Распоротый - Дубов Игорь. Страница 16

Я пока не вернулся. Я понял это, еще переодеваясь за городом. Я знал наизусть все замки и залипы комбинезона, я безошибочно находил в рюкзаке любые веши и точными движениями прощелкивал их в карабины. Но пальцы мои при этом не дрожали нетерпеливой дрожью породистой гончей перед началом охоты, как бывало со мной раньше перед выходом на маршрут. Луч бластера, распоровший мое сердце, перерезал внутри какую-то жилу, которая оказалась становой. Я знал, что мне надо делать, и надеялся, что ни при каких обстоятельствах не поддамся страху. Но уверенности в том, что мое тело меня не подведет, у меня не было.

Луч бластера и Марта – они хорошо сделали свое дело. Все то время, пока я прятал камеру слежения у моста через Ясоко, а потом летел над плато к Каймагирскому перевалу, я думал о Марте. Плато было на удивление ровным, и монотонный писк локатора в ушной горошине не беспокоил меня. Где-то посередине плато я оставил на осыпи маленький, замаскированный под камень ретранслятор. Но сделал я это автоматически, продолжая думать о своем.

В ночи все воспоминания были необычайно яркими, и я снова увидел Марту в домашнем халатике, который она все время стыдливо запахивала, словно разговаривала с абсолютно чужим человеком.

– Это бред, – тупо повторял я тогда, безуспешно пытаясь пробиться сквозь ледяной панцирь отчуждения. – Забудем все, Марта, подведем черту, начнем все сначала. Я люблю тебя, я жить без тебя не могу!

– Поздно, – отвечала Марта, глядя на меня с плохо скрываемой неприязнью. – Напрасно ты вернулся. Я теперь с другим, и это не изменить. Но я готова тебе помочь. Хочешь, я дам тебе денег?

Пронзившая меня в этом месте боль была такой сильной, что я невольно застонал и замотал головой, пытаясь избавиться от Марты. И тогда я вспомнил Таш. В первую минуту мысль о Таш согрела меня. Раз я был нужен такой женщине, значит, не все еще было потеряно. Впервые за несколько месяцев я почувствовал, что хочу переплестись с другим человеком. Какой-то случайно оставшийся живым кусочек души трепетал, предвкушая легкое прикосновение ее пальцев. Однако я тут же опомнился. Таш была слишком ярким огнем. Мне не следовало пытаться даже приблизиться к ней, если я не хотел сгореть.

"Не пойду, – думал я с отчаянием. – Отсижусь дома, подсеку кого-нибудь в сиделке, напьюсь в конце концов. Эта девушка не про тебя, парень, не раскатывай губы. Ей просто что-то понадобилось, и ты даже знаешь что. Обдумай все хорошенько, не нарывайся". Я почувствовал, что лечу уже почти вертикально вверх. Это означало, что перевал рядом. И действительно, через несколько секунд я проскочил перевальную стенку и едва успел остановиться, чтобы не скатиться вниз головой в Долину Гейзеров.

Очередные датчики следовало размещать здесь. Я давно не был в горах и теперь, затаив дыхание, обводил взглядом едва отличающиеся от ночного неба края громадной чаши, доверху наполненной густой, непроглядной тьмой. Нельзя сказать, что я чувствовал себя хорошо, но измученной моей душе был чем-то созвучен этот ночной каменный сад, где не росли деревья и не пели птицы. Сидя на холодных камнях перевала и зябко пряча подбородок в отворот свитера, я вытаскивал замаскированные под куски гранита грозди датчиков и прощелкивал их одну за другой в нагрудный карабин. Первую гроздь я решил спрятать поближе к Редрикену. Снега на перевале не было, он появлялся гораздо выше и держался совсем недолго, особенно в сухой сезон. Подсвечивая себе укрепленным на головной повязке фонариком, я прошел сколько мог по гребню в сторону Редрикена, стараясь не думать о жутковатой пустоте справа и слева. Я надеялся, что меня никто не засек, но тем не менее, работая, никак не мог избавиться от противного ощущения бесшумно зависшего надо мной "рамфоринха".

Здесь же, на гребне, рядом с первой гроздью, я спрятал второй ретранслятор. Теперь информацию со всех расставленных в Драном Углу датчиков я мог снимать прямо с дороги на Каймагир. Прощально побрызгав на свой тайник фиксатором, я на четвереньках перебрался по перевалу к Салкану. На Салкане меня ожидала самая сложная работа. Салкан занимал ключевое место в этом районе. Правда, Чекуртан был метров на триста выше, но город с Салкана просматривался лучше, и, если рой не побоялся использовать здесь электронные средства слежения, они должны были находиться на Салкане.

