Россия – Турция: 500 лет беспокойного соседства - Стародубцев Иван. Страница 13

И вот мы, наконец, подошли к, пожалуй, самому интересному – «экспансионистской политике» Российского государства и тому, как она обобщенно, от столетия к столетию, видится с южного берега Черного моря.

Думается, что хронологическая таблица из турецкого учебника достаточно органично дополняет ту карту, которая была приведена в самом начале данной главы, на рис. 1.

Таблица 1. Экспансионистская политика русских. Таблица из учебника «Общей истории» (10-й класс), утвержденного Министерством образования Турции для преподавания в 2015–2016 учебном году

И вот какая любопытная деталь бросается в глаза: смена точки обзора на проблему моментально меняет и словарь, используемый для ее описания. Говоря о территориальных приобретениях Османской империи, турки используют достаточно нейтральные выражения: «походы», «завоевания» и даже «установление контроля». Когда же речь заходит о Российской империи, то для обозначения тех же самых вещей используются слова с ярко выраженной негативной окраской («оккупация», «геноцид»).

Да-да, не удивляйтесь, слово «геноцид» употребляется в учебнике по отношению к России дважды. Впервые – в связи с русско-османской, так называемой «Балканской», войной 1877–1878 годов, когда этот самый «геноцид» осуществлялся воюющими за свою независимость болгарами, вооруженными Россией, по отношению к местному мусульманскому населению. Во второй раз – применительно к печально известным событиям 1915 года, которые во многих странах мира, включая Российскую Федерацию, признаны в качестве геноцида армянского народа.

Избегая оценки этих событий, единого мнения по которым нет даже в российской востоковедческой школе, просто заметим, что в турецком школьном учебнике все – с точностью до наоборот: армяне и русская армия, занявшая города Ван, Муш, Битлис, Эрзинджан и Трабзон, действуя сообща, осуществляли геноцид по отношению к мусульманам на оккупированных турецких территориях.

Признание же немалой частью мирового сообщества того, что произошло в 1915 году, геноцидом именно армянского народа объясняется турками происками Армении, чьи влиятельные диаспоры живут повсюду.

И вообще, Турция сама не раз приходила на выручку народам, которые попадали в тяжелое положение: скажем, спасала в конце XV века евреев от «испанского геноцида», переселяя их на новое место жительства в толерантную Османскую империю. Именно толерантность по отношению к различным народам и религиям определяется авторами школьной программы в качестве ключевой характеристики Османской империи и Турецкой Республики в качестве ее правопреемницы. Разве что «палестино-израильский» конфликт турок «испортил».

«Самолетный кризис» 24 ноября 2015 года, заставивший многих в России пристальнее вглядеться в русско-турецкую историю, особенно ярко высветил одну из ее страниц. Речь, разумеется, идет о возвращении Крыма, по результатам проведенного в 2014 году на полуострове референдума, в состав Российской Федерации, не признанном на момент написания данной книги подавляющим большинством мирового сообщества. И вряд ли к моменту ее выхода в свет список из шести признавших стран, в который входят Афганистан, Венесуэла, Куба, Никарагуа, Северная Корея и Сирия, кардинальным образом расширится.

Руководство Турецкой Республики и в первую очередь, конечно, президент Эрдоган о ситуации с объявлением независимости Крыма и присоединением полуострова к России отозвалось с использованием словаря того самого школьного учебника истории, именовав произошедшее вопиющим нарушением международного права и «оккупацией». Возьмем на себя смелость предположить, что за этим кроется чуть больше, чем близкое и понятное многим странам мира желание турецкого руководства если и колебаться, то только вместе с «генеральной линией партии», заседающей на Капитолийском холме.

Как строились отношения Турции с еще украинским Крымом, когда речь шла о реализации двусторонних украинско-турецких проектов на полуострове под личным патронажем министра иностранных дел Ахмета Давутоглу? В этом было нечто личное по отношению к части своего, тюркского, мира.

Да и если обратиться к описанию первого вхождения Крыма в состав России в 1783 году, то налицо заметная разница в российской и турецкой трактовках этого события. Согласно турецкой стороне, чей контроль над полуостровом был установлен в далеком 1475 году, завоевание Крыма, вместе с выходом к «теплому» Черному морю, являлось для Российского государства вожделенной целью еще с петровских времен.

Российским же историкам здесь есть что возразить, поскольку Крымское ханство на протяжении столетий являлось источником постоянной угрозы для нашего государства. А включение полуострова в состав империи сулило, как зафиксировано в официальных источниках, «общую и небезосновательную зависть и подозрения в беспредельном намерении умножения своих областей». Да и крымские татары рассматривались в качестве слишком неспокойных подданных, чтобы считаться полезными для России. Этим российские историки и объясняют почти что десятилетний временной зазор между отторжением Крыма от Османской империи, согласно условиям Кючук-Карнаджийского мирного договора 1774 года, и его фактически вынужденным присоединением к России в 1783 году, когда стало понятно, что годы идут, а порядок там как-то не устанавливается.

Вообще, в событиях конца XVIII века нетрудно усмотреть исторические параллели с веком нынешним с одним лишь принципиальным отличием: во второй раз Крым присоединился не к молодому и энергичному государству, а к находящейся во всех отношениях в непростой ситуации Российской Федерации.

Поэтому и праздник 16 марта 2014 года, когда состоялся крымский референдум о независимости, оставляет двойственное чувство. Ведь территориальные приобретения закрепляются не подписями представителей двух стран на договоре о вхождении, а несколько позже – через явленную способность отстоять свое решение и обеспечить его признание международным сообществом, а также, само собой, организовать ускоренное развитие присоединенных земель. С этой точки зрения возвращение Крыма Российской Федерацией еще лишь только предстоит закрепить конкретными практическими делами.

К рубежу XIX–XX веков Османская империя, которую Николай Первый будто бы назвал «больным человеком Европы», уже пережила длинный «парад суверенитетов» с отделением Греции в 1829 году согласно условиям Андрианопольского мирного договора, а в 1878 году – Болгарии, Сербии, Черногории и Румынии по Сан-Стефанскому мирному соглашению, с последующими корректировками, внесенными по результатам Берлинского конгресса.

Нам из уроков истории хорошо известна та историческая роль защитницы и освободительницы славянских народов Балкан от османского ига, которую Российская империя на себя добровольно возложила в XIX столетии. Впрочем, то, что у нас подавалось в качестве естественного долга перед «братьями по крови и единоверцами», в турецкой школьной программе, начисто лишенной понимания патриотического порыва России, характеризуется не иначе как оппортунизм в желании расшатать основы слабеющей и теряющей на глазах «кровь» Османской империи со стратегической целью отколоть и поставить под свой контроль Балканы.

Признавая янычарские «перегибы» на местах, турецкие учебники следующим образом перечисляют основные причины волнений национальных меньшинств империи: развитие европейского колониализма, Великая французская революция 1789 года и подъем национализма, нестабильность на Балканах вследствие череды войн между Османской империей, Россией и Австро-Венгрией, а также прямое провоцирование со стороны европейских держав и непосредственно России.

Здесь трудно удержаться от того, чтобы не провести еще одну, заключительную в данном разделе, историческую параллель, поскольку риторика нынешнего руководства Турции оставляет не проходящее ощущение дежа-вю.