Финал новогодней пьесы - Дубинянская Яна. Страница 13
Поразмыслив, он направился в «свой» публичный дом. Заведение располагалось неблизко, но размять ноги хорошей прогулкой было даже приятно. Давно ему не шагалось так легко и свободно – все-таки мундир имеет свои недостатки. Правда, теперь надо подумать, как не попасться в таком виде на глаза командованию, возвращаясь на борт… меньше с тем, обойдется. Можно перехватить своих перед посадкой в шлюпки и одолжить у кого-то из ребят китель, а джинсов в темноте не будет видно. Главное, чтобы ни одна шестерка не настучала… но Франсис свято верил в мужскую солидарность и офицерскую дружбу.
В борделе его ждало небольшое разочарование. Мадемуазель Аделаида была занята с клиентом, впрочем, если господин согласен подождать… Черта с два. Победители не ждут. Франсис повернул на сто восемьдесят градусов и направился обратно к набережной. Жалко. Он с удовольствием поболтал бы сейчас с Имре, просто поболтал… ну, может, и не просто. Симпатичная девчонка… а он, скорее всего, больше никогда ее не увидит.
Впрочем, в такой вечер неудача с Имре не была способна испортить ему настроение, – радостное, возбужденное и щекотное. В воздухе стремительно темнело, в домах вдоль дороги одно за другим вспыхивали окна, раскрывались и начинали пахнуть ночные цветы, то и дело где-то отзывались гитары, и вообще, это было наилучшее место на земле хотя бы потому, что здесь остановилась самая прекрасная на свете женщина – Лара Штиль. Его победа. Его главный приз.
Франсис вышел на набережную, где уже вовсю горели огни, играла музыка и веселились люди. Толпа слегка раздражала, она не соответствовала его самоощущению. Толпа всасывала, с ней надо было слиться – а он, лейтенант Брассен, был сегодня героем, которому положен постамент или хотя бы триумфальная арка. Желание поведать кому-то – а лучше всему свету – о своих подвигах щипало язык и кружило голову. К тому же Франсис уже давно более чем как следует проголодался.
К пиццериям он всегда относился с подозрением: никогда не знаешь, подадут ли тебе увесистый круг пышного теста с толстым слоем сытной начинки или плоский блин, украшенный несколькими жалкими томатами, оливками или еще черт знает чем. Просто удивительно, насколько разные блюда почему-то объединяют общим понятием «пицца». Так что на сверкающую вывеску «Маре маргарита» он не обратил бы ни малейшего внимания, если бы огромные освещенные окна не позволяли разглядеть почти всю внутренность заведения.
И в том числе скопление кремовых мундиров за двумя крайними столиками.
Свои!
При виде лейтенанта Брассена в штатском приятели испустили изумленные, но радостные клики, и Франсис в наслаждением погрузился в родную стихию. Ему пожимали руки, наливали вино, кто-то орал, призывая официанта, кто-то настырно допытывался о причине маскарада, а Поль почему-то хмурился и гневно сверкал подбитым глазом. Кажется, накануне они малость повздорили с Полем… какая ерунда! Франсис обнял лучшего друга и весело похлопал его по спине. Как здорово, что он здесь. Как здорово, что они все оказались тут!
В дружеской компании Франсис был готов съесть хоть живого осьминога.
– Накидайте всего и побольше, – бросил он официанту, спросившему о начинке для пиццы. – И вина на всех!
Черт, а денег ведь после наема яхты почти не осталось. Ну да ладно, ребята заплатят.
До чего же все-таки замечательно встретить друзей! Которые не только оплатят счет и никогда не напомнят о долге, как никому не напоминал и сам Франсис, но и с удовольствием выслушают сагу о великой победе лейтенанта Брассена. Дав тем самым ему возможность в полной мере насладиться вкусом этой победы.
– … Возьмешь мою фуражку и китель, – Поль между тем оттаял и трогательно заботился о возвращении друга на корабль, – я скажу, что мне жарко, а потом…
– Так какого черта ты смылся, Франсис? – перебили его из-за соседнего стола. И тут же другой голос вырвался из общего гвалта с предположением:
– Баба?
Франсис выдержал паузу, дождался тишины и с возмущением возразил:
– Женщина!
Грянул залп общего хохота, и лейтенант Брассен смеялся вместе со всеми и громче всех, но он же первым и прекратил разгулявшееся веселье, – не совсем, конечно, однако свел гомерический смех до отдельных ухмылок, восстановил тишину и вполголоса, с шутливой конфиденциальностью начал свой рассказ. Она волшебна, она прекрасна, ради такой женщины можно пойти на все, что угодно, не то что сбежать из-под ареста, она… не делай такой физиономии, Поль… Она кинозвезда!
