Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс. Страница 65
Демократия отвергнет все литераторские лозунги независимо от того, идет ли в них речь об «организации», о «свободном хозяйстве», об «общем хозяйстве», об «огосударствлении» или о чем угодно. Характеристика той или иной меры как «социалистической» или, напротив того, «либеральной» не означает ни того, что ее следует рекомендовать, ни противоположного. Скорее, для каждой частной области хозяйства она соотносится исключительно с объективным результатом, т. е. с тем, как добиться того, чтобы, с одной стороны, повысить шансы на заработок для широких рабочих масс, а с другой — повысить эффективность снабжения всего населения потребительскими товарами.
С государственно–технической точки зрения это означает, что мы не обязательно вынуждены принять унитарное решение, что, скорее, остается место для федерализма, даже если его следует избрать на других основаниях. Впрочем, ситуация сейчас такова, что чисто унитарное решение невозможно. По экономическим причинам, поскольку у Австрии есть собственные валюта и эмиссионный банк, гетерогенное финансовое хозяйство и торговополитические потребности. И по причинам политическим: очевидно, что враги–иностранцы, под чьим господством мы находимся, никогда его не потерпят. Но и совершенно независимо от этого унитарному решению резко воспротивится правомерное своеобразие не только Австрии, но и Баварии. Если все до такой степени принуждает нас избрать республиканское федеративное государство, то спрашивается, как оно должно выглядеть? Что касается всех основных институтов, то у нас есть выбор между несколькими принципами, которые мы в дальнейшем кратко обрисуем. В первую очередь, мы сравним их между собой.
III
При этом, обобщенно говоря, мы будем исходить из следующих предпосылок:
1) что следует стремиться к федеративной республике. Удастся ли ее фактически установить — зависит среди прочего еще и от того, не усилит ли господство берлинских властей экстремистский сепаратизм или же (вероятно, одновременно) не будет ли оно способствовать усилению течений за возвращение к монархии. В Австрии они как будто бы сильны, и благодаря этому для нас может возникнуть совершенно новая ситуация. Ибо мы исходим из того, что
2) задумано великогерманское решение, а это в дальнейшем означает, что
3) великопрусские составные части конституции надо всенепременно устранить. И прежде всего, только теперь на республиканской основе это возымеет в качестве возможного последствия то, что связь имперской верхушки с верхушкой прусского государства в будущем перестанет существовать, как и прусские «гегемониальные» преимущественные права в Бундесрате (ст. 5, § 2, ст. 7 § 3, ст. 11 § 1, ст. 15 § 1, 37), и права Пруссии, вытекающие из военных конвенций. Ведь здесь, в не устранимом никакими параграфами значении территории Пруссии, ее населения и ее хозяйственного положения как в качестве рынка сбыта, так и в качестве производственного региона, — в несравненном могуществе прусского управленческого аппарата и его руководства располагается источник почти всех трудностей германского федерализма. Затем мы полагаем, что
4) продолжительное расщепление Пруссии на частичные государства на тех же федералистских основаниях, что рассматривались в прошлом, натолкнется на столь значительные финансовые и административно–технические трудности и так повысит опасность сепаратизма земель к востоку от Эльбы, что оно едва ли произойдет в таком объеме, что у области, управляемой из Берлина, не останется подавляющего перевеса. Если же оно окажется возможным и осуществится[121] — и «Берлин» будет действовать в том же направлении, то мы согласимся с этим расщеплением. Но прежде всего и несмотря ни на что, оно представляется нам еще и непрактичным. Если это так, то речь могла бы идти и о создании государственно–правовых противовесов против фактического преобладания Пруссии. Предположив все это, надо в первую очередь задаться вопросом: парламентская или плебисцитарная структура? И вопросом, с ним связанным: делегаты или представители для органов, которые предстоит создать наряду с остающейся в империи народной палатой (Рейхстагом), т. е. для органов, которые должны заменить прежний Бундесрат и прежнее имперское правительство (кайзера, рейхсканцлера и статс–секретарей). Именно они, а не народная палата, создают наибольшие трудности.
Прежняя гегемониальная конституция принуждала остальные союзные государства к тому, чтобы посредством конституционных оговоренных и преимущественных прав обезопасить себя от господства Пруссии, опиравшегося на ее финансовое превосходство, на командную и исполнительную власть кайзера, а в Бундесрате — на абсолютную подчиненность обладающих правом голоса карликовых государств. Карликовые же государства, как мы полагаем, прекратят свое бессмысленное существование путем слияния в единое государство (Тюрингия?) либо путем инкорпорации в другое государство. А вот сохраняющиеся государства среднего размера могут обеспечить для себя то, чего им прежде недоставало: влияние в империи (вместо всего лишь свободы от империи) только тогда, когда и в будущем будет существовать орган, где они будут представлены весьма привилегированным соотношением голосов по сравнению с численностью их населения. Самым радикальным и потому не допускающим у нас подражания в таком объеме образом это зафиксировано в американской и швейцарской конституциях — без всяких различий равное количество голосов для представителей штатов в Сенате или Палате представителей без всякого учета неодинаковой величины штатов (Делавэр составляет едва ли 1/30 от штата Нью–Йорк!). Как конституция 1849 года (например, для Пруссии 40, для Баварии 20 голосов в малогерманской палате государств, состоящей из 168 голосов), так и имперская конституция 1867/71 годов (для Пруссии 17, для Баварии 6 голосов из 61 в Бундесрате) предписывают это в умеренной степени. Но радикально противоположным образом. Ибо вопрос, принципиальный для такого федерализма, формулируется так:
1. Бундесрат или палата государств? Система делегатов или система представителей? Первое означает, что в органе, имеющемся наряду с народной палатой, заседают назначаемые отдельными правительствами, в любое время отзываемые, голосующие исключительно по инструкциям делегаты, как прежде в Бундесрате. Напротив того, второе подразумевает, что там заседают избираемые населением или парламентами отдельных государств на жестко фиксированные законодательные периоды представители, голосующие исключительно по собственным убеждениям, как в Америке (Сенат) и в Швейцарии (Совет сословий). Конституция 1849 года позволяла правительствам отдельных государств и их народным представительствам назначать по половине общего количества представителей в палату государств; впоследствии же для того, чтобы по возможности уменьшить совокупный вес крупных государств, она установила, что вторая половина в государствах с провинциальными сословными представительствами должна избираться ими, т. е. по территориальному принципу, а не парламентами.
Но ведь любое парламентское избрание представителей палаты государств уже означает значительное приближение к принципу делегаций, поскольку практически оно приводит к тому, что партии отдельных государств направляют в эту палату своих доверенных лиц. Наоборот, прямые (естественно, строго демократические) народные выборы, и прежде всего — выборы по провинциям, до крайности усиливают последствия представительского принципа. Ибо всякие народные выборы палаты государств, и наиболее явно — в такой форме, принципиальным образом означают исключение правительств и парламентов отдельных государств. Т. е. как раз тех властей, каковые по радикально противоположному принципу делегатства в Бундесрате инструктировали своих доверенных лиц, становясь именно единственными носителями так сказать частично распределенных среди них федералистских притязаний в империи. В противоположность этому прямые народные выборы в палату государств по территориальному принципу означали бы представительство не политических индивидуальностей, т. е. носителей политической власти в отдельных государствах, а представительство местных особенностей народа, т. е. партий, преобладающих в каждой крупной провинции. Мы все время возвращаемся к этому.