Рыцари свастики - Ломейко Владимир Борисович. Страница 22

Леопольд долго не мог понять причину столь странного для него холодного отношения к семейным реликвиям, не говоря уже о роскошной обстановке самой виллы, где барон Готфрид фон Гравенау, большой почитатель искусства и знаток французских гобеленов, собрал несколько редких образцов, в том числе гобелены, выполненные по картонам Удри «Охота короля» (Людовика XV) и Буше «Любовь богов». Внутри вилла напоминала музей старинной мебели — впрочем, довольно неплохо сохранившейся.

С веранды открывался отличный вид на море. Красные черепичные крыши домов, расположенных уступами по всему склону горы, создавали идиллическое настроение. Здесь всегда было прохладно, тихо и спокойно. Городская суета оставалась где-то, далекой и нереальной, а на Зюлльберге царили покой и умиротворение. Для Леопольда это была «райская обитель»; он охотно продолжал бывать здесь и после того, как узнал причину отцовской отчужденности к дедовскому наследству: в 1917 году старый барон в припадке гнева самолично застрелил своего старшего сына, уличенного в заговоре против кайзера. Это случилось в большой гостиной на глазах у четырнадцатилетнего Отто фон Гравенау, который после этого несколько недель был болен белой горячкой. Леопольд не страдал отцовским комплексом и, будучи в Гамбурге, нередко устраивал на Зюлльберге вечеринки с дружками. Это место имело еще одно прекрасное преимущество: здесь была полная гарантия безопасности. Виллу окружали густые заросли декоративного кустарника. В доме постоянно проживал только один человек — крепкий семидесятилетний старик Готфрид, молчаливый характер которого оплачивался щедрее, чем его обязанности садовода и мажордома.

Размышления Леопольда были прерваны ровным и уверенным голосом Рихарда Грифе:

— Уважаемые господа, отец логики Аристотель любил утверждать: «Кто может мыслить и предвидеть, тот, естественно, властитель и господин». Я думаю, что очень скоро мы с вами будем властителями дум немецкого народа, а со временем и господами положения в нашей стране. Мы знаем, что знамением времени является идея растущего национального самосознания, которая неминуемо породит широкое национальное недовольство нынешней политикой жалких компромиссов и постоянного приспособленчества.

В этом зале сидят люди, которые испытали небывалый взлет «третьего рейха» и его мучительную гибель в результате подлого вероломства и предательства отщепенцев нации. Пусть наши враги называют нас экстремистами, правыми радикалами и даже неонацистами, нас не смутят эти бесплодные попытки политической диффамации. Слова типа «неонацизм» есть не что иное, как злонамеренный глупый ярлык против национальной оппозиции легального направления, которая становится неудобной. Всех нас объединяет гордость за принадлежность к немецкой нации, хранительнице тысячелетней культуры христианства, которой сама история препоручила цивилизаторскую миссию на востоке Европы. Мы все твердо верим в незыблемость авторитетной, сильной власти и в высокое предназначение элиты нации.

Господа, наступает решающий момент объединения всех наших сил на национальной основе. Вы знаете, этот курс был выдвинут Адольфом фон Тадденом на съезде Немецкой имперской партии в сентябре 1963 года в Карлсруэ.

