О Китае - Киссинджер Генри. Страница 14

Переоценив возможности китайского давления, Линь своим ультиматумом угрожал прервать экспорт китайской продукции, которая, как он полагал, весьма ценилась западными варварами: «Если Китай прекратит предоставление этих выгод, без сочувствия по отношению к тем, кто должен пострадать, на что же варвары будут уповать, чтобы выжить?» Китаю нечего опасаться ответных мер: «Вещи, которые приходят извне в Китай, могут использоваться только в качестве игрушек. Мы можем брать их, а можем и обойтись без них» [72].

Послание Линя, кажется, даже не попало к Виктории. Тем временем общественное мнение в Британии расценило блокаду британского землячества в Гуанчжоу как возмутительное оскорбление. Члены лобби за «торговлю с Китаем» выступили с петицией в парламенте, требуя объявить войну. Пальмерстон направил письмо в Пекин с требованием «возмещения ущерба и исправления урона, нанесенного китайскими властями проживающим в Китае британским подданным, и за оскорбления, нанесенные этими же властями британской короне». Он также потребовал передать в постоянное пользование «один или два достаточно больших и хорошо расположенных острова на китайском побережье» для размещения складских помещений для британской торговли [73].

В своем письме Пальмерстон признал, что опиум считался «контрабандой» в соответствии с китайскими законами, но он унизился до оправданий и просьб узаконить эту торговлю, заявляя, что китайский запрет в соответствии с западными принципами законности оказался недействительным из-за молчаливого согласия коррумпированных чиновников. Такая казуистика вряд ли могла кого-либо убедить, поэтому Пальмерстон не стал тянуть со своим уже принятым решением и сделал решительный шаг: в свете «срочной важности» данного дела и огромного расстояния между Англией и Китаем британское правительство отдало приказ флоту немедленно установить «блокаду главных портов Китая», захватывать «все встречные китайские корабли», а также взять «какой-нибудь удобный порт на китайской территории», до тех пор пока Лондон не получит удовлетворения [74]. Началась Опиумная война.

Китайская реакция поначалу была такой, что перспективы британской агрессии расценивались как пустая угроза. Один из чиновников объяснял императору, что большое расстояние между Китаем и Англией делает последнюю слабой: «Английские варвары – незначительная и презираемая раса, полностью полагающаяся на свои мощные корабли и большие пушки, но огромное расстояние, которое им приходится проходить, сделает невозможным своевременное снабжение, а их солдаты после первой же неудачи, без провианта, потеряют моральный дух и потерпят поражение» [75]. Даже после блокады англичанами реки Чжуцзян (Жемчужной) и захвата нескольких островов напротив порта Нинбо как демонстрации силы Линь Цзэсюй с негодованием писал королеве Виктории: «Твои дикари из дальних морей обнаглели до такой степени, что, кажется, открыто проявляют неповиновение и оскорбляют нашего всемогущего императора. Факты говорят, пора тебе «раскритиковать себя и очистить сердце» и тем самым исправить свое поведение. Если ты смиренно подчинишься Небесной династии и проявишь верноподданнические чувства, то это может дать тебе шанс очиститься от твоих прошлых грехов» [76].

Века господства деформировали чувство реальности Небесного двора. Претензии на господство только подчеркивали неизбежность унижений. Британские корабли быстро превзошли китайские прибрежные оборонительные силы и блокировали основные китайские порты. Пушки, когда-то отвергнутые занимавшимися делами миссии Маккартни мандаринами, били безжалостно.

Китайский высокопоставленный чиновник, Ци Шань, вице-губернатор провинции Чжили (административная единица, в те времена включавшая Пекин и ряд провинций во круг него), пришел к пониманию относительно уязвимости Китая, когда его отправили установить предварительный контакт с британским флотом, плывшим на север в Тяньцзинь. Он признал, что китайцы не могут соревноваться с англичанами в огневой мощи на море: «Без ветра или без благоприятного течения они [паровые суда] скользят по поверхности против течения и способны на фантастическую скорость… Установленные на шарнирах тележки позволяют вращать пушки и нацеливать их в любом направлении». Как заметил Ци Шань, китайские пушки, напротив, сохранились еще со времен Минской династии, а «все, кто командует орудиями, являются офицерами с литературным образованием… у них и понятия нет о вооружениях» [77].

Придя к неутешительному выводу о том, что город остался беззащитным против британской морской мощи, Ци Шань попытался умиротворить англичан и отвлечь их внимание заверениями в том, что путаница в Гуанчжоу является недоразумением и не отражает «сдержанность и справедливые намерения императора». Китайские официальные лица «выяснят и разберутся с проблемой справедливо, но прежде всего [британскому флоту] необходимо повернуть на юг» и ожидать китайских инспекторов там. Как ни странно, но такой маневр сработал. Британские силы вернулись назад в южные порты, не нанеся вреда открытым северным городам Китая [78].

После очевидного успеха Ци Шаня послали в Гуанчжоу заменить Линь Цзэсюя и еще раз справиться с варварами. Император, судя по всему, так и не сумевший понять масштабы британского технического превосходства, наставлял Ци Шаня втянуть британских представителей в затяжные переговоры, пока Китай собирает силы. «После продолжительных переговоров, которые утомят и истощат варваров, – писал он своей красной кистью, – мы сможем неожиданно напасть на них, а затем и подавить их» [79]. Линь Цзэсюя уволили с позором как спровоцировавшего нападение варваров и отправили в ссылку во внутренние районы на западе Китая, где он размышлял над превосходством западного оружия и занимался разработкой секретных материалов с рекомендациями Китаю производить собственное оружие [80].

Оказавшись на посту в южной части Китая, Ци Шань, однако, столкнулся с еще более серьезной ситуацией. Англичане потребовали территориальных уступок и контрибуции. Они прибыли на юг победителями и не потерпели бы никаких проволочек. После того как британские войска открыли огонь в нескольких местах на побережье, Ци Шань и его британский партнер по переговорам капитан Чарлз Эллиот подготовили проект соглашения, Чуаньбискую конвенцию [81], в соответствии с которой англичанам предоставлялись особые права на Гонконг, была обещана контрибуция в размере 6 млн долл. США и устанавливалось, что в будущем контакты между китайскими и британскими официальными лицами будут проходить на основе равенства (то есть англичане избавлялись от необходимости соблюдения протокола, рассчитанного на просителей-варваров).

Конвенцию отвергли как китайское, так и британское правительства: каждое из них увидело в ней элементы унижения своего достоинства. Император отозвал Ци Шаня за превышение своих полномочий и слишком большие уступки варварам. Его привезли в цепях, а потом приговорили к смерти (позднее замененной ссылкой). С главой британской делегации на переговорах Чарлзом Эллиотом судьба обошлась помягче, хотя Пальмерстон весьма сурово укорял его за неудачно проведенные переговоры и ничтожные результаты по ним. «На протяжении всего времени ведения Вами переговоров, – жаловался Пальмерстон, – Вы, кажется, полагали, что мои инструкции – всего лишь пустой клочок бумаги». Гонконг – «неплодородный остров, на котором и одного дома даже нет»; Эллиот, настроенный излишне примиренчески, не сумел ухватить более ценные территории или поставить китайцам более жесткие условия [82].