Сборник статей и интервью 2002г. - Кагарлицкий Борис Юльевич. Страница 15

«Второй пик», однако, всегда уступает утреннему просто потому, что времени уже нет и масса людей не сможет физически поместиться на участках за такой короткий срок.

Это общая статистическая закономерность, одинаковая для Британии и островов Фиджи, Нижнего Новгорода и Кейптауна. Но есть и особенности.

Задолго до того, как в России стали проводить многопартийные выборы, латиноамериканские и африканские диктаторы обнаружили, что именно в «последний час» можно вбросить массу фальшивых бюллетеней или просто приписать к числу голосовавших нужное количество «мертвых душ», а затем со спокойной совестью сфальсифицировать протоколы. Это же обнаружили и наблюдатели. Именно поэтому данные о явке избирателей по часам полагается официально объявлять. Если обнаруживается, что в последний час-два голосуют несметные массы народа, смысл происходящего понятен: идет подтасовка итогов.

В России именно так, судя по отчетам, и голосуют. Весь день ходят на участки ни шатко ни валко, а в последние пять минут к урнам устремляются основные массы избирателей, иногда до двух третей официально принявших участие в голосовании.

После полудня в воскресенье я с удовольствием обнаружил в интернете сообщение о примерно 20% проголосовавших в Ингушетии. Можно было с уверенностью прогнозировать, что к вечеру объявят о 60% «волеизъявившихся» граждан, из которых примерно треть будет «мертвыми душами». Но то, что произошло в действительности, превзошло все ожидания.

Как назло, ингуши действительно явились к избирательным урнам и, что еще хуже, пытались до последней минуты опустить в них бюллетени. Единственным способом спастись от этой напасти для участковых комиссий было просто запереть участки.

В итоге у дверей, судя по сообщениям прессы, накапливались немалые толпы людей, тщетно пытавшихся пробиться к месту голосования. Увы, они не понимали, что выборы уже состоялись и результаты были подсчитаны задолго до рокового воскресенья.

Для того чтобы защитить права «мертвых душ», пришлось не допустить на участок живых людей. А это уже новое слово в избирательных технологиях.

В общем, все, как всегда, обошлось к наибольшему удовольствию Кремля, а новые методы, опробованные на Кавказе, можно будет столь же успешно и массово применить на просторах всей России.

Тем более что даже уличенные в фальсификации выборов чиновники и политики неизменно сохраняют свои места.

МАГИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ

В Уругвае все делается не так, как надо, но идет так, как следует

Меня давно манило это красивое название - Монтевидео. На закрытии Всемирного социального форума в Бразилии десять тысяч женщин танцевали сальсу, но я этого уже не увидел: я летел в Уругвай.

Монтевидео встретил меня холодным ветром и моросящим дождем. Друзья, принимавшие меня, жили в микрорайоне серых бетонных многоэтажек. Плохо заасфальтированные дорожки соединяли здания микрорайона с обязательной детской площадкой и обшарпанным супермаркетом. Я почувствовал себя совершенно, как дома. Сходство дополнялось стоящими то тут, то там полузаржавевшими автомобилями, большую часть которых составляли привычные отечественные «Лады». Позднее на улицах города мне встретился даже «Москвич», тоже изрядно помятый, но, видимо, вполне пригодный для местных условий.

Разобрав вещи, мы погрузились в такой же ржавый «фиат». Одного крыла, одной фары и задних габаритных огней у этого автомобиля давно не было. Ветер дул сквозь дыры в кузове. Так здесь ездят многие. «Это машина для третьего мира», - объяснил сидевший за рулем профсоюзный активист. Дождь продолжал моросить, и водитель время от времени останавливался, выходил из машины и протирал ветровое стекло единственным «дворником», который давно отвалился и лежал у него в «бардачке». В старом городе нам пришлось сделать резкий поворот, чтобы уклониться от огромного мешка с мусором, который несло на нас ветром.

«Мусор здесь - большая проблема. Но муниципалитет борется», - успокоили меня друзья с заднего сиденья. Я был не совсем убежден. «Да ты просто не представляешь, что здесь творилось лет десять назад!» - настаивали с заднего сиденья. Признаться, у меня совершенно не было желания представлять это.

