Рыцари свастики - Ломейко Владимир Борисович. Страница 49

— Вы плохо знаете Биркнера! Он сейчас где-нибудь откапывает отличный материал и еще удивит всех очередной сенсацией.

За уверенным тоном редактора пряталась явная досада на Вебера, который пытался вовлечь его в переживания и опасения, не входившие в круг его обязанностей и не запланированные в распорядке его дня.

И Вебер решил действовать в одиночку. Он должен отправиться на поиски исчезнувшего друга. Это для него было абсолютно ясно. Оставалось решить главное — где искать Вальтера.

Хорст перебрал в голове все возможные варианты, постарался вспомнить планы Вальтера, о которых тот ему говорил. Но на ум не приходило ни одной толковой идеи.

Жена Вебера, толстушка Матильда, с беспокойством наблюдала за мужем. Его поведение внушало ей опасения.

— Хорст, ты опять потерял голову из-за своего Биркнера.

Вебер не отвечал, листая телефонный справочник.

— Тебе наплевать, что говорит твоя жена. Дружки для тебя значат больше, чем семья, — начинала злиться Матильда.

— Успокойся и не говори глупостей, — стараясь не заводиться, ответил Хорст.

Но не тут-то было! Матильда открыла огонь из всех видов оружия, упрекала его в душевной черствости и равнодушии, в забвении интересов семьи и прочих смертных грехах. Дело кончилось тем, что Хорст вспылил, наговорил ей ответных «комплиментов» и выскочил из дому. Когда он, побродив по улицам, успокоился и вернулся обратно, застал жену в слезах и истерике. На столе лежали два аккуратных белых конверта на имя Матильды Вебер, а рядом небольшие исписанные листки бумаги.

Хорст взял один из них. Письмо, отпечатанное на машинке, гласило:

«Уважаемая фрау Вебер! Я прошу заранее извинить меня за непрошеное вторжение в сферу ваших семейных дел, но меня глубоко волнует, что ваш муж, поддавшись естественному чувству дружбы, очень много внимания уделяет господину Биркнеру. А вам, вероятно, известно, что господин Биркнер создал себе весьма неприглядную репутацию в обществе. Более того, должен вам сообщить, что своим поведением господин Биркнер бросил вызов националистическим группам, которые грозят расправиться с ним. Весьма опасаюсь, как бы ваш муж не стал жертвой этой неприязни к Биркнеру, ибо очень многие люди, готовые пойти на все, считают их единомышленниками. Это будет ужасно, если они снова пойдут на покушение, как это уже было. Не дай бог, чтобы несчастье вошло в вашу семью.

Искренне переживающий за вас неизвестный доброжелатель».

Вебер неопределенно хмыкнул и взял второе письмо. Оно было значительно короче первого. Буквы запрыгали перед его глазами:

«Учтите, Веберы: возмездие неотвратимо. Мы не позволим предавать немецкие интересы. Хорст Вебер, тебя, подлого сообщника Биркнера, мы раздавим, как слизняка!»

Хорст с отвращением отбросил письмо. На него смотрели заплаканные глаза Матильды. Так уже было не раз. Письма с угрозами время от времени приходили в их дом. Они насмерть перепугали мать Матильды, которая перестала бывать у них дома. У Матильды эти письма вызывали истерику и приводили к ссорам супругов. Вебер отнес два раза письма в уголовную полицию. Там повертели их и сказали:

— К сожалению, мы не занимаемся анонимными письмами. Оставьте их у нас на всякий случай, но мы вам ничего не можем обещать.

И они действительно сдержали слово: ничего предпринято не было. Матильда громко запричитала:

— До каких пор ты будешь ходить по краю пропасти? Зачем тебе нужен твой Биркнер? Он сам сходит с ума. Это его дело. Но ты женатый человек, отец семейства, разве тебе пристало заниматься такими делами?

Вебера ужасно злило, когда он слышал подобные заявления. Он чувствовал свое полное бессилие что-нибудь объяснить жене, и от этого было совсем грустно на душе.

Молчание мужа только раззадорило Матильду.

— Я не выдержу больше такой жизни. Я не могу жить в условиях угроз и террора. Если ты не перестанешь поддерживать Биркнера, я возьму дочку и уеду к матери. Мне надоел этот вечный страх. Уехать в другой город и жить под другой фамилией. Уехать отсюда прочь, чтобы не видеть всего этого ужаса…

Вебер слушал эти причитания — и вдруг его словно осенило: Краузе. Как он раньше не догадался? Конечно, это он сам подсказал Вальтеру идею поехать к Краузе. Хорст даже пристукнул ладонью по лбу. Это было просто удивительно, как он не подумал о Краузе в первую очередь. И он решил рано утром на следующий день отправиться в Ульм.

