Сумма стратегии - Переслегин Сергей Борисович. Страница 25

Мышление, напротив, сугубо индивидуально. Не мышление создает предпосылки для возникновения разума напротив, разум есть условие появления мышления у отдельных людей, причем далеко не у всех.

Мышление очень трудно определить.

Оно не сводится к «тексту», к внутреннему монологу. Слова лишь формализуют мысль, переводят ее в форму, допускающую трансляцию.

Мысль нельзя представлять себе только как образ, совокупность образов или метафор. Метафора опорный конспект мысли, ее скоропись^[29] , но не сама мысль.

Мысль, конечно, не является действием. Между мыслью и действием лежит, как минимум, стадия технологизации.

Мысль это не рефлексия взгляд на себя извне хотя рефлексия способна пробудить в человеке мышление.

Мысль это и не понимание, но понимание «схватывает» мысль, переводит ее в образ, метафору или текст. Кроме того, понимание часто переводит мысль на уровень ощущения: «Я понял! (До меня дошло)». Мы сталкиваемся с этим и в жизни, и в сказке, например: «А король-то голый!», «А ларчик-то просто открывался!», «Тут я понял, это Джинн, он ведь может многое…» и т.д.

Ключевым в понятии мысли является возникновение личного иного. Мысль превращает в представимое, допустимое, рефлексируемое то, чего ранее для данного человека не было. Интересно, что лингвистически это вполне понятно: разве не «мысль» есть то, что формально превращает «немыслимое» в «мыслимое»?

Сражение при Левтрах

Спартанцы имели 10 тысяч гоплитов и 1 тысячу всадников, фиванцы 6 тысяч пехотинцев – худшего качества и 1,5 тысячи всадников. Преимущество в коннице позволяло прикрыть построение войск, но речь шла о легкой коннице, бессильной против прочных боевых порядков фаланги. Другими словами, конница того времени могла чему-то помочь, но она была не в силах выиграть сражение. Для Эпаминонда все сводилось к простой арифметике: 12 спартанских шеренг против 10 фиванских при совершенно точном понимании того, что каждый спартанский воин превосходит любого фиванского в бою один на один.

Победить было немыслимо. Пока Эпаминонд не отказался от общепринятой идеи о равномерных (а каких же еще ) боевых порядках и не сосредоточил на своем правом фланге «эмбалон» из 50 шеренг, усилив его еще «Священным отрядом» и прикрыв от глаз врага конницей.

После этого неравномерное распределение сил по фронту стало общепринятым и общеизвестным тактическим приемом, технологической основой стратегического искусства. Немыслимое стало мыслимым и даже превратилось в рутину, правда, по-прежнему, неочевидную и необходимую.

В известном смысле мышление есть антитренинг – поиск инаковости, ролевая игра без правил.

Мысль также можно рассматривать как своеобразный антикризис. По М. Крайтону^[30]: «Кризис есть ситуация, когда с появлением некоего нового фактора совокупность угроз, вызовов и проблем, ранее вполне приемлемая, становится категорически неприемлемой». Напротив, мысль превращает неприемлемую (возможно, по условию задачи) конфигурацию противоречий во вполне приемлемую или даже в единственно приемлемую.

Типы организации (способы) мышления

Мышление может быть организовано несколькими разными способами, причем, когда и если определенная структура удерживается, а переход от одной структуры к другой рефлексируется, оно становится дисциплинированным и сильным, приобретает способность к саморазвитию

Слово «диалектика», конечно, переводится, как «искусство спорить, вести рассуждение», а не как «двойственное мышление». Тем не менее, очень удобно назвать «лектикой» размерность мышления: способы работы с противоречиями, характерную структуру, глубину. Мы будем пользоваться этим обозначением, чтобы построить своеобразную «лестницу мышлений».

Следует иметь в виду, что эта лестница задает иерархию сложности мышления, а не его качества. На наш взгляд, любое упорядоченное мышление является тонким, сильным и изощренным. Каждое – задает свои инструменты и системные операторы.

Обыденное мышление

Обыденное мышление – нулевая лектика – работает с конкретным миром, миром вещей и событий.