Монтевидео, наверное, все-таки красивый город. Я говорю это с некоторой неуверенностью, поскольку так и не понял, чего здесь больше: красивого или уродливого. В начале прошедшего столетия он точно был красив. Но сегодня роскошные здания прошлого стоят вперемежку с бессмысленными многоэтажными конструкциями и маленькими бетонными коробочками, затесавшимися на улицы старого города. Вообще-то в старом городе не разрешают ставить дома выше определенной этажности. Никаких проблем: строят так же уродливо, только мельче.

Многоэтажные микрорайоны, так напомнившие мне родную советскую действительность, - жилища среднего класса. Низы общества живут совершенно иначе. То, что в Бразилии называют «фавелами», в Уругвае получило ироничное прозвище «кантегриль». Первоначально так назывался один из наиболее престижных районов Монтевидео, но сегодня это слово ассоциируется с трущобами. Кантегрили бывают двух типов. Самые ужасные представляют собой строения из жести и фанеры, где при здешнем теплом климате можно как-то провести ночь. Более «благополучные» кантегрили можно с некоторым допущением назвать домами. Это одноэтажные строения из дешевого кирпича, который каким-то образом приобретают у местного муниципалитета. Ни света, ни воды здесь нет. В дверных проемах висят какие-то тряпки, заменяющие дверь: воровать здесь нечего. Рядом и почти вперемежку с кантегрилями стоят вполне приличные буржуазные домики, паркуются машины, и никто не боится ни грабежей, ни угонов. Дети из кантегрилей ходят в одну школу с детьми из этих домов, играют вместе. «Как же может быть иначе? - удивляются мои друзья. - Это же наши соседи».

В нынешнюю поездку по Латинской Америке я наконец понял, что такое «магический реализм». Это началось еще в Бразилии, в Порту-Алегри, где московский знакомый договорился созвониться со мной утром, чтобы поехать смотреть молодежный лагерь социального форума. Не дождавшись звонка, я спустился в reception, где из разговора с персоналом понял, что обвинять моего земляка в необязательности не было никаких оснований. Он упорно звонил, а его так же упорно соединяли не с тем номером. При этом мне так же добросовестно оставляли записки с информацией о звонках, на которые я не ответил.

Когда я разобрался в происшедшем, было уже поздно. Оставалось только садиться на такси и ехать в молодежный лагерь самому, тем более что соотечественника найти надо было во что бы то ни стало - вечером предстояла общая встреча со скандинавами.

На всякий случай я попросил сотрудников отеля написать мне адрес лагеря по-португальски. Не прочитав записку, я немедленно сунул ее шоферу такси. Тот радостно закивал… и отвез меня в университет. Youth Camp, University Campus. В самом деле, какая разница? И там, и тут много молодежи. Поняв, что до нужного места я уже не доберусь, я рассеянно бродил среди книжных стендов радикальных издательств, пока на меня неожиданно не наткнулся тот самый соотечественник, из-за которого я претерпел все эти приключения. Он тоже оказался не в том месте и не в то время. Или как раз в том месте?

Моему знакомому в этот день не везло. Вечером таксист, находившийся в плохом настроении, увез его в неправильный отель. Первые, кого он там увидел, были пришедшие на встречу с ним норвежцы - их тоже завезли по ошибке в другой отель. Или все же именно туда, куда и следовало?

В этом, видимо, секрет живучести Латинской Америки: все делается не так, как надо, но в конечном счете идет так, как следует.

Про разные неприятности здесь можно говорить долго и подробно, благо тема никогда не иссякнет. Лекции, которые я читал в Монтевидео, свелись в конечном итоге к «сравнительной дефолтологии». И уругвайцы, и приезжие аргентинцы больше всего хотели узнать, как Россия выпуталась в 1998 году. «Сказ о том, как Примаков с Маслюковым экономику из кризиса выводили» приходилось повторять еще и еще. Аудитория вздыхала и сетовала, что в Аргентине нет таких богатырей, - все политики, как один, заражены вирусом неолиберализма, а потому от них ждать нечего. Я почувствовал легкое злорадство. Если раньше к нам из Аргентины везли Доминго Кавальо, то теперь впору отправлять в Буэнос-Айрес Маслюкова.