Уже сегодня мы являемся свидетелями приближающихся политических бурь. Многие утренние газеты сообщили о двух событиях, внешне мало связанных между собой. В Гейдельберге вчера возмущенные студенты избили красного демагога Биркнера из паршивой профсоюзной газетенки «Глокке». Многие газеты, и в первую очередь «Бильд-цайтунг», дают правильную оценку грубому, бестактному поведению журналиста, который измывался над национальными идеалами нашего юношества и получил достойный отпор. Кстати, эти же газеты подчеркивают, что Вальтер Биркнер — инициатор злостной кампании клеветы против немецкого идеалиста и патриота Карла Реннтира. «Бильд-цайтунг» вышла с шапкой «Реннтир — жертва красных». Мы должны всеми имеющимися у нас способами и средствами развить и поддержать эту мысль. Карл Реннтир подвергался безудержной и бессердечной травле со стороны либеральных интеллигентов и красных профсоюзов. Они сделали его жизнь невыносимой. Это они нажали на спусковой крючок его пистолета. Имя Карла Реннтира должно стать нашим знаменем. Он отдал жизнь за наши идеалы, и мы должны воздать ему должное. Сейчас готовится к изданию его книга, которая не позволит никому забыть Карла Реннтира и его преданность великогерманским принципам. В июне 1964 года состоится тринадцатый съезд Немецкой имперской партии, который обсудит конкретные шаги по объединению всех национальных сил. Уже сейчас идет активная подготовка к разработке основных принципов новой партии. К осени мы соберем воедино национальный лагерь, чтобы провозгласить немецкую политику, независимую от чужих интересов. Мы должны обратиться ко всем немцам, которые полны решимости служить вместе с нами этой цели. Мы обратимся к немецкому народу, в особенности к немецкой молодежи и тем миллионам обманутых избирателей, которые не согласны больше подчиняться монопольным притязаниям боннских партий на единоличную власть и финансирование из налоговых средств. Наш народ не заслужил, такого руководства! Мы больше не хотим его.

И будьте уверены, господа, что недалек тот день, когда наступит золотая осень сбора плодов нашей деятельности!

Голос Рихарда Грифе дрогнул и оборвался. Все посмотрели в сторону поворота его головы. В дверях гостиной стоял незнакомый господин с холеной внешностью и благородной сединой на висках. Леопольд замер от неожиданности: против всех расчетов и планов на виллу явился его отец, который, по его сведениям, должен был пробыть еще не менее суток в Париже.

— Продолжайте, господа, это весьма интересная программа! — без тени иронии произнес Отто фон Гравенау.

ПЕРВЫЕ УСПЕХИ

«Наконец-то мы вместе»

Вечером 28 ноября 1964 года к общественному зданию «Дёренер Машпарк» в Ганновере съезжались «фольксвагены», «таунусы» и «оппели». Прохожие равнодушно шли мимо: очередной съезд какой-либо организации. Любопытных было мало. Ганноверцы уже давно свыклись с тем обстоятельством, что их город стал излюбленным местом всевозможных сборищ. Около здания было всего несколько полицейских. Скандалов не наблюдалось: очередное заседание, мало ли их проходит каждый день.

Когда к зданию подкатил черный «мерседес», группа людей, ожидавших у входа, привычно вытянулась. Из машины вышли двое. Их почтительно приветствовали собравшиеся:

— Добрый вечер, господин Тилен!

— Добрый вечер, господин Прункман!

Прибывшие благосклонно отвечали на приветствия и не спеша продвигались в сторону входа.

В большом зале висел густой туман табачного дыма и гул голосов. Тилен поморщился и направился к столу президиума, где уже сидели несколько человек.

— Господин Тилен, я думаю, пора начинать.

Говоривший был высокий, довольно стройный для своих сорока трех лет господин. У него были седеющие волосы, но можно было догадаться, что в свое время он был блондином. Его подчеркнутая сдержанность и холеная внешность выдавали в нем дворянское происхождение.

Тилен, плотный полнеющий мужчина среднего роста, с открытым лбом и пронзительным взглядом больших, чуть навыкате глаз, кивнул головой в знак согласия:

— Да, господин фон Тадден, ждать больше не стоит. Все, на кого мы реально могли рассчитывать, видимо, уже в зале.

Он внимательно осмотрел зал. Более половины мест были пусты.

— Сколько человек зарегистрировалось? — спросил Тилен.

— Из тысячи двухсот приглашенных прибыло семьсот восемь человек, — ответил фон Тадден.

— Ну что же, для начала это совсем неплохо, — бодрым голосом заметил Тилен.

Фон Тадден повернулся лицом к залу и позвонил в маленький серебряный колокольчик. Шум в зале заметно спал.