Проект «Миссури» - Дубинянская Яна. Страница 87

— …Что?

Сашка криво усмехнулся:

— Мне бы кофе.

Юлия шагнула вперед, оттеснив его к самой двери; хотя теперь-то что толку.

— Что тебе от меня нужно?

— Я же сказал — кофе. И не говори, что у тебя нет.

Он описал рукой в воздухе восьмерку:

— Запах.

Она сдержала нервный смешок. Кто бы говорил о запахе!.. Было такое впечатление, что Линичук бомжевал по меньшей мере неделю. Попыталась рассуждать трезво: он уже в квартире, выставить его прямо сейчас на лестницу нереально. Так что пусть чашка кофе, но больше ни единой уступки. Никаких расспросов, более того — пресечь все попытки поведать о своих злоключениях. А попутно дать железно понять, что ему лучше… Нет, не так: в любом случае придется немедленно уйти.

— Проходи на кухню, только, пожалуйста, вытри ноги. И тише. Дети спят.

— Дети? — Непонятная заминка в голосе. — А, да. Я слышал.

При ярком свете Юлия ужаснулась. Одежда незваного гостя была не просто грязной — она выглядела так, будто он не меньше километра полз по-пластунски, увязая в октябрьской хляби и временами отдыхая на спине в лужах. Просьба вытереть ноги мало что дала — от подошв неопознанной обуви поминутно отваливались огромные куски черно-рыжей земли, — но предложить разуться было бы непростительной уступкой позиций. Подняла взгляд на мятое лицо с воспаленными глазами, многодневной щетиной и — в самом деле, ей не показалось, — устрашающей ссадиной у виска, бурой от запекшейся крови с присохшими волосами.

Когда она вышла из ступора, Сашка уже мыл руки над кухонной раковиной. Жидкая грязь не желала проходить в сток и образовала в мойке небольшую лужицу, в которой по-уличному кружились соринки.

— Продезинфицируешь, — успокоил он.

— У тебя рана. — Юлия сунула руку в подвесной шкафчик в поисках аптечки. — Сейчас обработаю.

— Ага. Только сначала кофе.

Присел на табуретку, растопырив мокрые пальцы с ободранными костяшками и трауром под ногтями. Юлия заново запустила кофеварку и через минуту подала ему чашку, опять забыв положить сахар. Спохватилась уже после того, как Сашка впился губами в фарфоровый ободок с видом давно и вынужденно трезвого алкоголика. Обжегся, выдохнул и все-таки опрокинул залпом. Юлия налила еще, на этот раз подсластила и придвинула ближе к краю стола поднос с печеньем.

Пока он пил, теперь уже по-человечески, она раскрыла аптечку и набрала в миску теплой воды. Рядом с жуткой грязью, пропитывавшей гостя, мисочка выглядела маленькой и беспомощной; но побуждение предложить ему прогуляться в ванную Юлия задавила в зародыше. Намочила ватный тампон и приложила к ране: Линичук поморщился и зашипел, продолжая, впрочем, хрустеть печеньем.

Вымыв островок среди сплошной корки из грязи, крови и волос, она ужаснулась еще раз. То, что казалось ей ссадиной, на самом деле было глубокой рваной раной, между расходящимися краями которой просвечивала кость. Почти на виске: еще немного — и насмерть. И где его могло так угораздить?!.

В последний момент прикусила язык. Сказала другое:

— Тут нужно зашивать. Я вызову «скорую», а ты, пожалуйста, спустись вниз к подъезду. Только пойми меня правильно…

Махнул рукой:

— Какая там «скорая», Хулита… Залей каким-нибудь спиртом и залепи пластырем. Заживет… если будет на ком заживать.

Повисла тяжелая пауза: страх, раздражение, досада, гнев, любопытство — все не те чувства, которые она позволила бы себе проявить. В тишине перемалывалось печенье в ходящих ходуном голодных зубах. Белая повязка на голове Линичука выглядела таким же нонсенсом, как и он сам — посреди чистенькой и аккуратной кухни. Абсурдная ситуация. И крепло тягостное предчувствие, что она к тому же еще и безвыходная.

Юлия отступила на шаг. Надо быть решительной и жесткой. Открытым текстом:

— Ты допил? Теперь уходи.

Вскинул глаза:

— Ты чего, Хулита?

— Я тебе не Хулита. У меня есть имя и отчество.

