире вновь воцарятся воинственный дух и рыцарственность». Похоже, они представляли себе современную войну в духе битвы при Фонтенуа^[108], когда герольд французов обратился к врагам: «Мои господа англичане, стреляйте первыми!» Они воображали, будто война — это своего рода рыцарственный спорт, который снова заменит эту грязную погоню за деньгами сословной чувствительностью, чувствительностью благородной. Вы видите, эта каста судит об Америке совершенно так же, как, насколько я знаю, об Америке часто судят в Германии — и извлекает последствия для себя. Из этой касты происходят сыгравшие решающую роль государственные деятели. Последствием этой войны для Америки будет то, что она выйдет из нее государством с большой армией, с офицерским корпусом и с бюрократией. Еще тогда я беседовал с американскими офицерами, которые лишь скрепя сердце соглашались с требованиями, предъявляемыми к ним американской демократией. Например, один раз я посетил семью дочери одного коллеги, и как раз тогда отсутствовала служанка — ведь у них в Америке был двухчасовой срок для расторжения договоров. И вот пришли два сына, кадеты морского училища, и мать сказала: «Теперь вам придется выйти убирать снег, а то я буду за это платить 100 долларов штрафа ежедневно». Сыновья — а они были знакомы с немецкими морскими офицерами — возразили, что им этого делать не подобает — на что мать сказала: «Если вы этого не сделаете, это придется делать мне».

Эта война будет иметь последствием для Америки развитие бюрократии, а тем самым — и шансы продвижения для университетских кругов; само собой разумеется, вскоре проявится и то, что война приведет к европеизации Америки как минимум в таком же темпе, в каком осуществлялась американизация Европы. Современная демократия повсюду, где она является демократией большого государства, представляет собой демократию бюрократизированную. Так и должно быть, ибо современная демократия заменяет знатных дворян или прочих чиновников, работающих на общественных началах, оплачиваемым чиновничеством. Этот процесс идет повсюду, он идет даже внутри партий. Это неизбежно, и вот первый факт, с которым должен считаться и социализм: необходимость много лет получать профессиональное образование, непрерывно углубляющаяся профессиональная специализация, а также участие в управлении получившего специальное образование профессионального чиновничества. Иначе современным хозяйством управлять невозможно.

В особенности же, эта неизбежная и универсальная бюрократизация есть то, что кроется за одним из наиболее часто цитируемых социалистических лозунгов — лозунгом «отделения рабочего от средств производства». Что это означает? Рабочий — говорят нам — «отделен» от материальных средств, с помощью которых он производит, и на этом отделении основано рабство наемного труда, в котором он находится. Под этим подразумевается тот факт, что в эпоху Средневековья рабочий был собственником технических инструментов, средств производства, тогда как современный наемный рабочий таковым не является и быть не мог; собственником средств производства может быть только предприниматель или государство, которые эксплуатируют, например, шахту или фабрику. Далее под этим имеется в виду, что ремесленник сам закупал обрабатываемое им сырье, а вот сегодня наемный рабочий его не закупает и закупать не может, и что соответственно этому, в Средние века, да и сегодня — там, где еще сохраняется ручной труд, — продукт находится в свободном распоряжении отдельного ремесленника, который может продавать его на рынке и использовать его ради получения собственной прибыли, тогда как на крупном предприятии продукт находится в распоряжении не рабочего, а того, кто является собственником этих средств производства — опять–таки, к примеру, государства или частного предпринимателя. Это справедливо, но данный факт никоим образом не характерен только для экономического процесса производства. То же самое мы переживаем, например, в университете. В прошлом доцент и университетский профессор работали с библиотекой и с техническими средствами, которые они раздобывали или заказывали сами для себя; это и были их орудия производства, например, химики производили вещи, необходимые для научного производства. Зато сегодня масса работников современных университетских предприятий, в особенности — ассистенты в крупных институтах, в этом отношении находятся точно в таком же положении, что и какой–нибудь рабочий. В любой момент их могут уволить. Их права в институтских помещениях ничем не отличаются от прав рабочих в помещениях фабрики. Ассистенты в институтах обязаны соблюдать существующие правила внутреннего распорядка совершенно так же, как рабочие на фабриках. Материалы, аппараты, машины и т. д., используемые в химическом или физическом институте, в анатомическом театре или в клинике, не находятся в их собственности, скорее, они являются государственной собственностью, но ведает ими директор института, получающий за это большие деньги, тогда как ассистент получает зарплату, которая соизмерима не с чем иным, как с зарплатой квалифицированного рабочего. Совершенно ту же ситуацию мы встречаем в военной сфере. Рыцарь прошлого был собственником своего коня и вооружения. Он должен был сам вооружаться и снабжать себя продовольствием. Тогдашние военные уставы основывались на принципе самоэкипировки. Как в античных городах, так и в рыцарских армиях Средневековья, рыцарю приходилось покупать для себя латы, копье и коня, а также везти с собой провиант. Современная армия возникла в тот момент, когда все эти заботы взял на себя князь, т. е. когда солдат и офицер (который хотя и не полностью соответствует прочим чиновникам, но в этом смысле все–таки соответствует) перестали быть собственниками средств военного производства. На этом ведь и основана сплоченность современного войска. Потому–то русским солдатам так долго и не удавалось убегать из окопов — ведь этот аппарат офицерского корпуса, интендантства и прочих чиновников был в наличии, и каждый в армии знал, что все его существование, в том числе и пропитание, зависит от функционирования этого аппарата. Все они были «отделены» от средств военного производства совершенно так же, как рабочий отделен от орудий труда. Аналогично рыцарю чиновник должен был работать на своего феодала, за что административная или судебная власть жаловала его как вассала леном или высокой должностью. Управленческие и судебные расходы он оплачивал из собственного кармана и получал за это гонорары. Современное государство возникает, когда князь берет это на себя, когда он назначает на должности оплачиваемых чиновников, в результате чего происходит «отделение» чиновников от средств производства. Итак, повсюду одно и то же: средства производства на фабрике, в государственном управлении, в армии и университете при помощи ступенчатого бюрократического аппарата концентрируются в руках тех, кто в этом аппарате господствует. Отчасти это обусловлено чисто технически типами современных средств производства — машинами, снарядами и т. д., отчасти же попросту большей производительностью такого типа межчеловеческого взаимодействия: развитием дисциплины — военной, ведомственной, ремесленной и производственной. Как бы там ни было, грубой ошибкой является, когда такое отделение рабочего от средств производства считается чем–то свойственным лишь хозяйству, а тем более — частному хозяйству. Ведь сущность ситуации нисколько не меняется, если происходит замена хозяина этого аппарата, если, к примеру, вместо частного фабриканта этим аппаратом располагает государственный президент или министр. В любом случае «отделение» трудящихся от средств производства продолжается. Пока существуют шахты, доменные печи, железные дороги, фабрики и станки, они никогда не будут собственностью одного–единственного рабочего или множества отдельных рабочих в том смысле, в каком средства производства в средневековой ремесленной мастерской были собственностью одного–единственного цехового старшины, местного рабочего товарищества или цеха. Это исключено в силу природы современной техники.