И кто-то не поверил, кто-то покачал головой и повел бровями, но большинство смотрели на него с откровенным восхищением, жадно ожидая подробностей, и лейтенант Брассен заново пережил волнующее приключение последних нескольких дней, со всеми препонами, разочарованиями, маленькими и большими шагами к цели, соперниками, подвигами и, наконец, мигом торжества. Голос рассказчика уже давно не был конфиденциальным, он рос, звучнел и вскоре гремел чуть ли не на всю пиццерию. Нельзя сказать, чтобы Франсис совсем ничего не опустил, не присочинил и не приукрасил, в конце концов, он морской офицер, а не летописец-документалист, и вообще, законы жанра требовали некоторой гиперболизации, как выразился бы Поль. Кстати, он играл в повествовании не последнюю роль, время от времени серьезно кивая в ответ на просьбу Франсиса подтвердить его слова. Все-таки он настоящий друг, лейтенант Риволи, и все вокруг – настоящие друзья, и жизнь продолжается, потому что прекраснейшая женщина в мире принадлежит ему, лейтенанту Брассену, и второе наслаждение после обладания ею – возможность говорить и говорить об этом…
Разумеется, он не назвал ее имени. Офицерская честь не позволяет трепать имя возлюбленной даже в самой лучшей компании… жаль, конечно.
– Это еще что, – заявил по окончании рассказа толстый Брэд, тот, что довольно точно угадал причину побега Франсиса. – Вот я в прошлом году…
Обращение к столь обветшалой древности офицеры встретили дружным смехом, однако в целом моряки были не прочь выслушать еще одну пикантную историю. Брэд говорил громогласно, местами неразборчиво из-за набитого рта, но Франсис и не стремился вникать в детали. Если честно, сейчас его гораздо больше интересовало, как побыстрее уничтожить огромный треугольный сектор пиццы, довольно пышной и густо усеянной всякой всячиной. Голод требовал свое.
– … Ничего так бабенка, и тут мне говорят, что она супруга иностранного посла! Не помню уже, какой страны, но сиськи у нее, я вам скажу…
Франсис залпом выпил бокал белого вина. Конечно, Брэд замечательный парень и тоже имеет право побыть в центре всеобщего внимания, тем более что его эпопея годовалой давности не шла ни в какое сравнение с искрометной героической повестью лейтенанта Брассена. Он не сердился ни на приятелей, позабывших на время о его существовании, ни на Брэда, вдохновенно нагромождавшего одну непристойность на другую…
– … И не снимается! Ни туда, ни сюда: заклинило, к такой-то матери!…
Просто все это было уже не то. Исчезло очарование победного триумфа в кругу товарищей, и на глазах постепенно нивелировалось и сходило на нет ощущение самой победы. Грустно. Он проглотил последний кусок пиццы. Нет, не хотелось бы так быстро расставаться с этим волшебным чувством, завоеванным с таким трудом…
– Куда ты? – спросил Поль. Остальные, увлеченные рассказом Брэда, даже не заметили, как поднялся из-за столика лейтенант Брассен.
– Пойду пройдусь. Встретимся у шлюпок.
Поль тоже встал.
– Я с тобой.
Не понимает.
– Я же сказал: встретимся у шлюпок. Береги фуражку, она мне понадобится.
Толпа на набережной по-прежнему гудела и веселилась. Франсис пересек ее наискось, вышел в темную пальмовую аллею и зашагал в сторону парка. Самое отличное место, чтобы еще раз все вспомнить, прочувствовать, проникнуться ощущением торжества. Оглушительно стрекотали сверчки и цикады, одуряюще пахли ночные растения, громко шептались и звонко целовались взасос парочки между деревьями. Он тоже мог поцеловать Лару тогда, в парке. И, возможно, на этом бы все и кончилось… нет, лейтенант Брассен не новичок в таких делах. Она пришла сама, она не могла не прийти, она сама положила руки ему на плечи, сама приблизила губы к губам на борту яхты «Мечта», в каюте с осьминогом на потолке. Сама Лара Штиль… Пусть он, Франсис, никогда и не слышал о ней раньше, – она чертовски знаменита, тут он верил на слово Полю. Да, собственно, не в том дело. Она красавица, великолепная женщина, горячая и страстная любовница! – и ведь сначала она пробовала отвергать его. Что опять-таки набавляет ей цену, цену его победы.