И вдруг он улыбнулся. На этот раз в полную ширь, беспечной улыбкой человека, которого какие-то неведомые обстоятельства делают неуязвимым. Что смотрелось особенно дико в сочетании с глазами затравленного зверя.

— Отчества не помню, извини. А я до сих пор Гэндальф. — Он потянулся за печеньем и, нащупав пустой поднос, скривился и сглотнул. — Слушай, у тебя найдется еще что-нибудь пожевать? Я не слишком наглею?

Вздохнула:

— Разумеется, слишком… Гэндальф.

И распахнула холодильник.

— Да, я слышала. Очень жаль. Он ведь одно время чуть ли не каждый день приходил к нам в общежитие. Серьезный такой, умный мальчик. Просто удивительно, как таких ухитряются женить на себе всякие… — Юлия спохватилась и прикусила язык. — Ладно, это уже не важно.

— Еще как важно! — Линичук со злостью отхватил зубами полбутерброда и продолжил с набитым ртом: — Наташка, сволочь, признала результаты последней экспертизы. Видите ли, она открывает свое дело, и ей не нужны лишние проблемы. И теперь уже ничего не докажешь: она его кремировала. Неизвестно кого.

— То есть?

Они по-прежнему сидели на кухне, но сейчас тут пахло не бомжатней, а шампунем и лосьоном для бритья. Старый тренировочный костюм Сани висел на его тезке складками, придавая тому сходство с мальчишкой-беспризорником, подчеркнутое повязкой на голове и зверским аппетитом, возобновившимся после ванны с новой силой.

Было уже далеко за полночь. Юлия боялась лишний раз взглянуть на часы, потому что каждый взгляд все больше убеждал ее в том, что Линичук будет здесь ночевать. Она пока еще не капитулировала перед этим очевидным фактом.

— Я занимался его делом с самого, начала, — говорил он невнятно, не в состоянии сделать малейший перерыв в еде. — Вел самостоятельное расследование. Успел выдать несколько материалов: сначала у себя в газете, потом, после того, как нас прикрыли, в разных оппозиционных листках и интернет-изданиях… ты такое, конечно, не читаешь. Так вот, Влад жив. То есть был жив три недели назад… Сейчас — не знаю.

Выпил залпом стакан минеральной воды, икнул. Потянулся за следующим бутербродом. И вдруг спросил полную несусветицу:

— Ты ведь тоже получила от него письмо?

Юлия оторопела:

— Какое письмо?

— Е-мейл. С программой-тестом нейронной карты. Ну, здоровенный такой аттачмент… Он так и назывался: «test».

— Не знаю. Может быть, Саня…

Она явно поспешила с ответом — потому что в следующее же мгновение вспомнила. Да, действительно, недели три назад. Письмо из неизвестной организации Юлию не удивило: Румянцевым, случалось, по научным каналам приходили послания из самых разных точек мира. Но тут какой-то подозрительный самоинсталлирующийся тест… в общем, она позвала мужа, а сама отвлеклась на более насущные дела. И больше не слышала о том е-мейле: Саня ничего не говорил, а ей и в голову не пришло спросить.

— Все наши его получили; в смысле, студенты трех первых выпусков «Миссури». Все! Я черт-те сколько народу опросил, так что, считай, это статистически достоверно. Многие сразу поубивали — приняли за вирус, другие скачали, но не стали проходить, а те, кто прошел, все равно ни черта не поняли в результатах. Кстати, вирус там скорее всего тоже был — «троянец»: ну, знаешь, который считывает с компа информацию и передает куда следует. И те, кому надо, поймут.

— И кому надо?

— Пока не знаю. Но вряд ли это какие-то силы абсолютно извне: те бы зашевелились по конкретно взятому поводу — например, перед выборами. Думаю, тут скорее внутренний раскол, междоусобные разборки среди кураторов проекта… Так это у нас называлось?.. Я ведь вообще-то к Вениаминычу пришел… Тьфу, хотел сказать, к твоему мужу. Преподаватели должны были хоть что-то знать!..

Упоминание Сани Юлии очень не понравилось. Вернее, не понравилась тут же выстроившаяся в голове логическая цепочка: «его нет — а когда будет? — завтра — я подожду». Вариант «если позволите, я зайду еще» совершенно не соотносился с беспризорным мальчишкой, протянувшим через весь стол за кетчупом исцарапанную руку, торчащую из подвернутого рукава.