Поход семерых - Дубинин Антон. Страница 8
– Что это? – скривившись при виде «Новости», вскричал Аллен голосом безнадежно больного человека.
– Очень питательный сырок, – оскорбленно заметил Марк. – Наливай всем чай и не протестуй, а то я тебе его скормлю вместе с оберткой.
В кухню вернулась Мария. При виде сервированного стола она воскликнула:
– Я так и знала! – и принесла свою сумку, в которой обнаружилась упаковка котлет и коробка сухого картофельного пюре. Следующим сюрпризом оказался вафельный торт. – Ну-ка пустите меня к плите, ребята, – скомандовала она. В отличие от Аллена ее особенно возмутил не сырок, но огурец, и она заставила Марка его выкинуть. Вскоре был готов замечательный ужин. Круглые кухонные часы показывали без пяти минут полночь, и это, увы, была чистая правда.
…Человек не может долго жить в горах. Там слишком сильный ветер. Там слишком высоко, и слишком явственно присутствие ангелов. Чтобы не сгореть в постоянном благоговении, человек спускается в долину, но потом, когда к нему возвращаются силы, он берет посох и опять спешит в горы, потому что без них уже не может жить…
– А теперь, – попросил Аллен, ставя грязные тарелки в раковину, – давайте вы скажете мне, что вы об этом думаете. А я вам тоже что-нибудь скажу. Потому что кушать, конечно, очень здорово, спасибо, Мария, но если мы не придумаем, что с этим делать, у меня внутри все сгорит. Давайте говорить, пожалуйста.
И они стали говорить.
За окном разгорался рассвет. День обещал быть таким же сияющим, как вчерашний. Трое друзей сидели за столом. Бессонная ночь и горячечные разговоры сказались на всех, но на каждом по-своему. Мария напоминала смертельно больную огромными синими кругами вокруг глаз и полупрозрачным зеленым цветом лица. Аллен приобрел внешность сумасшедшего юного наркомана, которому срочно нужна очередная доза. Глаза его неестественно светились. Он, наверное, мог бы в темной пещере обойтись без фонарика. Один Марк не казался усталым или нездоровым: он выглядел как полный сил маньяк-убийца, вынашивающий новый жестокий план. Его лицо просто просилось на плакат с надписью «Разыскивается полицией».
– Честное слово, я за эту ночь выпила больше чаю, чем за всю предыдущую жизнь, – рассеянно катая пустую чашку по столу, призналась Мария. Марк воспринял это как просьбу и потянулся за чайником. Возражений, как ни странно, не последовало.
Они сидели на кухне и смотрели на бутылку. Единственным, кто хоть как-то отдал ей должное, оказался Марк – и того хватило на пару глотков.
– Отлично, – подвел он итог, мучая ножом простертый на блюдце плавленый сырок – все, что к утру осталось в доме из съестного. – Значит, намечается Поход Грааля. Вот круглый стол у нас уже есть – правда, скатерть в цветочек мешает, но ее можно и снять. А мы, значит, вроде как трое рыцарей. Сэр Марк, сэр, извиняюсь, Мария – или дэйм, если хочешь, и юный сэр…
– Пожалуйста, перестань, – дернулся Аллен, вместо четок перебиравший листы «Преданий». Мария взяла его личную карту, которая непонятно почему валялась на столе, приоткрыла. Шестнадцатилетнее, почти не изменившееся лицо улыбалось с фотографии.
– Он тебя не дразнит, успокойся. Он серьезно… наверное. Потом, разве ж плохо звучит – юный сэр Аллен П. Августин?.. Вполне подходяще для хроники, только П. мешает. Кстати, что такое П.?
– Инициал. Чему это вас в колледже учили? У нас до Реформации была система многих имен, в основном у дворянства – одно личное, остальные родовые. Потом у всех стало по два… Отсюда выражение «последнее» имя, хотя теперь правильно говорить «второе». Ну, у некоторых кусочки этих отмерших имен остались, в основном в документах… Называются – «мертвые инициалы». Да что я тебе лекцию читаю? Неужели правда не знаешь?
Мария досадливо хлопнула карточкой о стол.
– Да я не о том… Что это было за имя, я имею в виду?
Аллен моргнул.