— Послушай, Матильда, — обратился он к жене. — Неужели ты не видишь, что оба письма написал один и тот же «доброжелатель»? Они попросту хотят запугать нас. Им нужно, чтобы мы сдались, чтобы мы превратились в бессловесных скотов, равнодушных к чужому несчастью, одиноких в собственном сытом благополучии и в собственном страхе. Они ханжески сочувствуют тебе и тут же запугивают. Эти люди, написавшие письма, рассчитывают на твою слабость, на истерику, на слезы. Мне очень жаль и обидно, что этим подонкам удается достигнуть своих целей.

Матильда молча смотрела на него. Хорст взял оба письма.

— Вот взгляни. Оба письма печатались на одной и той же машинке. Ты ведь знаешь, что моя специальность — типографское дело. И я не ошибаюсь в таких вещах. Успокойся и не переживай. Если ты действительно боишься, поезжай к матери. Тем более что мне придется съездить в Ульм на пару дней.

В Ульме Вебер побывал в полицейском управлении и сделал там заявление, что при таинственных обстоятельствах исчез Вальтер Биркнер. Вначале его известие восприняли скептически. Но когда он сослался на показания администратора гостиницы, в которой 13 июня поселился, а затем исчез Биркнер, полиция начала поиски. Было установлено, что Биркнер приехал на машине, которую оставил на площади перед гостиницей. Машины там не оказалось. Был объявлен розыск по другим городам.

Вскоре было получено, известие, что машину нашли в Мюнхене. В полиции высказали предположение, что Биркнер срочно вернулся обратно, и стали искать его в Мюнхене.

Но Вебер остался в Ульме. Он узнал адрес фрау Линдеман, работавшей в городской библиотеке, и отправился на розыски Ганса Краузе. Для него, как и для Вальтера, неясным оставался вопрос, как и и кем была устроена ловушка в «Донизль» и почему о встрече Краузе и Биркнера было известно тем, кто организовал на них охоту.

Домик фрау Линдеман находился на окраине Ульма, на тихой улочке, спрятавшейся в тени старых роскошных лип. Перед домиком был крохотный палисадник, усаженный кустами роз. За домом виднелся небольшой садик и огород, на которых обычно любят возиться служилые люди, вышедшие на пенсию.

Калитка была закрыта. Вебер позвонил. После долгого молчания раздался тихий треск и хрип в мембране, вделанной в калитку, и он услышал женский голос:

— Кто там?

— Я хотел бы повидать фрау Линдеман по личному делу.

Вебер назвал себя. Возникла пауза. У Хорста было такое впечатление, что его украдкой рассматривали из окна домика. Наконец калитка открылась.

Прошло не меньше получаса, прежде чем Краузе открылся Веберу. Он долго, пытливо разглядывал его, задавал вопросы. Решающим оказался, видимо, все-таки рассказ о том, как он наблюдал за беседой Краузе и Биркнера и как его соседи спровоцировали драку.

Вебер рассказал Краузе о том, как они вместе с Биркнером более года разыскивали его.

Хорсту показалось, что Краузе при этом несколько смутился. После некоторого молчания он сказал:

— Поверьте, господин Вебер, мне надоело все до чертиков. До этой драки в «Донизль» я еще на что-то надеялся, думал своим посильным участием бороться против спрятавшихся нацистов. Но что из этого получилось? Я опять попал в больницу с переломанными ребрами. Меня отделали так, как в былые времена в гестапо. С единственной разницей: раньше били в официальном государственном помещении, били медленно, открыто, находясь при служебных обязанностях. И после очередного мордобоя вели в камеру, а если не мог двигаться — в тюремный госпиталь. Сейчас бьют втихую, торопясь побольше поддать сапогом в поддыхало и удрать с места расправы. После этого тебя доставляют на машине в официальное учреждение — больницу, где тебя выхаживают доктора в белых халатах, твои соотечественники, такие же, как и те, кто перед этим с животным наслаждением избивал тебя. Я не могу больше бороться. Я бесконечно устал, я слабый, маленький, одинокий человек. И все мы слабые одиночки, которым ничего не стоит свернуть шею.