Чтобы основной пакет работал хорошо, мне надо было подняться метров на сто над перевалом. Расстояние было абсолютно пустяковым – какие-то три веревки. Раньше я прошел бы их шутя. Но теперь, после операции, мое запаянное сердце и размякшие без тренировок мышцы могли меня подвести. Неуверенности добавляли и городские сандалии, которые я не сменил на ботинки, и почти полная темнота, и то, что карабкаться наверх мне предстояло без антиграва. Тем более что, как назло, прямо от перевала вверх уходили гладко зализанные водой и ветром плиты. В свете маленькой луны они выглядели по-настоящему жутко. Пройти эти плиты можно было только на вакуумных присосках. И как только я это понял, я почувствовал себя скверно. Дело было даже не в том, что само по себе хождение на присосках – занятие малоприятное, а в том, что я оказался фактически лишен надежной страховки.

Обычно присоски при правильном их использовании держат крепко. Однако, идя на них, надо четко держать ритм ручных "квакушек". Нажал одну, перенес упор, поднял руку, отжал вторую. И так шаг за шагом, столько, сколько нужно. Раньше я ходил на присосках достаточно уверенно. Теперь же, после случившегося со мной, я боялся сбоя. Ходьба на присосках требует хорошей координации движений, и, если ты собьешься с ритма, ты почти наверняка сорвешься. На обычном восхождении срыв надежно гасился флай-страховкой. Здесь же, как выяснилось, флай-страховка была абсолютно нереальна. Бловер воздушной подушки крепился на шлямбурах, а забивать их в царившей вокруг тишине решился бы только сумасшедший

Таким образом, у меня для страховки оставались только клеящиеся крючья и больше ничего. При хорошем рывке эти крючья отлетали, как пуговицы. В итоге я решил, что, наплевав на время, буду лепить крючья через каждые два метра. Я понимал, что, ограничив себя присосками и клеящимися крючьями, сильно рискую и что, сорвавшись, буду лететь до самого низа. Но выхода у меня не было. Единственное, что я мог сделать, это положить в остающийся на перевале рюкзак с вещами поставленный на самоуничтожение через три часа бластер. Я отчетливо понимал, что меня ждет. И хоть терять мне было нечего, что-то похожее на страх неприятно пульсировало под ложечкой, замедляло, отдаваясь в ногах, мои движения.

Я сжал зубы, призывая в строй остатки мужества. Пора было начинать. Пристегнув присоски к коленям и запястьям, я подошел вплотную к стене. Прежде чем лезть, следовало просмотреть снизу начало маршрута. Включив фонарик, я положил руки на холодный камень и задрал голову. И как только это сделал, внезапно успокоился. Так бывало всегда, на каждом восхождении. Стоило мне коснуться руками скалы, как вершина, казавшаяся такой страшной при подходе, вдруг становилась близкой и понятной. Все уходило, и оставались только четко выверенная ритмика движений да видимый кусок маршрута, который надо было преодолеть.

На этот раз мне повезло. Совсем рядом луч фонаря высветил подходящую трещину. Трещина была такой ширины, что в нее можно было вставить кулак. Она тянулась достаточно высоко, и я прошел по ней метров сорок, прежде чем началась настоящая работа. Собираясь сюда, я знал, что будет трудно, но даже не подозревал, что так. Постоянно ожидая режущей боли под лопаткой, там, куда отдает сердечная мышца, я медленно полз по скале на присосках, молясь драконам, чтобы мой труп, если меня здесь скрутит, не заметил рой. Один раз я действительно сбился, правая нога, не притираясь, скользнула вниз, и я завис на одном левом колене, мгновенно покрывшись холодным потом, выступившим даже в паху.

Спасло меня только то, что наклон плиты к этому времени заметно изменился, став градусов шестьдесят. На вертикальном зеркале, которым начинался маршрут, присоски одной ноги не выдержали бы нагрузки и двух секунд. Однажды мне уже довелось это испытать, и я никогда не забуду резкое, похожее на выстрел пулей щелканье отрывающейся от камня резины. Поэтому, поймав наконец выпавшую в панике из руки «квакушку» и зафиксировавшись на всех четырех конечностях, я еще минут десять не двигался с места, пытаясь избавиться от головокружительного ощущения полета в караулящую меня тьму.