– Так я и не знаю… П. и П., как-то я никогда не задумывался. Отец, понимаешь ли, был Даниэль П. Августин, а я вот – Аллен П. Августин…
– А узнать можешь? Где-нибудь должно же это быть…
– Слушайте, ребята, а зачем вам? – вмешался Марк. – Может, ну его?..
– Нет, пусть он узнает, – уперлась Мария. – Аллен, будь добр, посмотри где-нибудь… Мне вдруг показалось, что это важно.
– Разве что маме позвонить… Семь часов, она, наверное, уже встала, на работу собирается. Только это межгород, Марк, тебе потом оплачивать. – Аллен неуверенно потянулся к телефону.
– Да звони, разоритель. Тоже мне межгород – шесть часов на электричке… Не помру от голода. А помру – буду утешаться мыслью, что ты себе этого не простишь и отгрохаешь мне на могиле двухметровый памятник с изображением Чаши Грааля…
Но «разоритель» уже вертел телефонный диск, не обращая на речи друга внимания. Марк всегда говорил речи, и слушать их было вовсе не обязательно.
– Халло, мам! Ты все-таки дома, а я уж думал… Да, я! Хорошо. Да, сдал… Почти. Две пересдачи. Да сдам я все! Абсолютно уверен. И с деньгами хорошо. И у Роберта тоже… Жениться? Я? Ах Роберт… Вот ты у него и спроси, я по шее не хочу… Соберется – скажет. Как это – когда? Когда все сдам, тогда и приеду. Ну, мам, что значит – тогда до осени не увидимся? Я же умный…
– Слушай, умный, – прошипел Марк, дергая друга за волосы, – ты по делу не можешь говорить? Это же межгород… Памятник – это хорошо, конечно, но у тебя на него все равно денег нет!
– Руки прочь, завистник! Мам, это я не тебе… Слушай, у меня такой вопрос: что значит «П.»? Инициал в моем имени. Для института, – беззастенчиво соврал он, косясь в сторону друзей и разводя руками – что ж поделаешь, лгать приходится… – Ищет, – сообщил он шепотом. – Сейчас посмотрит в альбоме, там на карточках может быть что-нибудь…
Марк в отчаянии возвел глаза к небесам.
– Аллен, ты слушаешь? Вот дедовский военный билет, но здесь тоже только инициал… Нет, ничего нету. Погоди-ка, а это что? О, сынок, победа! Это твой прадед, посмертная фотография… Альберт Персиваль Августин, 2-й год Реформации. Ты слышишь? Аллен! Ты куда пропал?
– Да, мам. Спасибо. Я запомнил… Да нету новостей. Когда кончу… Я позвоню потом. Обязательно. Хорошо. Счастливо. Я тебя тоже… – Он положил трубку и некоторое время сидел, глядя перед собою. За окном летали, кажется, чайки. Одна из них подлетела совсем близко и оказалась светло-серым голубем. Голубь слегка задел крылом стекло, прочертив по пыли яркий след. Меж двумя створками ползла сонная муха. Аллену она очень не понравилась.
– Ну? – спросила Мария.
– Персиваль, – отозвался Аллен.
Марк присвистнул. Они помолчали. Бывший солдат первым нарушил молчание:
– Хорошее имя. Главное – редкое. У нас ротный был Персиваль. Перси, если сокращенно. Сволочь он, правда, был… Преизрядная. Вряд ли он Грааль искал, мне так кажется.
Мария одарила его пронзительным взглядом. Она еще не привыкла к Маркову стилю общения.
– Случайных совпадений не бывает, – уронила она.
– Конечно, мэм, не бывает, мэм. Вот у меня утерянное второе имя – Галахад, так мне открыли пророческие дневники прабабушки, созданные этой великой женщиной, когда ей было восемь лет… Аллен, да ты что? – Марк хлопнул ладонью по «Преданиям». – Радоваться надо, ты у нас Персиваль, про тебя вон почти целую книжку написали. Ты многих вдохновлял на поэзию…
– И кровь свою отдать не жаль… – тихо откликнулся Аллен, глядя в стол.
– Да, это уже не смешно. Сейчас я разрыдаюсь, и меня утешит только, если Мария перестанет сверкать очами и меня ласково поцелует. Не обижайся. – Марк в максимально нежной своей манере потряс друга за плечо: