Казнь - Дубинянская Яна. Страница 3

– Сограждане, – голос у Тригемиста был хриплый и простуженный. – Сегодня наша община принимает решение, которое самым прямым и действенным образом отразится на нашем будущем. Война подходит к победному концу. Эта победа далась нам нелегкой ценой. Тяжело найти среди нас человека, который бы не потерял на войне своих родных или близких. Но эта страница истории остается позади, и теперь нами, победителями, должна двигать не жажда мести, а стремление поскорее поднять страну из руин, снова занять достойное место на мировой арене. В этой борьбе ценны усилия каждого конкретного человека – а нас двадцать шесть, мы многое можем сделать! Для нашего поселка, а значит, и для державы в целом. Но энтузиазм и вера в свои силы – не единственное, что нам потребуется. Во главе нашей общины должен встать человек, вооруженный опытом мирного строительства, современными механизмами поднятия экономики, новейшими производственными технологиями. Нам с вами повезло – такой человек есть. Свои услуги общине предлагает господин Фридрих Шиммельгаузен, бывший офицер, а по основной профессии – менеджер стратегии и тактики производства. Сограждане! Я призываю вас понять: в нашем положении было бы нецелесообразно отказаться от услуг такого специалиста. Вопрос выносится на голосование. По законам военного времени принятое вами решение будет иметь юридическую силу. Итак, кто за?

Медленно поднимались руки… мне казалось, что медленно, а на самом деле быстро, практически без раздумий. Сам Тригемист. Макс. Алекс…

Из толпы выскользнула Вишенка, в руке у нее был цветастый зонтик. Она взбежала на ступеньки, улыбнулась, подняла зонтик над фробистским мундиром. Серый рукав с красно-черным обшлагом обнял Вишенку за талию.

– Я благодарен за оказанное доверие, – да, голос звучал почти без акцента, уверенно и монотонно. – Должен предупредить, что работа на посту главы общины будет отнимать у меня много времени, поэтому все возникающие у вас вопросы попрошу подавать в письменном виде через моего секретаря.

Вишенка кивнула и сделала книксен.

…В лесу за околицей поселка была весна. В лесу стрекотали птицы и цвела мать-и-мачеха. Продолжалась настоящая жизнь по настоящим природным законам. В лесу. Остаться жить в лесу.

Я возвратилась в поселок поздно ночью. Найти пустой дом, куда никто не вернулся, переночевать, а утром придумать, куда податься дальше. Может, наши войска уже освободили мой город. Может быть, там – это же город, в конце концов! – может, там все по-другому.

Я буквально напоролась на него в темноте. Отпрянула и чуть не вскрикнула. Его фигура чернела на фоне лилово-белесого неба – высокая, угловатая, с опущенной головой и напряженно ссутуленными плечами.

Алекс.

– Алекс!

За моей спиной в чьем-то окне зажгли лампу. Его лицо. Его узкие светло-карие глаза, тонкие иронические губы, пушок мальчишеских усов. Алекс.

– Дина, ты? Тебя все искали. Думали, с тобой что-то случилось.

– Случилось.

Это слово – спокойно. А потом голос прервался, и все поплыло перед глазами, и уже нельзя было говорить – только бы уткнуться лицом в его плечо, в потертую замшу коричневой куртки, и плакать, плакать, как ребенок, как Вишенка…

Я резко отвернулась и вцепилась обеими руками в прутья плетеной изгороди.

– Алекс… Как же это… я не могу, Алекс, в голове не укладывается, как они могли, как же это…

– Дина, – он не подошел, не обнял. – Это же люди. Люди, только и всего. Им нужен вожак, они не могут без этого. Какая уж тут справедливость…

Алекс, вырывающийся из железной хватки Тригемиста, голыми руками собираясь восстановить справедливость. Алекс, плачущий в бессильном сознании того, что справедливость не восстановлена. Он не такой, как они. Он знает, что означает это слово…

Алекс, поднимающий руку под мелким дождем.

– Ты голосовал «за». Ты!.. почему?

Я взглянула на него через плечо, не отпуская плетня. Шероховатое дерево, режущее ладони. Алекс, пожимающий плечами.

– Что бы изменилось, если бы я проголосовал против? Меня бы взяли на карандаш, только и всего. Может, я уже не гулял бы просто так по улице. А я как-то не хочу умирать по прихоти фробистской свиньи, ты это понимаешь?

– Понимаю.

Алекс, конечно, прав. Все правы. Я чужая, а им здесь жить. Люди, только и всего. Им решать, кого казнить – а кого выбирать в вожаки. Но Вишенка…

– Вишенка…

И тут Алекс взвился, рванулся ко мне, занес руку, словно хотел меня ударить – и отступил, остановился, тяжело дыша и кусая губы.

– Не смей о ней говорить! Ты не понимаешь, ты никогда не поймешь. У нее большое будущее, она не думает о себе, она хочет принести пользу всему народу, она красивая, она такая…

– Гуляете, ребята?

Алекс резко обернулся. Я подняла голову.

Это был Макс, он широко, молодцевато улыбался. Высокий, подтянутый, в камуфляжной гимнастерке. И повязка на рукаве. Красно-черная.

– Идите-ка по домам, – весело сказал он. – И кончайте с прогулками в такое время. У нас теперь дисциплина, – он похлопал свою повязанную руку. – Ну, вам что, два раза повторять?

Глаза Алекса. Отчаянные и покорные.

Под утро я все-таки уснула – на какие-то минуты, не больше – и вдруг разом села на кровати, и уже знала, что должна делать.

…Макс и еще какой-то мужчина в камуфляже отошли покурить, прислонив оружие к ограде, они первый день были часовыми, они не обратили на меня внимания. Вишенка при моем появлении встала и, чуть запинаясь, как ребенок, недоучивший стихотворение, сказала, что господин Шиммельгаузен занят. Она тоже еще не освоилась в своей роли. Она не сориентировалась, как себя вести, когда я без единого слова прошла мимо нее и открыла следующую дверь.

Он ничего не понял, даже не поднял головы в серой фуражке. Я обошла его со спины, спереди бы мешал стол, – а длинный кухонный нож лежал у меня в кармане жакета, чтобы поближе, чтобы удобнее…

Я все продумала. Сверху за ключицу – это насмерть, так было написано в какой-то приключенческой книжке. Сверху можно размахнуться как следует, чтобы пробить толстое сукно. Сверху – это не в спину.

Лезвие скользнуло по его плечу, вспоров ткань, он вздрогнул, но не успел, ничего не успел! – я ударила еще раз, изо всех сил, со всего размаху…

Серое бесформенное тело медленно завалилось набок и вперед, старым мешком распласталось по столу. С головы скатилась фуражка, и в потолок тупо уставилась жирная складка затылка.

Я отвернулась и подошла к окну. Снова зарядил дождь. Монотонный и мелкий, будто осенний.