Предметы операциональны: их можно перемещать с места на место, разбирать и собирать, создавать и уничтожать. События объективны – одно сменяет другое, и эта смена представляет собой течение времени. Некоторые события, такие как смена дня и ночи или смена времен года, устойчиво повторяются, что дает возможность время измерять.

Обыденное мышление четко, конкретно, целенаправленно, материалистично (то есть предполагает по умолчанию окружающий мир материальным: истинно то, что можно увидеть, а лучше потрогать). Оно рефлексивно, поскольку не только допускает, но и предполагает взгляд на себя со стороны.

Обыденное мышление опирается на личную или коллективную традицию (опыт). Оно не оперирует категорией «развитие», как и вообще категориями, но пользуется представлениями о движении и различает движение и покой.

Если схематизировать обыденное мышление, получившийся рисунок включает в себя события, процессы, проектные деятельности, выстроенные в строгом порядке. Обыденное мышление понимает изменения как порождение деятельности деятельностью.

Оно очень осторожно пользуется понятием причинно-следственной связи между событиями; хорошо бы, чтоб такая связь была надежно установлена и подкреплена опытом.

Здесь обязательно нужно подчеркнуть, что обыденное мышление «недолюбливает» заключения по индукции^[31] и неоправданные обобщения. Если вы предлагаете школьнику продолжить ряд 2, 4, 6… и он молчит, не спешите говорить, что он слабоумный. Может быть, у него просто развитое и дисциплинированное обыденное мышление. С чего это вы решили, что последовательность подчиняется закону an+1 = an +2 и должна быть продолжена 8, 10, 12, 14 и т.д.?Может быть, чередуются два правила «умножить предыдущее число на два» и «прибавить к предыдущему числу два»? Тогда получим 2, 4, 6, 12, 14, 28, 30… Понятно, что на самом деле решений много, даже бесконечно много, и человек с развитым обыденным мышлением никогда не выберет из них одно-единственное без достаточных на то оснований.

Точно так же он не будет объединять одним правилом некоторую последовательность событий: она ведь может быть и случайной. Заметим здесь, что существует ряд детективных романов, где умный преступник убивает нескольких человек, якобы связанных определенным правилом (скажем, все они учились в одном классе). Детектив пытается разгадать это правило, между тем оно ложно: содержательно лишь одно убийство, остальные же – прикрытие. Обыденно мыслящий человек на подобную удочку никогда не попадется. При попытке что-то скрыть от него, бесполезно «прятать лист в лесу»: 0-лектик видит все листья разными.

Яркие примеры развитого обыденного мышления – мисс Марпл у А. Кристи, Робинзон Крузо, Кэти-Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром».

В военном деле обыденное мышление считается прерогативой «настоящих сержантов» и «настоящих полковников» («Слуга царю, отец солдатам»), но и среди полководцев оно представлено достаточно ярко. Можно почти со 100%-й уверенностью сказать, что военачальники, о которых рассказывают анекдоты и различные «истории», демонстрировали именно этот тип мышления. Понятно, что обыденно мыслил В. Чапаев, легко согласиться с такой оценкой мышления А. Суворова. Гораздо менее очевидными примерами являются Лоуренс Аравийский и Наполеон Бонапарт, а также выдающиеся американские военачальники-коммуникаторы Второй Мировой войны: Д. Эйзенхауэр и Ч. Нимиц.

В военном искусстве обыденное мышление проявляется, прежде всего в здравом смысле. По маршалу П. Рыбалко: «Улицы слишком узки, у меня там все танки пожгут».

Нужно помнить, что осенью льют дожди, а зимой идет снег по крайней мере в России. Что капитаны частных рыболовецких судов не будут искать авианосное соединение противника, даже если Главный Морской Штаб весь изойдется на приказы и требования. Что «соединенное, окруженное со всех сторон, неминуемо должно сдаться». Что нельзя требовать от людей пройти за двое суток 120 километров – пешим ходом и с полной выкладкой, а потом вступить в бой и выиграть его. Что гималайские перевалы, равно как и русские леса зимой, не являются местностью, благоприятной для массового применения танков. Что подводные лодки в принципе не могут зайти в Азовское море, поскольку его глубина меньше, чем высота корпуса лодки. И так далее.