Распоротый - Дубов Игорь. Страница 65

– Надо полагать, серьезный рик Витварги?

И смешок клоуна:

– А что, не похож?

И тут же прожигающая боль в шее и туман в глазах.

Случай. Жестокий, слепой случай. Меня не было в гостинице всего полтора периода. Почему они пришли именно в это время? Понятно, почему они пришли сегодня – их подтолкнуло происходящее в городе. Но почему именно в это время? Днем меня никогда не бывает в гостинице. Гораздо надежнее было навестить меня ночью. Однако они пришли днем. Значит, они были уверены, что я дома. Откуда у них взялась такая уверенность?!

Я уже понял, к чему приведут мои размышления, но тем не менее не попытался удрать с дороги, а заставил себя честно додумать все до конца.

Раз они были уверены, что я здесь, значит, за гостиницей велось наблюдение. Судя по всему, эти люди не знали меня в лицо. Они должны были следить за каждым выходящим отсюда. И когда я вышел, надвинув капюшон, кто-то пошел за мной. А вернулся уже на хвосте у клоуна. Так что, выходит, попросив клоуна забрать накидку, я подставил его убийцам вместо себя.

В ужасе от своей догадки я откинулся на спинку кресла и зажмурился. Ощущение собственной вины крепко держало меня за горло, перехватывало дыхание, гнуло к земле. Сознание отказывалось принять эту версию, но я знал, что так оно все и было. Кровь клоуна лежала на мне, а я даже не представлял, как мне удастся за него отомстить.

Я смотрел на его посеревшее лицо, обвисшие плечи, перекошенный болью рот – и комок в горле набухал, становясь все больше и больше, отравляя горечью и мешая дышать. Усталая вылинявшая птица прилетела ко мне попросить хлеба. За что судьба гак сурово обошлась с ним? За то, что неделю назад на берегу Ачейко ему захотелось поддержать такого же одинокого и несчастного человека, как он сам?

Я чувствовал, как холодная ярость медленно заполняет меня, заставляя сжимать кулаки и стискивать зубы. Я не знал еще, что стану делать, но смерть клоуна не должна была остаться безнаказанной. Тем более что счет мой к его убийцам был сугубо личным. Это меня они пришли убивать сегодня утром. И это мой труп, свесив голову, сидел в кресле напротив.

Я встал, пересек комнату и остановился у окна. Я редко ходил по кабинету, быстро проскакивая его по пути на улицу. Но теперь, ощущая, как гнев корежит мои скулы, я испытывал потребность побыть здесь, чтобы собраться с мыслями.

Кто бы ни убил клоуна, он выполнял поставленную задачу. Конечно, задачу эту им ставили их начальники. Но не в начальниках и даже не в начальниках начальников находился источник зла, попытавшегося сейчас взять реванш за поражения последних дней. Все они, в том числе и мертвые, были лишь куклами в более опытных и жестоких руках. А дирижировал ими и направлял их рой. Именно в рое заключалось то абсолютное зло, которое нельзя было ни рассеять, ни изменить.

Можно предотвратить путч, убить Чару, Кору, Хвару, рассеять «волчат» и арестовать чистильщиков, но до тех пор, пока на планете сидит рой, все будет начинаться снова и снова, воспроизводясь новыми людьми в новых ситуациях. И снова будут приниматься неверные государственные решения, зреть заговоры и бурлить митинги. И Принцепс будет говорить речи Чары, а неизвестные убивать клоунов. Рой был той самой раковой опухолью, которая, если ее не выжечь, способна погубить весь организм. Он должен был прекратить свое существование. И не через два дня или через неделю, а сегодня.

– Чертова Амалазуита!

Я в сердцах треснул кулаком по нижней части окоема. Сейчас я бы много отдал, лишь бы на сутки оказаться на ее месте!

На ее месте…

А на своем?

Застывшим взглядом я смотрел на занавешенные легкими гардинами окна дома напротив, даже не заботясь о том, что меня могут увидеть с улицы мои враги.

– Ты обманул меня, Господи, – задумчиво сказал я в пространство, прислушиваясь к продолжающейся где-то перестрелке. – Мы же договорились, что я выхожу из игры. А ты меня снова загоняешь на поле. И ведь, наверное, ты прав.

Судьба всегда была несправедлива к слабым. Зло, безусловно, торжествовало б, если бы люди во всем полагались не на себя, а на судьбу. Кто-то всегда должен вставать на пути у зла, как бы ни хотелось отсидеться в сторонке. Здесь эта обязанность выпала мне.

"Ты съехал до цоколя, – сказал кто-то грубый внутри меня. – Посмотри в зеркало! К чему ты годен? Их там не меньше полусотни. Что ты можешь один?! С распоротым сердцем! Ты уже забыл прошедшую ночь? Тебе напомнить?"

– Не надо, – сказал я. – Но ты же знаешь правило: "Если ты едешь, а под тобой рушится мост, гони вперед что есть сил. Тогда появится шанс его проскочить".

"Ну и что?! – не унимался голос. – Это ты, что ли, едешь над пропастью?"

– Нет, – сказал я. – Но собираюсь. И если я буду действовать быстро и неожиданно, у меня тоже появится шанс.

Конечно, у меня был шанс. Я мог захватить зал управления, взять там заложников и, перекрыв запасные выходы и флаерную стоянку, вызвать десант. Мой замысел не выглядел неосуществимым. Главное было обмануть камеры слежения в коридорах. И если мне удастся снять внешнего часового…

Я почувствовал, что дрожу от возбуждения. План был вполне реален. Он мог сработать!

– Давай-ка еще раз, – сказал я себе, утишая бешено мчащуюся по жилам кровь. – Ты поднимаешься в темноте на Чекуртан. Если ты не будешь пользоваться антигравом, аппаратура роя не сможет тебя засечь. Дальше тебе надо только снять внешнего часового и переодеться в его форму. После этого ты вскроешь дверь. Все, что нужно для этого, у тебя есть. Зал управления наверняка находится в центре базы. Но раз база – в скале, она не может быть велика. Поэтому, если двигаться быстро, глуша станнером всех подряд, то к залу вполне можно прорваться.

Вот только Амалазунта…

Я взволнованно прошелся по кабинету, остановился возле мертвого клоуна.

– Нет, – сказал я ему. – Не волнуйся. Я не передумаю.

Я знал, что совершаю серьезный проступок, который при определенном повороте событий может быть квалифицирован как преступление. Особенно если кто-то из роя успеет удрать и наземники не сумеют отловить этих беглых достаточно быстро. Однако стилет в шее клоуна не дал мне дрогнуть.

"Не трусь, – сказал я себе. – В суде ты уж точно не окажешься. Ведь ты либо умрешь, либо победишь. Другое дело, что помощи тебе тоже не будет. Но ты, кажется, не сильно на нее и рассчитывал".

Я понимал, что должен, не теряя времени, идти и готовиться к выходу в горы, но никак не мог заставить себя встать. Только сейчас я понял, на что решился. Мне предстояло уцелеть в дерущемся городе и выбраться за посты, незамеченным долететь до подножия Чекуртана, ночью подняться на расстояние в десять раз большее, чем то, что я проходил пять дней назад, вырубить внешних часовых, пробиться к центру управления, захватить его и, заблокировав четырехмерки, удерживать по меньшей мере несколько часов. Для того чтобы выполнить этот план, надо было иметь много сил и высокий кураж, а я чувствовал себя больным, растерянным и бесконечно усталым. Единственным, что как-то поддерживало меня, была ненависть, и тут я не сомневался, что ее запасов хватит надолго.

Я еще раз мысленно пробежался по всем звеньям плана и поднялся, чувствуя оглушающее спокойствие. Тело казалось совершенно деревянным, словно по нервам плеснули новокаином. Но главное, что оно двигалось – это вселяло оптимизм. Я открыл дверь и, взяв клоуна под мышки, затащил во внутреннюю часть. Чтобы сжечь труп в утилизаторе, его надо было разрубать на части. Сейчас заниматься этим мне было некогда.

Я не испытывал также ни малейшего желания извещать Амалазунту о своих замыслах. Единственное, что она могла сделать, это послать мне категорический запрет. Но был еще Юкира, который отвечал за высадку штурмовиков. Я просто обязан был сообщить ему о своей попытке. Если меня постигнет неудача, он должен учитывать это при подготовке десанта.

Сидя у компьютера, я ломал голову над тем, как составить сообщение. Отправленное в неурочное время, оно обязательно вызовет тревогу и будет немедленно передано зональному Гроссмейстеру. После этого Амалазунта тут же распорядится выбросить десант – но не для захвата базы, а чтобы перехватить меня.